Алексей Колышевский - Секта-2
Они приплыли сюда с острова Сан-Кристобаль на рейсовом каботажном пароходике, чья жизнь началась, должно быть, одновременно с восхождением на трон королевы Елизаветы Второй – властительницы архипелага. В пользу этого предположения говорило и то, что пароходик носил королевское имя, от берега старался не удаляться, а когда ему случалось выходить в открытое море, чтобы добраться до соседнего острова, что-то в его машинном отделении начинало столь жалобно стонать, что хотелось сразу же нацепить спасательный жилет и прогуливаться по палубе, откровенно изучая устройство шлюпок, обнадеживающе висевших на специальных, вынесенных за палубную линию над морем кронштейнах.
Пэм, которой до этого не доводилось плавать на подобных судах, немедленно по отплытии оказалась больна морской болезнью, от которой не помогало ничего из имевшихся в распоряжении путешественников средств. Игорь тщетно пытался обнаружить в судовой аптечке хоть что-нибудь, что смогло бы облегчить страдания любимой, но так ничего путного и не обнаружил. Он было вышел из себя и даже хотел что-нибудь такое сделать с капитаном-меланезийцем, равнодушно глядевшим на то, как Игорь исследует скудный запас медикаментов, но рассудил, что негоже начинать новую жизнь с причинения вреда незнакомому человеку, который к тому же еще и бесстрашно правит столь древней плавучей рухлядью. Поэтому он закрыл аптечку, вежливо, чтобы не выдала его интонация, поблагодарил невозмутимого капитана по-русски словами «Чтоб тебя черти в аду…» и, завладев по дороге парочкой лимонов, одолженных им на кухне без ведома повара, направился в свою каюту. Здесь он с искренним сочувствием поглядел на Пэм, в изнеможении корчившуюся на узкой каютной кровати. Ее обычно очень смуглая, как и у всех полукровок, кожа приобрела баклажановый оттенок, губы совершенно почернели, а тело каждые несколько минут сжимали спазмы в желудке, теперь уже совершенно пустом. Игорь разрезал лимон, протянул ей половинку:
– Возьми, я где-то еще в детстве читал, что лимон помогает при качке.
Пэм ничего не ответила, лишь едва заметно кивнула. Взяла лимон, принялась высасывать его и сделалась похожей на злое мифическое существо, название которого Игорь запамятовал. Впрочем, много позже, прокручивая для себя эту картину, он вспомнил про горгулью…
То, как она сосала лимон, напоминало некий совершенно интимный, требующий уединения процесс, и Лемешев отвел глаза, окинув взглядом убогое убранство «каюты первого класса», как называлось их теперешнее зыбкое пристанище. Все и впрямь более чем скромно: помещеньице метров в девять, по краям узкие, похожие на купейные кровати-полки, посередине столик. Еще было в каюте одно замурзанное креслице дизайна «тоталь кубизм», крохотный холодильник, беременный двумя огромными бутылками воды, да телевизор, при взгляде на который пропадала всякая охота убеждаться в том, что он, быть может, работает…
– Эгер, – слабый голос Пэм вывел его из состояния оскорбленного созерцания, – я никогда не говорила тебе, что с детства терпеть не могу лимоны?
– Нет, – не оборачиваясь, машинально ответил он. – Но, кроме них, больше ничего нет. Я могу сделать так, что нас высадят на какой-нибудь из островов прямо сейчас. Ты только скажи.
– Мне уже лучше. Хоть я и ненавижу лимоны, но они помогают. Это словно родом из детства: самое полезное всегда самое невкусное, и наоборот. – Пэм помедлила немного. Дышала она все еще очень тяжело, но цвет лица стал возвращаться к привычному смуглому, и это было самым чудесным превращением из тех, что довелось за последнее время увидеть Игорю.
– Что, однако же, за отвратительная посудина! Вот угораздило нас на нее попасть! Не пойму, чем ты думал, когда заказывал билеты на этот плавучий гроб. – Она закашлялась и была вынуждена замолчать, а Игорь обрадовался:
– Ну, раз ты меня пилишь, значит, дело явно идет на поправку. Знаешь, ведь у меня в голове те же самые мысли. Странно, что ты этого не чувствуешь.
Она, уже стремясь обратить все в шутку, слабо отмахнулась:
– Еще чего! Все я прекрасно чувствую и знаю, что ничего лучшего, чем этот ископаемый дредноут, не было. Но ведь попилить-то я тебя должна! Иначе что это за медовый месяц?! Привыкай, дорогой, к тому, что во мне, помимо всего прочего, живет еще и самая обыкновенная… Как это по-русски?
– Стерва? – без всякой задней мысли уточнил Игорь и тут же за свое простодушие поплатился:
– Кто? Я?! Да как ты мог так меня назвать? Я имела в виду слово «баба»!
Игорь с недоумением уставился на нее:
– А раз ты знала, то зачем спрашивала?
Пэм, морщась от непроходящей головной боли, приподнялась на локте и сделала попытку сесть, но из этого ничего не вышло, и она упала на спину.
– Знаешь что, Эгер?
– Что?
– У тебя знания и опыт столетнего мудреца, но манеры болвана-девственника. Или ты не видишь во мне женщину, или ты надо мной издеваешься с каким-то особенным изыском. Я просто не в силах тебя понять, особенно когда у меня так болит голова. Вообще-то я в подобной ситуации оказалась впервые. Обладая известными тебе способностями, я совершенно ничем из этого не могу сейчас воспользоваться, как назло. Я никогда не могла бы даже предположить, что такой ничтожный с виду пустяк, как морская болезнь, в состоянии превратить меня практически в овощ!
«Меня сейчас можно читать, как открытую книгу, где все прописано черным по белому, без всякого шифра и двойного смысла», – неосторожно подумала Пэм и, сама испугавшись собственной мысли, поспешила добавить:
– Я посплю, у меня ужасная слабость. Не обижайся на меня, милый. Ты не сердишься?
– Спи, Пэм, – прозвучал глухой ответ. – Ты мне такой и нужна.
Но женщина его уже не слышала, внезапно, словно по команде, отключившись. Игорь же спокойно придвинул поближе кресло, сел на подлокотник.
– Давай, любимая, выкладывай, что там у тебя за душой. Ты проснешься и ничего не вспомнишь, а мне ты сейчас все расскажешь. Я внимательный слушатель, я все запомню. Прости меня, но пришлось устроить эту качку, иначе в тебя было не забраться. Надо будет когда-нибудь это запатентовать: метод допроса американских шпионов имени Лемешева. Звучит? Как странно, что я не тщеславен. Видать, и впрямь болван-девственник.
С этими словами он вытянул руки и, держа их ладонями вниз в нескольких сантиметрах над головой женщины и совершая легкие пассы, пробормотал:
– Ну, Пэм, рассказывай…
IIIОн оказался лежащим вниз лицом на забрызганном грязью бетонном полу. Перед глазами в разные стороны спешно разбегались всякие мерзкие тваришки: мокрицы, паучки, сороконожки, – и было их так много, что в первый момент он решил, что накрыл собой гнездо этой лишь с виду негодной и отталкивающей мелочи. Резко отпрянул, вскочил без опаски, перед тем не уловив затылком ни тяжелой балки низко над головой, ни какого-нибудь иного сюрприза вроде заточенных прутьев арматуры, нарочно торчащих из потолка. Осмотрелся. Холл явно недостроенного, заброшенного здания, причем не факт, что он сейчас над землей, а не где-то в подвале, на неопределимой глубине. Окон не было, свет – очень скупой, рассеянный, в котором можно было, казалось, различить отдельные, мелким бесом вьющиеся фотоны, – проникал в это помещение невесть откуда и своего источника не обнаруживал. Свет был белесым, словно вечерний туман над полем, и таким же безжизненно холодным. Игорь увидел прямо перед собой дверь. Ее наличие вполне определялось логикой и поддавалось довольно простому объяснению: раз есть дверь, значит, это выход, значит, нужно просто открыть ее и покинуть это неприятное помещение, наполненное светящимся туманом и отвратительными насекомыми. Так он и сделал.
