Робер Бобер - Что слышно насчет войны?
— А рядом с Дорио?
— Деа и Дарнар. Тут много кого не хватает: одни умерли в своей постели, другие живут припеваючи, небось и сегодня утром не остались без круассанчиков.
Шарль стал, не целясь, швырять в головы тряпичными мячиками, которые доставал из стоявшей рядом с креслом корзинки. Иногда бросал сразу по два. Некоторые попадали в цель, и задетые головы опрокидывались.
— Откуда это у вас?
— Купил.
— Где?
— Где? У кого? Почем? Какая разница! Купил, и все.
— А мячи?
— Они были в комплекте.
Шарль расстрелял все мячики и сшиб почти все головы. Я поднял их и стал собирать мячи в корзинку. Чтобы достать те, что закатились под кровать, пришлось встать на четвереньки. В этой позе меня застала медсестра, которая принесла чай на подносе.
— Вот, мсье Шарль, как вы просили, на двоих, — сказала она, а потом обратилась ко мне: — Зря вы это: стоит только начать — конца не будет. Мсье Шарль как малое дитя, только соберешь мячи, он их опять давай расшвыривать. Да еще жульничает, по нескольку штук бросает.
— Кто жульничает? Я? Я жульничаю? А? Я жульничаю? Я жульничаю? — повторял мсье Шарль и один за другим метал мячи.
Сестра вздохнула, покачала головой и вышла, а Шарль вытер вспотевшее лицо.
— Ну вот, теперь можно и чайку попить, — сказал он, снял очки и протер их тоже. Потом достал из тумбочки нож, взял из вазочки обнаружившуюся там половинку лимона, спросил: «Тебе с лимоном?» — и старательно отрезал два ломтика и по куску пирога.
— Возьми кусочек.
— Нет-нет, это вам.
— Ешь! Куда мне столько!
— Кого-нибудь угостите.
— Чтоб они потом говорили, что у них вкуснее? Ешь!
За едой никто не проронил ни слова.
Я еще немного посидел и сказал Шарлю, что буду время от времени заходить. Его проведать и вообще, поснимать. Но ответа не дождался. Тогда я встал. Шарль тоже встал и взял мячик:
— Выбирай башку.
— Петен.
Меткий бросок — и мяч почти бесшумно врезался в лоб старому негодяю. Чпок! — Петен свалился.
Тогда-то я окончательно уверился (как будто раньше сомневался!), что приеду очень скоро.
Старики, кроме тех, кто остался в комнатах, сидели в холле вдоль стенки. Сидели рядочком, как усаживаются к половине пятого малыши в детском саду и ждут, пока их разберут мамы. У одной старушки ноги едва доставали до пола, а вид был такой, будто она собралась в дорогу. В пальто, хоть стояло лето, и с сумочкой на коленях. Губы ее мерно шевелились. Беседует, подумал я, со своими воспоминаниями.
А их заклинило. Старушка без конца проделывала одно и то же: не переставая бормотать, открывала сумочку, правой рукой доставала связку ключей, какое-то время смотрела на них, потом опять запихивала обратно и защелкивала сумочку. И тут же все начиналось сначала. Те же жесты в том же порядке. Она жила, подчиняясь этому ритму.
Проходя мимо старушки, я ясно и отчетливо услышал, что же она твердит, как заведенная, и вздрогнул: я думал, это какой-то длинный монолог, а оказалось, она повторяла только: «Здрасьте-здрасьте» и ничего больше, приветствие, которое я столько раз когда-то слышал от нее.
***Смотрел вчера вечером по третьему каналу передачу о детях депортированных евреев. Это был повтор по случаю сороковой годовщины облавы на Вель д'Ив. А сняли ее и показывали первый раз в 1971 году. Я записал ее на видео. Под конец ведущий говорит:
«Мы слышали сегодня Бернадетту, Лилиану, Симону, Жаннину и Надю, а в их лице — многих других. Тех, кого я не нашел или кто не пожелал прийти. Кто так никогда и не оправился от пережитого, а таких большинство.
А может быть, до нас донесся и голос Марселя, которому мы посвятили передачу.
Его, шестилетнего, привезли в Андрези вместе с другими детьми в сорок пятом. Ребята понемногу привыкали и устраивались, а он все дичился. Уходил в парк, прижимался к дереву и плакал.
Никто не мог его утешить. Он не хотел жить в таком большом доме, слишком большом для него и не похожем на тот, где он жил раньше.
Марсель был из тех людей, которые как-то сразу к себе располагают. Его все любили, но, несмотря на это, он всегда был одинок. Однажды, в ноябре шестьдесят третьего, там же, в парке Андрези, он покончил с собой. Ему было двадцать четыре года.
Наверно, любая смерть необъяснима, лучше и не пытаться что-то об этом говорить. Но эту смерть я не могу забыть. Может быть, потому, что Марсель умер не двадцать шестого ноября шестьдесят третьего года, а был убит вместе с родителями, уже давно, за четверть века до того дня».
***Утром получил письмо из Общества бывших воспитанников ЦДК, которое сообщало о дате и месте очередной ежегодной встречи. Дальше говорилось:
«Входная плата: семейная фотография, желательно с детьми и внуками. Мы хотим сделать большой настенный альбом, в который каждый внесет свою лепту».
И подписи:
«Аннетта П., Эмиль Ж., Полетта К., Рене К., Розетта Т., Розетта Б., Жорж П., Симон Г., Симона М.».
Эта книга, возможно, не увидела бы свет, если бы в 1947–1953 годах я не работал в разных ателье сначала учеником, потом мотористом и, наконец, закройщиком.
Поэтому, прежде всего, я благодарю всех работников и хозяев этих ателье, с которыми пережил не один сезон от разгара до затишья, а особенно Давида Гринспана, Жака Гороша, Адольфа Кноплеха и Альбера Минца.
Приношу также благодарность моим друзьям Пьеру Дюмейе, Жану-Клоду Грюмберу, Полю Очаковски-Лорану, Жоржу Переку, Любе Плюдер-махер и Андре Шварц-Барту, которые так или иначе участвуют в рассказанных здесь историях.
Примечания
1
Перевод М. Шамбадала. (Примеч. ред.)
2
«Фран-тирер» («Вольный стрелок») — подпольная газета французского Сопротивления, выходила в годы Второй мировой войны. (Здесь и далее, если не указано иное, примеч. переводчика.)
3
Гринер (зеленый — на идише) — только что приехавший эмигрант. В США таких называют greenhorn, во Франции — un bleu. (Примеч. автора.)
4
Марка манекенов, которыми обычно пользуются в ателье. (Примеч. автора.)
5
Я уезжаю (идиш).
6
Помогите (идиш). (Примеч. автора.)
7
Служкой. (Примеч. автора.)
8
Предписание, поручение, в более широком смысле — доброе дело. (Примеч. автора.)
9
Стихи Луи Миллера, написанные на идише. (Примеч. автора.)
10
Во французском переводе знаменитая «холера в Одессе» (так в тексте Шолом-Алейхема) заменена на «войну».
11
Евреи! Главное, что мы увиделись! (идиш) (Примеч. автора.)
12
«Удачи!» Традиционное поздравление со свадьбой и рождением ребенка.(Примеч. автора.)
13
16–17 июля 1942 г. французская полиция арестовала несколько тысяч парижских евреев, которых согнали на Вель д'Ив (Зимний велодром), где в ужасных условиях их держали перед отправкой в лагеря смерти.
14
Мальчик (идиш). (Примеч. автора.)
15
Труд освобождает (нем.).
16
ЦДК — Центральная детская комиссия, созданная еще до Освобождения Еврейским союзом сопротивления и взаимопомощи (ЕССВ), главной задачей которой было спасение детей. (Примеч. автора.)
17
Маленькая Ципеле
Кусает себе губку.
— Почему ты плачешь, Ципеле?
Может, хочешь яблочко?
— Нет, нет, нет,
Кто говорит, что я плачу? (идиш)
18
Роже Никола (1919–1979) — популярный французский комический певец и актер. С «Послушай-ка, послушай» часто начинались его номера.
19
Еврейское местечко в Восточной Европе. (Примеч. автора.)
20
Спи, девочка! (идиш) (Примеч. автора.)
21
Новый год. (Примеч. автора.)
22
День поминовения. (Примеч. автора.)
23
Неудачник (идиш).
24
У меня в глазах потемнело (идиш). (Примеч. автора.)
25
