Джулия Тот - Гном
Продиктовав Хейсу адрес и попрощавшись с ним до следующей недели, Катя, улыбаясь, нажала кнопку отбоя: она уже видела Сергея свободным. Но если ей удастся найти хотя бы кого-то, кто подтвердит его рассказ, все намного упростится. Спросить же психотерапевта, не рассказывал ли ему Штурман о том, что вытворял с гномом, живущим с ним многие годы, она не решилась — на подобный вопрос по телефону тот отвечать бы не стал. Разрабатывать тактику защиты Сергея она уже почти закончила — оставалось только дослушать его рассказ и потом работать с материалами прокурора — смотреть, каких свидетелей тот будет вызывать, и выяснять у Сергея, кто был кем и что этот свидетель знает об их жизни, хотя Катя и представить не могла людей, знающих об их жизни хоть что-то. Она переоделась и, собрав бумаги, весело выскочила за дверь, чтобы дослушать Сережину историю и закончить план его защиты.
* * *Сергею стоило больших усилий не выдать своей радости, увидев Катю, — он очень хотел рассказать ей о своей новой, теперь уже связанной с нею, мечте — о том, что он уже начал воплощать задуманное, написав в эту ночь первые несколько глав книги. Но зная, что слепившая себя из того же теста, но совершенно по-другому, она, скорее всего, пропустив мимо своего внимания все, порадуется вслух лишь обретению им цели, которая поможет ему выбраться отсюда, и продолжит разговор о процессе, он, только улыбаясь, поздоровался и, сев напротив, с удивлением почувствовал, что не может поднять на нее глаза — словно скрываемая им мечта была чем-то запретным. Но на самом деле Сергей знал — он просто боится эту маленькую женщину с платиновым сердцем.
Открыв толстую тетрадь, которую ночью она исписала почти целиком, Катя подняла на Сергея глаза:
— Сергей, я почти готова к твоей защите, но, прежде чем ты закончишь рассказ, ответь мне на очень важный вопрос: хотя бы один человек может подтвердить твои слова — о том, что вытворял с тобой Штурман? Был ли хоть один свидетель — хотя бы раз! — всего этого? Я понимаю, может быть, вопрос глупый, но вдруг кто-то хотя бы слышал… — она замолчала, видя, что Сергей улыбается, и уже собиралась спросить, что смешного в ее вопросе, когда заговорил он:
— Кать, я расскажу до конца, и ты сама все поймешь, осталось совсем немного. — Катя молча кивнула, и он продолжил: — Собственно, и рассказывать-то больше нечего — после неудачного самоубийства он меня не только избил, он еще охранника ко мне приставил — громилу-сибиряка, который даже в ванную меня одного не отпускал и целый день сидел со мной, как с маленьким. Я пишу — он сидит у меня за спиной целый день. Так Димка пытался отрезать мне все возможности и к самоубийству, и к его убийству, и вообще к любым попыткам чего-либо, что выходило за разрешенный мне круг — писать книги, есть и спать. Ему это удалось, я пробовал уговорить его хотя бы иногда выезжать в парк, в горы, хоть куда-нибудь, но каждый раз он уже не избивал меня, а просто наносил несколько ударов так, что голова болела неделю и синяки на лице оставались надолго. И, естественно, спрашивать и просить, со временем, я перестал.
Катя с трудом заставила себя дождаться, пока Сергей остановится:
— Сережа, как сторожа твоего звали? Найти его можно где-нибудь? Он видел тебя в таком состоянии?
— Он, Катя, не просто видел — он при этом присутствовал, чтобы потом меня в спальню оттащить и опять сидеть рядом. Зовут его Алексей Митин, давай я тебе адрес напишу и телефон — случайно однажды услышал, когда он себе по телефону что-то заказывал.
— Диктуй, я запишу сама, — голос Кати дрожал от волнения — она поняла, что они уже победили и, записав данные главного свидетеля защиты, уже совершенно радостно, попросила Сергея продолжать.
— Кать, я же сказал — нечего больше рассказывать! Я написал еще одну книгу, Штурман ее издал, получил, как и раньше, гонорар, продолжал прикладывать ко мне тяжелую руку. Но, поскольку я уже ни о чем не просил — бил, скорее, чтобы я просто знал, что если рискну — будет намного хуже. В тот вечер я, как всегда, в спальне был, с охранником своим — фильм смотрели, его комментарии пятилетнего ребенка меня всегда забавляли… Я выходил за весь вечер только к холодильнику с напитками — ему принес и себе, и потом мы услышали грохот этот. Штурмана нашли со сломанной шеей, полицию вызвали, дальше ты знаешь: они установили, что мраморная плитка последней ступеньки была специально сбита, и арестовали меня. Но по подозрению в убийстве Штурмана, а не в порче его имущества в виде мраморной лестницы.
Они сидели молча: Катя — уже спокойно обдумывая выигранный процесс и следующий за ним — о возвращении Сергею всего, что принадлежало ему, а Сергей — мысленно продолжая писать новую книгу, от успеха которой теперь зависела его действительно новая, счастливая жизнь. Опомнившись первой, Катя положила свою руку на его:
— Сережа, теперь, когда, я надеюсь, ты рассказал мне все, я уверена, что ты выйдешь после суда оправданным. Но сейчас мне нужно идти, работать — свидетеля, сторожа твоего, искать, вызывать, с психотерапевтом Штурмана встречаться, и много всего еще делать. Ты же, пожалуйста, напиши мне вашу историю до того, как твои книги приобрели известность — чтобы, если она вдруг выплывет, Штурман не выглядел в ней действительно ангелом-спасителем карликов. Увидимся на следующей неделе, когда я закончу переговоры со всеми необходимыми людьми.
Сергей попрощался с Катей и подумал, что до начала судебного разбирательства он успеет закончить новую книгу и попросит ее разослать по издательствам. Он уже чувствовал, что живет этой необычно счастливой жизнью, доставшейся ему такой дорогой ценой.
15
США, Сан-Диего. 2004 год
Газеты ослепляли фото и оглушали заголовками о начале — через неделю — суда над русским карликом, подозреваемом в убийстве своего благодетеля, и, по совместительству, лауреата Нобелевской премии Дмитрия Штурмана. Катя, сидя на балконе перед стопкой этой — разноцветно-весело сообщающей толпе о неприятностях других — печатной ерунды, думала, что готова к процессу, и мысленно оттачивала, с бокалом виски в приятной прохладе ночи, чисто психологические аспекты его ведения. Еще до выбора присяжных она придумала для этой партии роли — и для себя, и для Сергея — ничто не могло тронуть так сердца публики, частью которой являлись и присяжные, как обвиняемый карлик — истинный талант, лишенный имени, славы, Нобелевской премии и… жизни как таковой, и защищающая его карлица — рожденные в одной стране, встретившиеся когда-то однажды, и теперь — совершенно случайно — и полюбившие друг друга.
Придуманные роли несчастных влюбленных, изначально обиженных судьбой, обделившей их ростом, всей историей жизни Сергея, сведенных вновь при таких страшных обстоятельствах, Катя с Сергеем должны были разыграть на первом же заседании, без слов и комментариев, взглядами друг на друга вкладывая в сознание всех, что единственное счастье для них обоих в этой жизни — освобождение Сергея. При выборе присяжных Катя настаивала на утверждении — в основном — женщин, по возможности счастливых в браке, матерей по крайней мере двоих детей, для которых истинное счастье — счастье семейной жизни, понимающих, насколько и Катя и Сергей обездолены, не имея всего этого. Катя улыбнулась ночи — она знала, что после такого наступления на гортани их душ, все остальное, услышанное в заседаниях от самого Сергея, психотерапевта Штурмана, охранника и прочих, найденных Катей свидетелей, лишь будет усугублять в присяжных и всех шумящих вокруг или просто интересующихся процессом чувство ненависти к Штурману и желание побыстрее увидеть Сергея на свободе в счастливом браке с его защитницей.
Катя вспомнила свой недавний разговор с Джейком, которому она ответила согласием, оговорив, что она не будет носить кольца до окончания процесса, а он не будет пока говорить знакомым об их помолвке. Будущий муж Кейт Невзоровой даже не удивился — согласившись на все условия, он только выразил, смеясь, надежду, что увидит свою будущую жену хотя бы раз до окончания суда.
Мысли Кати вернулись опять к Сергею — из-под кипы газет она вытащила только что отпечатанную книгу — с его именем — это было для нее настоящим подарком: когда он, вручая ей рукопись, попросил разослать по редакциям, Катя поняла, что в эту минуту Сергей вернул себе все, может кроме Нобелевской премии, — изданная книга станет лучшим доказательством, что все предыдущие написал тоже он. Глядя на обложку, она вспомнила, как разозлилась на него, сообщив, что этой книгой он спас все, что создал до этого, и услышав в ответ, что ему теперь прошлое не нужно: он начнет все сначала — с этой книги, со своим именем.
За эти восемь месяцев их работы над его процессом, Катя так и не смогла почувствовать никаких более или менее теплых человеческих чувств к Сергею, несмотря на то, что он не был для нее клиентом, как все — одинаковый недуг, несомненно, связывал их. Она так и не смогла простить ему пренебрежительное отношение к жизни, смиренность и согласие с происходящим, но никогда не говорила ему об этом, не видя в этом совершенно никакого смысла. Во всей их совместности смысл был для обоих: для Сергея — быть оправданным и начать жить, для Кати — победить в таком раздутом процессе. Мысленно еще раз расставив все пешки в зале суда по местам, подвигав остальные фигуры и, решив, что время еще есть — она продолжит завтра, Катя допила виски и, набрав номер Джейка, удивив звонком и себя и его, попросила приехать — просто так, без информации и номеров телефонов.
