Ассия Джебар - Нетерпеливые
* * *
Он впустил меня в свою комнату; свет он зажег не сразу. Сделав в темноте несколько шагов, я наткнулась на стул.
Я остановилась, дожидаясь, пока Салим найдет выключатель, но тут вдруг ощутила его рядом. Я очутилась в его объятиях. Его дыхание на моей щеке было учащенным, неровным. Спустя мгновение мне захотелось взять его лицо в ладони. Я громко сказала:
— Зажги, пожалуйста, свет. Я хочу тебя видеть.
— Да, — прошептал он.
Наши тела на миг разъединились, и меня ослепил свет. Рукой я обвила Салима за плечи и прижалась щекой к его груди. Потом подняла глаза; мне нравилось поднимать на него глаза: я видела при этом его подрагивающие веки, волосы, ниспадающие на лоб крутыми завитками. В охватившем меня блаженстве я вздохнула:
— Ты красивый!..
Теперь он казался слегка растерянным. Только что, в темноте, в нем что-то нарастало, какая-то темная стихия. Я поняла это, но сожалеть ни о чем не стала. Я уже знала, что всему между нами придет свое время. Торопиться я не хотела — мы словно бы совершали дальнее путешествие, и больше всего мне нравилась в нем неспешность, привалы в холодке перед тем, как мне затеряться, а может, чтобы нам обоим надежней затеряться потом.
Сейчас же я отдалась бы его натиску покорно — так застигнутый непогодой в ночи лишь наклоняет голову, чтобы переждать бурю. Его хмельному восторгу я ответила бы легкой экзальтацией и сильным смятением; тут бы чуть больше терпения, чуть больше света, и тогда потом мы заслужили бы то неистовое смешение наших дыханий в дремучих лесах, которые мы исходили бы вдоль и поперек и из которых вышли бы одинаково усталые и безмолвные, оба обогатившиеся покоем, словно унесенной оттуда причудливой листвой.
Все это путешествие развертывалось передо мной во взгляде Салима. И Салим понял это по тому, как я льнула к его груди, как смотрела на него снизу вверх. Он понял, и я сразу же восприняла это ответным путем от него, только более осознанно, как если бы мой разум и инстинкт, все, что было во мне самого ясного, чистого, пронзительного, отразилось в нем, чтобы вернуться просветленным. Я улыбнулась ему. Наша любовь была длинным коридором, в котором он соглашался меня подождать.
Потом я прилегла на кровати, подтянув к себе колени и оставив ему в изголовье местечко, чтобы сесть. Его руки, перед этим распустившие мои волосы, затерялись в этой единственной части меня, которая показалась ему демонической. В тот момент я знала, что ему нравится та доверчивость, с какой я улеглась, и моя ничего не требующая улыбка. Я знала о существовании слов, которые могли бы подойти к этой моей отрешенности, — слов невинности, или неведения, или наивности.
Я отвергала их; я их не любила. Салим медленно проговорил:
— Знаешь, как ты мне нравишься?..
Тон его был серьезен. От того, что он выбрал именно такой тон, чтобы произнести эти хрупкие слова, я преисполнилась к нему чувством благодарности. Я закрыла глаза.
— Тебе хочется спать? — тихонько спросил он.
— Меня всегда клонит в сон, когда мне хорошо, — ответила я.
— Спи, — сказал он.
Его негромкий голос согревал меня. Мало-помалу я растворялась в блаженстве, проистекавшем от его присутствия, от тепла, от мягкой перины, от тишины. Как сквозь вату донеслось до меня, что он встал, снял туфли, с предосторожностями примостился рядом. Последним движением перед тем, как заснуть, я положила ему на грудь руку.
Когда я проснулась, он спал, запрокинув голову с рассыпавшимися волосами. Дыхание его было медленным. Тихонько, чтобы не разбудить его, я приподнялась на локте.
И долго, с серьезным любопытством созерцала его утреннее лицо. Мне казалось, что нарождавшийся день будет вечной зарею.
Глава XVII
Расстались мы на улице, на рассвете. Город был безлюден; мы шагали по улицам, усталые от того, что так мало спали. Салим обнимал меня за плечи рукою, и от этой вольности, которую он впервые допускал на улице, у меня замирало сердце. Я стискивала зубы. Меня знобило. Когда он коротко поцеловал меня в щеку, я состроила улыбку, потом отвернулась и убежала. Я сумела сдержать слезы вовремя, чтобы не пришлось лгать. Он принял бы за обыкновенное огорчение мой страх перед тем, что меня ожидало.
Больше часа я бродила одна по еще спавшим улицам европейского города. Я не знала, что делать: вернуться? Хватит ли у меня храбрости перешагнуть порог дома?.. Но, так или иначе, было еще слишком рано. Следовало дождаться часа, когда Фарида уже точно не застанешь дома.
Я долго шагала бесцельно. Неплохо было бы зайти в какое-нибудь кафе, чтобы отдохнуть, но я не решалась. Я забрела на большой крытый рынок, только что распахнувший двери. Покупательницы были еще редки; из-за прилавков на меня высокомерно взирали смуглые, атлетически сложенные торговцы.
Улицы оживлялись. Город зашевелился, несмотря на то что совсем скоро на него должна была обрушиться жара. Я чувствовала себя опустошенной и сонной. Страх, еще недавно гнездившийся во мне, улетучился. Собравшись с духом, я переступила порог.
К своему удивлению, во дворике я не обнаружила за привычной работой тетю Зухру. Я остановилась. Притихший дом казался брошенным. Словно простоял всю ночь с настежь распахнутыми дверями… Я вошла в комнату Лла Айши. В темном углу под покрывалами, посреди нагромождения подушек, угадывались очертания ее тела.
— Это ты, Далила? — проскрипела она.
— Да… — мне хотелось расспросить ее, но я не знала как. В конце концов под пустым взглядом старухи я рискнула:- Где Зухра?
Этим вопросом я открыла шлюзы для ее жалоб.
— О-о! Сегодня я совсем одна. А вот только что у меня между желудком и горлом снова начал ходить ком — вверх-вниз, вверх-вниз… Я могла бы умереть, и никто бы не…
Я перебила ее:
— А Лелла?
— Ты что, не знаешь? — простонала она.
— Нет, меня тут не было.
— У Зинеб случился выкидыш. Пришлось вызвать врача, и ее отвезли в клинику. А Зухра пошла сообщить ее родителям. Со мной она оставила Тамани…
— Тамани?..
— Да, она пришла вчера, ближе к вечеру… Ах, сколько же нынче суеты вокруг какого-то выкидыша!.. Фарид едва не обезумел от горя… Дети-дары Господа. Фарид и Зинеб еще молодые; Господь даст им других…
Но я уже ушла. Испытывая чуть ли не разочарование от того, что домашним не до меня, я думала о Зинеб. Хорошо зная ее трусливую натуру, я легко представила себе, какой это для нее оказался удар судьбы. И с ожесточением подумала, что выкидыш оставит в ее плоти клеймо поражения. Что ж, это только справедливо. Зинеб — из породы жертв.
На лестнице я столкнулась с Тамани. На ней была маска злобного вызова, какую она носила в худшие свои дни. Я слушала ее молча.
— Ах, вот когда ты возвращаешься домой!.. Вчера ты не захотела моей помощи! Ой, как ты об этом пожалеешь… И уже сегодня!
Она почти прильнула ко мне, коричневое ее лицо кривилось в гримасах. Мне пришлось остановиться.
— Улыбайся, улыбайся, — прошипела она, — скоро заплачешь горючими слезами. Раз не боишься скандала, получай его. Я начала с твоего брата… он спросил, где ты. Не знаю, что ответила ему твоя мачеха, но я не стала молчать. Я подкараулила его у лестницы, вон там, — она указала пальцем, — и сказала: «Когда девушки не сидят дома, честь в опасности». Он не ответил, но он меня слышал… Я ведь предупреждала тебя, что цежу правду по каплям…
Пока Тамани спускалась, спина ее сотрясалась от молчаливого торжествующего смеха. Я не проронила ни слова. Ей меня никогда не достать.
* * *
Я пришла, готовая к буре. А пришлось две недели жить скучной, тягучей жизнью. Зинеб так и не вернулась. В клинике ей поставили диагноз «нервная депрессия». Родители Зинеб всполошились и забрали ее к себе. Женщины еще не знали этой новой болезни. Старухи выговаривали чудное название с недоверием. Фарид последовал за женой.
Шерифа воспользовалась болезнью Зинеб, чтобы прервать свой отдых. Она сумела убедить мужа, что сейчас дома без нее не обойтись: одной Леллы, дескать, не хватит ухаживать за больной, а внизу у Зухры все время отнимает Лла Айша. Так что спустя два дня она прикатила — с Рашидом, без детей. То, что Зинеб дома не оказалось, отнюдь не побудило ее уехать обратно. При всех нас она сухо сказала Рашиду:
— Раз уж я вернулась, то не ехать же туда снова!
— Делай как хочешь! — ответил Рашид и хлопнул дверью.
Шерифа повернулась ко мне:
— А ты? Что ты делаешь дома, когда повсюду начались занятия?.. — И, с ноткой упрека, Лелле:-Мина и все ее товарки уже работают. Чего она ждет?
Лелла нейтральным тоном ответила:
— Фарид решил, что она не будет слушать курс. А к экзаменам можно подготовиться и заочно…
— Вот-вот! — впервые раскипятилась Шерифа. — Вот — вот! Заприте ее! Поломайте ей всю жизнь!
Я остановила этот поток:
