Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны
Августом 1784 года датировано начало хозяйственного освоения Аляски ее открывателями. На острове Шелихов возвел поселок-крепость. И, отбыв на Камчатку, оставил здесь 163 человека своей экспедиции. Это были первые колонисты «Русской Аляски». А остров Кадьяк стал первой ее столицей и путевым перекрестком, куда прибывали охотники за пушниной, сборщики ясака, мастеровые люди, миссионеры.
Самолет из Анкориджа на Кадьяк идет менее часа. С магаданцем Виктором Борисовичем Тимаковым мы разглядывали карту, припоминали прочитанное о событиях большой давности и очнулись, когда катили уже по островному аэродрому.
Встречали нас двое в черных одеждах. Один-высокий, с седой бородой и волосами до плеч, в скуфейке, с крестом на груди — приветствовал нас по-русски:
— Ну, слава богу, а я уж думал, самолет вовремя не приедет.
Слово «приедет» нас рассмешило. Старик тоже весело рассмеялся:
— Забываю, забываю язык. Да и память, чего уж там говорить — восьмой десяток пошел. Обликом, манерой держаться и чем-то еще, что роднит стариков и детей, отец Иннокентий, так он представился, напомнил святых с полотен Нестерова. Второму — шоферу в рясе — было за пятьдесят. Бороденка тоже седая, но взгляд еще озорной. Вполне подошел бы на роль отца Мисаила в пушкинском «Годунове».
По дороге, разговорившись, узнали: отец Иннокентий пребывает в сане архимандрита, являясь главным лицом семинарии, где другой пока что — семинарист, имеющий, впрочем, жену и взрослых уже сыновей, готовится стать священником. На Кадьяк двое этих пришли разными путями. Отец Иннокентий — из семьи русских эмигрантов «первой волны». Служил в американской армии, но карьера офицера ему не понравилась. Окончил духовную семинарию, потом академию, принял монашество и уже много лет живет на Аляске. Семинарист — коренной янки Билл Маффит. Тоже был военным. Не поладил с армией из-за войны во Вьетнаме. С 1975 года тут, на Аляске. «Служил, торговал. Решил теперь: пора мирские грехи замаливать». Духовное прибежище Билл нашел в православной церкви, перекрестившись и получив имя Фома…
Отец Иннокентий и семинарист-эскимос «Ванюшка».
Из аэропорта в город Кадьяк едем берегом океана. Справа — незамерзающая тут вода, слева — скалистый, покрытый ельником берег. Воздух сырой. Пахнет водорослями. Над водяным горизонтом поднимается красное блюдо солнца…
Минут через двадцать Фома-Билл остановил машину возле церковной ограды. На проталине за оградой меж старых надгробий ходили черного цвета вороны. Возле ограды рядом — треснувшие колокола. В 1942 году старая, рубленная еще во времена «Русской Аляски», церковь сгорела. Иконы и утварь спасли. А колокола оплавились и потрескались. Новая церковь, как все православные храмы Аляски, была веселеньким белым строением с голубой луковкой наверху. Окруженная тополями и елками, она была, пожалуй что, самым приметным строением в городке, состоявшем из невысоких современных домов, контор, магазинов. В церкви готовились к службе.
За входом человек в черном продавал свечи, значки, церковные книжки. Мы тоже зажгли по свечке с мыслью об уроженцах Архангельска, Каргополя, Усть-Юга, Тобольска, Иркутска, чьи могилы тут время уже сровняло с землей.
Хождение наше у церкви прервал мальчишеский свист. Оглянулись… отец Иннокентий, отчаявшись нас докликаться, — два пальца в рот — огласил городок муромским свистом и теперь, озорно улыбаясь, махал нам рукой: «Завтракать!»
Завтракали в семинарии. На глазах у нас семинаристы — молодые эскимосы и алеуты — поджарили яичницу, сварили кофе.
Беседа в застолье велась на английском, но то и дело проскальзывали в ней слегка изломанные временем слова русские, уцелевшие в обиходе алеутов и эскимосов со времен «Русской Аляски»: «лужка» (ложка), нужик (ножик), «пуповица» (пуговица), «сапоки» (сапоги), «книгак» (книга), «оцки», «чайнак», «колюкол» (колокол).
Семинарист Александр Лахтенников, в разрезрясы которого виднелась морская тельняшка, добавил еще кое-что из перенятого им в не давнем, явно ошеломившем его путешествии.
Потомок алеутки и кого-то из русских, в числе двадцати пяти паломников из Америки летал в Советский Союз на празднование 1000-летия крещения Руси. Побывал в Москве, Ленинграде, Загорске. Волнуясь, сверкая глазами и улыбаясь, двадцатилетний креол выпаливал: «Хорошо! Пошли! Хочу в Ленинград!» Отец Иннокентий шепнул нам: «После семинарии парень мечтает попасть в Ленинградскую духовную академию».
— Это возможно?
— Сейчас такие времена… Вот вы — на Аляске. А возможно ли это было ну хотя бы лет десять назад?..
…В просторном помещении семинарии, где мы беседовали после завтрака, было пусто. Стулья, столик с глобусом и в углу иконка с изображением седобородого старца.
— Святой Герман, наш покровитель…
Мы приготовились вежливо выслушать евангельскую легенду. Оказалось, жизнь Германа — крупица здешней истории.
Без малого двести лет назад — в 1794 году- с ладожского острова Валаама на аляскинский остров Кадьяк прибыло восемь монахов-миссионеров.
Их путь был долгим: Ладога — Волга — Урал — Тобольск — Охотск и далее морем — почти год добирались. Цель: обслуживать духовные нужды русских поселенцев, а также крестить, обращать в православную веру язычников».
Не одинаково сложилась судьба валаамских монахов. Одни погибли, другие вернулись в Россию. Самым стойким оказался Герман, родившийся в Серпухове в семье купца и прошедший монастырскую школу на Валааме. Он все претерпел, все вынес — суровую природу, суровый нрав первых здешних правителей, вольницу мореходов — охотников и торговцев, монашеское одиночество. Платой за все была искренняя любовь к нему «обращенных язычников». «Алеуты своей ласковостью и желанием креститься весьма нас удивили», — писал Герман с Аляски на Ладогу. Другое его письмо приоткрывает нравы колонизации: «С купцами очень неудобно приводить в святую веру здешний народ, ибо они стараются о богатстве и весьма обижают бедных американцев». Сам Герман был воплощением человеколюбия и готовности всем помогать, сам умел плотничать, ловил рыбу, пилил дрова, пек хлеб для кадьяковского поселения. Попробовал завести огород. И это ему удалось. Выращивал репу, капусту, картофель, чеснок. Огород валаамского монаха на сто лет опередил опытную земледельческую станцию, учрежденную на Аляске американцами.
Герман прожил тут дольше, чем кто-либо другой из русских, — 43 года. В конце жизни он поселился в уединении на островке Еловом рядом с Кадьяком, вырыл себе пещеру, потом срубил келью. «Еловый остров напоминает мне Валаам — море, камни». До конца жизни монах был защитником простого люда, и местного, и пришлого, — лечил, советовал, чем мог, одаривал, устроил приют для сирот, когда эпидемия посетила кадьякцев… В 1970 году православная церковь причислила Германа Аляскинского к лику святых.
Урожденный серпуховчанин стал первым православным святым в Америке. Открытие и освоение северо-запада континента прославили, навеки оставили в человеческой памяти много имен: мореходы Витус Беринг и Алексей Чириков, купец Шелихов, первый правитель Аляски Баранов, епископ Иннокентий Вениаминов и рядом простой монах Герман. Люди чтят героизм открывателей-первопроходцев, помнят рачительных устроителей жизни, мудрость духовных наставников. Но и высокая нравственность тоже в чести, тоже в человеческой памяти.
Следов «Русской Америки» на Аляске осталось немного. Даже с надгробий сырой йодистый ветер слизал письмена. На покосившемся камне у церкви едва-едва прочитали: «Здесь холодная могила друга сокрыла. 18 мая 1875 года. Ксенья Харитонова, 26 лет от роду».
Кто-то из русских умер тут через восемь лет после продажи Аляски.
Долговечней всего — память географической карты. Россыпь русских имен: названия островов, заливов, мысов, озер. Их особенно много на юге и юго-востоке Аляски. Остров Кадьяк от материка отделяет пролив Шелихова.
Рядом островок Уски (Узкий), поселок Узенький, залив Монашка, залив Спиридона, улица Резанова, улицы Баранова, Семенова, Митрохина, Кашеварова. Люди тут жили и чем-то заслужили благодарную память. История некоторых позабыла. Но Кадьяк не забыл.
Более всего на Аляске помнят первого ее правителя Александра Баранова. Его именем назван остров, музей в Кадьяке, гостиница в нынешней столице Аляски Джуно, в ресторане вам подадут бифштекс «по-барановски», коктейль «Баранов». У нас это имя мало кто знает. Разве что в Каргополе чтут знаменитого земляка. И лишь в музеях можно увидеть материальные свидетельства пребывания тут русских.
В музее Баранова на Кадьяке мы увидели наковальню, пилы, котлы, топоры, ружья, гвозди, очки, подсвечники, штык, флаг с русским гербом… Еще один музей размещен в помещении семинарии. Тут сохранились: алеутская лодка из кожи, иконы XIV и XV веков, привезенные из России, гусиные перья, печать, почтовая бумага, колокол, отлитый тут, на Аляске, в 1812 году, церковная утварь. На самом видном месте в золотой раме — знакомый пейзаж с колокольнями. Проводивший нас по музею епископ задержался возле картины.
