Ян-Филипп Зендкер - Искусство слышать стук сердца
Сон освободил меня от раздумий.
Мне снился Тин Вин в то утро, когда он, ослепший, вышел во двор и упал. Он лежал на земле и плакал. Я решила помочь, наклонилась над ним. Мне казалось, что мальчик совсем легкий, но я ошиблась. Ребенок был тяжелый, как взрослый. Я взяла его за руки, попыталась приподнять. Не получилось. Тогда я обхватила его за талию. Тин Вин вцепился в меня. С таким же успехом можно тащить булыжник. Я опустилась перед ним на колени. Чувства были не совсем моими; я вдруг поняла, что веду себя как случайная свидетельница дорожного происшествия, жертва которого лежит на обочине, истекая кровью. Я пыталась успокоить Тина, говорила, что сейчас подоспеет помощь. Он просил меня не уходить, не оставлять его одного. И вдруг перед нами возник мой отец. Папа поднял мальчика, крепко прижал к себе и что-то прошептал. На его руках Тин Вин успокоился. Опустил голову отцу на плечо, несколько раз всхлипнул и уснул. Не сказав мне ни слова, папа повернулся и ушел, унося Тина.
Когда я проснулась, утренняя прохлада успела смениться теплом. За окнами жужжали насекомые. Внизу разговаривали двое бирманцев. В воздухе ощущался сладковатый привкус, и мне сразу вспомнилась сахарная вата — любимое лакомство детства. Встав, я ощутила легкую боль в икрах, но в целом чувствовала себя намного лучше, чем вчера. Долгий сон пошел мне на пользу. С каждой минутой становилось все жарче, и холодный душ оказался даже приятным. И сегодняшний кофе был вкуснее вчерашнего. Я подумала, что напрасно потеряла целый день. Нужно было начинать поиски Ми Ми, но что-то меня удерживало. Неужели, вопреки рациональному уму, в глубине души я все-таки поверила У Ба? Естественно, я не забыла, как вчера противилась рассказу и даже рассердилась на старика. Но все-таки его история завораживала. А поскольку, кроме адреса сорокалетней давности, у меня не было никаких зацепок, я решила дождаться прихода У Ба.
Он пришел в начале одиннадцатого.
Я сидела на скамейке перед гостиницей и следила за садовником. Тот подстригал лужайку большими старыми ножницами. В прилегающем к гостинице саду было свое очарование, замеченное (и отмеченное) мною лишь сегодня. Пожалуй, я еще не видела такого разнообразия цветов, кустарников и деревьев. На клумбах буйствовали маки, соседствуя с фрезиями, гладиолусами и ярко-желтыми орхидеями. Изогнутые ветви гибискуса покрывали сотни красных, белых и розовых цветков. Посредине лужайки росла груша, и вся трава под ней была усыпана белыми лепестками. Чуть дальше стояли две пальмы и дерево авокадо, увешанное плодами. К саду примыкал огород. При своих скромных ботанических познаниях я все же поняла, что на грядках растут бобы, горох, редис, морковка, клубника. Дальше тянулись кусты малины.
У Ба я заметила издалека. Он шел по улице, поздоровался с проезжавшим велосипедистом, затем свернул на дорожку к дверям гостиницы. Чтобы шагалось быстрее, приподнял лонгьи. Совсем как женщина в длинной юбке, перебирающаяся через лужу.
Увидев меня, он улыбнулся и заговорщически подмигнул. Казалось, мы знакомы много лет, а не слишком учтивый финал вчерашней встречи был моей выдумкой.
— Доброе утро, Джулия. Смею выразить уверенность, что вы вполне насладились ночным отдыхом, — произнес он.
Я улыбнулась, слыша столь архаичные слова приветствия.
— Как красиво сегодня лучатся ваши глаза! Совсем как у отца! Не ошибусь, если полные губы и белые зубы вы тоже унаследовали от него. Простите, что повторяюсь. Причиной тому не мое простодушие, а ваша красота.
Вот уж не ожидала услышать от него комплимент! Я встала, убрав в рюкзачок блокнот и ручку.
Мы прошли по улице, затем свернули на тропу и спустились к реке. Растительность здесь была такой же густой и буйной, как в гостиничном саду. Вдоль тропы горделиво стояли пальмы и деревья манго. С веток свисали небольшие желтые бананы. Теплый воздух пах жасмином и зрелыми фруктами. Солнце, проникавшее сквозь листву, было вполне щадящим, и мои голые руки и ноги не страдали.
На реке несколько женщин стояли по колено в воде и полоскали белье, сопровождая работу пением. Тут же, на камнях, сушились рубашки, штаны и лонгьи. Две или три прачки поздоровались с У Ба, вопросительно скользнув глазами по мне. Мы пересекли деревянный мостик, выбрались на набережную, а затем стали подниматься по крутому склону. Пение женщин сопровождало нас до самой вершины. Чем выше мы поднимались, тем более захватывающий вид открывался на долину и далекие горы. Пейзаж был почти идеальным, но чего-то не хватало. Вскоре я догадалась чего. На склоне росли редкие молодые сосны. Между ними виднелись пятна бурой, сожженной травы.
— А когда-то здесь были густые сосновые леса, — сказал У Ба, словно прочитав мои мысли. — Они загораживали обзор. В семидесятые годы японцы, можно сказать, исправили эту «оплошность» и вырубили весь лес.
Мне хотелось спросить, почему местные жители не протестовали и позволили иностранной компании хозяйничать на их земле, но потом решила промолчать. Я слишком мало знала об этом месте и плохо понимала особенности здешних людей. Вдруг мои вопросы обидят У Ба? Я же не ребенок, чтобы говорить все, что придет в голову.
Мы прошли мимо старых, обветшавших английских особняков и грязных хижин почти без окон. Их кривые стены были сплетены из сухой травы и листьев. Остановились мы напротив деревянного домика на сваях. Таких строений здесь было немного. Высота свай — футов пять. Стены из темного, почти черного, тика, ржавая металлическая крыша и узкое крыльцо. Под домом, похрюкивая, гуляла свинья. По двору бродили куры.
Мы поднялись по лесенке на крыльцо. У Ба ввел меня в большую комнату с четырьмя незастекленными окнами и мебелью времен английского колониального владычества. Громоздкое коричневое кресло, чьим пружинам не терпелось прорвать старую кожу. Две кушетки с ободранной обивкой, кофейный столик и темный шкаф. На стене висела картина, написанная маслом и изображавшая лондонский Тауэр.
— Чувствуйте себя как дома. Сейчас я приготовлю чай, — сказал У Ба, выйдя из комнаты.
Я уже собиралась присесть на кушетку, когда услышала монотонное жужжание. Под потолком кружился небольшой пчелиный рой, курсируя между открытым окном и шкафом, в котором насекомые свили гнездо размером с футбольный мяч. Я осторожно переместилась в дальний угол комнаты, села и замерла.
— Надеюсь, вы не боитесь пчел? — спросил У Ба, вернувшись с чайником и двумя чашками.
— Нет. Только ос, — соврала я.
— Мои пчелы не жалят.
— Вы хотите сказать, что до сих пор они никого не ужалили?
— А это что-то меняет?
