Сергей Волков - Дети пустоты
Тут впереди показались купола Новоафонской обители, и парень шустро сменил тему, начав тарабанить про святых отцов-аскетов, вырубленные в скалах лестницы, кипарисовые аллеи и прочую сакральную экзотику.
Меня в силу возраста монастырь интересовал мало, а вот медуза — наоборот, поэтому я покинул свое место под нагретым солнцем полотняным тентом и спустился на корму, где в сиреневом выхлопе дизелей полоскался на слабом ветерке линялый флаг, по-моряцки именуемый не то вымпелом, не то гюйсом.
Медуза, больше похожая на исполинский чайный гриб, слабо колыхалась у самого борта. Я заметил концентрические круги на ее желтоватом куполе и едва не вывалился, пытаясь увидеть щупальца. Но солнце давало по поверхности моря ослепительную рябь, и ничего мне рассмотреть не удалось.
Тут трамвайчик сделал поворот, винты вспенили воду за кормой, и медуза попала в эту морскую турбулентность. На секунду скрывшись из виду в пенных бурунах, она вылетела несколько в стороне в перевернутом виде. Я закусил губу от жгучей обиды — гигантская черноморская медуза оказалась… пластиковым тазиком, плававшим вверх дном.
А на верхней палубе смеющийся гид все вещал и вещал в свой рупор о волооких красавицах-горянках, гордых джигитах, скупых князьях-старцах и суровых монахах…
Так вот, ребятки: трудно, трудно переоценить значение языка и умение владеть им. Касается это не только работников почты, наклеивающих с помощью этого изгибистого органа марки на конверты, не только тружениц постельного фронта, которым без навыков языкознания тоже никуда, но также и тех, кто использует язык для говорения разнообразных слов.
Бройлер закончил свой рассказ и мечтательно зачмокал мокрыми губами. Он хотел еще выпить, но Тёха сдвинул брови и покачал головой — хватит, мол. Мы же весело обсуждали рассказ безрукого подвального философа, и все сходились в одном: в натуре у кого трекало подвешено как надо, тот в жизни никогда не пропадет.
Глава одиннадцатая
Не фартовый
К обеду добираемся до Ульяновска. Это так красиво звучит «к обеду», а на самом деле у нас из мезиновских продуктов осталось две банки рыбных консервов, полбатона черствого белого хлеба и кулек весовых конфет «ирис молочный».
Садимся в зале ожидания — на здешнем вокзале в него вход свободный. Делим еду не по-братски — старшим больше, младшим меньше, а по-дружески, то есть поровну. Делит Тёха, а он никогда никого не обделит.
Бригадир наш мается — денег осталось совсем в обрез. На поезд до Казани хватит, ну, может, повезет, и до Ебурга доедем, а вот как быть дальше?
Сапог, конечно, предлагает смотаться в город и сделать «пару хороших скачков». Неожиданно это предложение поддерживает Губастый. Я его понимаю — Губастый все время хочет жрать, а нам в ближайшее время обильные застолья явно не грозят.
— Пятёра, что скажешь? — спрашивает Тёха.
— Если нас заметут… — начинаю я.
— Пяточкин боится, — улыбается Шуня. — Тёшечка, Сапожок, давайте я с вами пойду?
Вот дура-то!
— Ничего я не боюсь, — говорю как можно более твердо.
— А слабо в однёху? — кидает Сапог. — Сумеешь?
— Да легко! — Я поднимаюсь с лавки.
— На спор?
— Давай! На пендель! — Я протягиваю Сапогу руку.
— Стопе, — он стискивает мою ладонь, но отпускать не спешит. — Пять штук принесешь — считай, выиграл. Идет?
— Ага.
— Тёха, разбей!
Бригадир разбивает и коротко говорит:
— К трем чтоб был. Поезд.
Ох, ну я и вляпался. И главное — сам, никто меня за язык не тянул. Кидаю короткое:
— Ждите!
— Че, правда один пойдешь? — подскакивает и кидается за мной Губастый.
— Спор есть спор, — останавливает его Сапог.
Я иду между лавок, на которых плотно сидят усталые пассажиры, и спиной чувствую взгляды четырех пар глаз. Смотрите, смотрите! Вот вернусь, тогда узнаете…
Подбодрив себя таким образом, выхожу с вокзала на площадь. Тут много машин, в основном такси и автобусы-маршрутки. Люди тащат сумки, чемоданы, баулы, спешно грузятся. Ловить в такой толпе фарт бессмысленно, надо идти в город.
План действий у меня простой: найти хорошо прикинутого пацана или девчонку, двинуть следом, дождаться удобного момента, чтобы рядом никого не было, и «наехать».
«Надо было взять нож у Губастого, — приходит хорошая и, как все хорошие, запоздалая мысль. — Припугнул бы».
С другой стороны, если косари повяжут меня с ножом, уже не отвертишься, поедешь в спецприемник без разговоров. А то и звездюлей огребешь столько, что потом всю оставшуюся жизнь будешь кровью харкать. Нет, такого счастья мне не надо. Обойдусь как-нибудь.
Иду по улице. Серый снег, голые ветви деревьев над головой, вокруг высятся дома. Люди спешат по своим делам, шумит поток машин. Со стороны Волги поддувает знобкий ветерок, но особого мороза я не чувствую.
Сворачиваю на перекрестке, читаю название улицы: «12 сентября». Странное название. Не нравится оно мне почему-то. И народ вокруг не нравится. Тетки с кошелками, мужики, женщины с маленькими детьми, уверенные в себе взрослые парни — к таким не подступишься. А «моих» клиентов что-то не видать. Оно и понятно — сегодня будний день, все в школах да колледжах.
Еще один поворот. На присобаченной к стене дома табличке значится: «Спуск Степана Разина». Тротуар и впрямь идет под уклон. Впереди видно белое широкое поле — это замерзшая, покрытая снегом Волга. Туда мне точно не надо.
Разворачиваюсь, иду обратно. Я брожу уже полчаса, если не больше, и все без толку. По кривой Локомотивной улице выхожу на проспект Гая. Наверняка местные острословы переиначили его в проспект Гея.
С Гая сворачиваю на улицу Варейкиса. Вот это наше название, подходящее. Еще бы через «о» писалось — вообще шоколад. Здесь все застроено огромными многоэтажками, как в каком-нибудь Бирюлево. Значит, народу живет много и всегда людно. Это плохо.
Парнишку в синей куртке с откинутым капюшоном замечаю издали. Джинсы, высокие ботинки, длинные волосы забраны в конский хвост, на плече кожаная сумка. Прибавляю шагу. Во рту пересыхает, как всегда перед дракой, сердце гулко бьется в ушах.
Догоняю обладателя хвоста, искоса смотрю на лицо. О, да он еще и очкарик! Лицо, что называется, интеллигентное, нос тонкий, не сломанный, над верхней губой пушок. Не боец, не гопник. Типичный маменькин сынок, за компьютером, небось, все время сидит. Я три раза в жизни работающий компьютер видел. И я думаю, что должно быть так: или у всех компьютеры, или ни у кого.
Прикидываю возраст жертвы — на вид лет тринадцать, не больше. В общем, для скачка этот лох мне вполне подходит. Но наезжать на него сейчас нельзя — вокруг полно народу, вон только что автобус выгрузил на остановке человек тридцать. Люди, что ж вы все не на работе, а?
