Монтеро Глес - Когда диктует ночь
— Говорят, что цианистый калий тоже на вкус напоминает горький миндаль. Понимаешь? Так или иначе, скользкое это дело — управляться со шлюхами. Бьешься полжизни, чтобы какой-то ловчила шантажист вмиг тебя разорил.
Но у Патро не было желания дальше углубляться в эту тему. Герцогиня тоже не собиралась больше ничего из нее вытягивать, а потому встала со словами:
— А теперь извини, подруга, надо мне сходить в клозет. Пиво — оно ведь, сама знаешь, вроде мочегонного.
По дороге она пнула пустую табачную пачку, а потом наступила на нее каблуком.
— Так что будем пить, белое? — спрашивает тип с подносом.
Патро утвердительно кивает и снова остается наедине с человеком со шрамом. И пронзает его взглядом. Такой типчик вполне мог бы быть певцом или бандерильеро, у которого с конца капает, думает Патро. Приносят еще две порции лангустов, и незнакомец с жадностью набрасывается на них. Покончив с одной, он проглатывает и вторую, вдрызг перепачкав в масле манжеты рубашки. Между тем Геркулес безмятежно взирает с Олимпа на результат. С тех пор как он установил водораздел, Земля успела не раз обернуться, как говорят в наших краях. И пока одна полная луна сменялась другой, пока одни рождались, а другие наоборот, мы общими усилиями достигли таких высот нищеты и накопили в душах столько всякой пакости, что нам и не снилось. Так что можем быть довольны. А теперь оставим Патро, ее собачонку с гноящимися глазами и типа со шрамом и раскрутим Землю в обратную сторону, вернувшись в те времена, когда тысячи африканцев пересекали Атлантику, держа курс на сахарные острова.
По фильмам мы знаем, что их ударами бича сгоняли с насиженных мест и клеймили им черные задницы раскаленным железом. Ааахх. Но, пожалуй, лучше задуматься над тем, что речь шла об очередном витке истории, континентальном движении, от которого лихорадило биржи и которое развязало руки разного рода спекулянтам. Рабовладение основывается на максимальной разнице между малыми вложениями и высокой прибылью. И вот от причалов Великобритании отваливали курсом на африканский континент корабли с трюмами, груженными поношенным тряпьем, разноцветными стекляшками и негодным оружием — отбросами войны, которые вожди африканских племен получали в обмен на черную плоть. За спиной Геркулеса меновая стоимость постепенно перестала существовать на африканских берегах, уступив место простому обмену.
Не будем сыпать соль на раны памяти, но не будем и забывать о том, как вожди, тоже негры, партиями передавали рабов белому человеку в обмен на заштопанные лоскуты ткани, разноцветные бусы и ружья, с которыми продолжали охотиться на своих собратьев. Это было много лет назад, так много, что никого из нас еще на свете не было. Сегодня люди достигли прогресса, так что рабы сами платят за то, чтобы быть рабами. И бегут из своих стран или ввергают их в войны и голод. И они чувствуют ночь в баркасе, когда пересекают Пролив. На плотно сжатых губах застыли проклятия. Но они держат их пока при себе, ведь самый черный поцелуй они берегут для этой старой шлюхи по имени Европа, которая принимает их враскорячку, расставив ноги, с влагалищем, изъеденным клещами. Посмотри на них. Когда они наконец поймут, в чем дело, будет уже поздно клясть Геркулеса и всех святых, Адама Смита и лодочника, который несет всякую чушь о том, что море своенравно и пристать к берегу не так-то легко, и жестами пытается объяснить им, какие их поджидают опасности, сукин сын. И хотя они говорят на другом языке, но язык страха им понятен. Не бойтесь, садитесь, говорит им лодочник с напускной уверенностью. Тому, кто решится, приз: банка галет и одеяло. Посмотри на них, посмотри, как они шагают по трупам, как по мосту, и все ради того, чтобы занять место в очереди длиной с хвост кометы в Комиссию по трудоустройству.
А теперь посмотрим с другой стороны: вот они ассоциации, выступающие за метизацию и взаимопроникновение наций, всякие неправительственные организации и какие-то изолгавшиеся учреждения, защищающие права человека, которые тоже хотят попасть в кадр. Устраивайтесь поудобнее, словно говорят они вновь прибывшим, добро пожаловать в койку к этой старой шлюхе, мусольте на здоровье зловонное исподнее, она не будет против, если кто-то захочет подчистить и обновить прогнившее семя истории. Вы приехали не работать, не путайте, вы приехали, чтобы дать работу, позволить принявшей вас стране расплатиться с долгами. Точно так же, как врач благословляет рак, дающий ему работу и хлеб насущный, это сгрудившееся в лодках мясо дает работу целому скопищу профессионалов: адвокатам, врачам, судьям, налоговым агентам, министрам, политической оппозиции и водителям грузовиков — ведь кому-то же надо их перевозить. Из всего вышесказанного следует, что иммиграция не отнимает рабочие места, не путайте, а создает. Создает для тех, кто извлекает из нее жизненные блага, кто, благодаря расширению языковых границ, мавра с деньгами называет арабом.
Любая эпоха производит то, что ей требуется. А этой эпохе рабы требуются больше, чем какой-либо другой. И они прибывают, ища защиты в бумагах, которыми распоряжаются министерства. С другой стороны, что правда, то правда, Испания, которая занимает выгодную стратегическую позицию в экономическом смысле, укрепляет свои границы. Это началось не сегодня, к бог весть сколько миллионов было вложено в проволочные заграждения, радары и полицейские наряды. С одной стороны, Испания становится все более закрытой, тогда как с другой — оставляет щели, сквозь которые просачивается и навсегда исчезает порождаемое страной богатство. Из-за этой двойной бухгалтерии пересекать Пролив каждый раз оказывается все дороже и дороже. И сотни субсахарцев — так теперь называют негров в силу уже упомянутых лингвистических новшеств, — и сотни обожженных солнцем субсахарцев бродят по самым запутанным улочкам Танжера; бродят в ожидании своей очереди, как на бойне. А пока, чтобы скоротать время и подзаработать, они нанимаются за поденную оплату в пансионы Медины, где консьерж, навострив уши, прислушивается к стонам сокрытой любви. В верхних комнатах старики иностранцы с варикозными венами плачут, трясутся и упиваются бешеной страстью женщин с другим цветом кожи. Вот где отыгрываются сполна за библейское проклятие Ноя, наложившего его на сынов Каиновых, которые остались черными во веки веков, аминь. Очередь движется, вот-вот выпадет их номер, и они смогут ступить на виднеющийся вдали берег. Очертания свободной Европы, где единственно свободными являются цены. А теперь вернемся сюда, выглянем на глядящий на нас берег. Сегодня вечером начинается праздник, и бутылка белого пуста уже больше чем наполовину. Мы на террасе Наты, и щеки у хозяйки «Воробушков» лоснятся, как смазанные салом пирожки. Она ласкает своего пекинеса и думает, как чудно было бы иметь волшебное зеркало, чтобы можно было перенестись куда угодно, стоит только пройти сквозь него. Так, чтобы, если зеркало отражает открытку с видом Гаваны — мулатки, свежая зелень папайи и манго, — думает Патро, так, чтобы, пройдя сквозь зеркало, можно было попасть прямехонько туда. Вот было бы гениально, продолжает фантазировать Патро. И заходит все дальше или, точнее говоря, все ближе. Она думает, что если зеркало поставить на другом берегу, то в нем будет отражаться наш берег, и что стоит только иммигрантам пройти сквозь отражение, как они мигом преодолеют темную морскую пучину, эту ненасытную шлюху которая сначала пожирает, а потом отрыгивает их. Патро знала, что это невозможно, однако невозможность не казалась ей достаточным основанием для того, чтобы этого нельзя было купить. Патро думала обо всем этом, потому что ее мозг создавал мысли так же, как желудок производит экскременты. Этиловые пары белого вина служили ее мыслям помелом, вроде того, на котором летают ведьмы. Воздух пропах перебродившей ненавистью, и собачонка оскалила свои крысиные зубки и облаяла Герцогиню, оживленно-празднично возвращавшуюся из сортира.
— Слушай, отличная у них в сральнике бумага, подотрешься разок, и — чисто.
Герцогиня была, как всегда, многословна.
Между тем перед террасой Наты останавливается автомобиль. Это «ауди», номер которого заканчивается зловещей цифрой тринадцать. Из автомобиля выходит мужчина в теле, он курит трубку и потеет, как козлик, который предчувствует, что скоро превратится в жаркое. Ветер сметает к его ногам салфетки, окурки и крошки пирожных. А низкое небо над его головой полыхает кровавыми полосами.
Ночью среди световых всполохов маяка Луисардо вел свой рассказ. Он рассказывал о том, как путешественник ощупывал шишку, и волосы у него были всклокочены, и морская фуражка сидела набекрень. Воспоминание саднит, не дает ему покоя, малявка. Сейчас он сидит в мини-фургоне «фольксваген» горчичного цвета и едет в Тарифу. Ему удалось оторваться от Хинесито и его подельника-трансвестишки, ну ты знаешь, малявка. Но самое главное, что ему удалось в мгновение ока добраться до Кониль-де-ла-Фронтера. И в Каса-Постас, так и не снимая фуражки, с комически размалеванными губами, автостопом тормознуть типа на «фольксвагене». Тут нам придется сделать отступление, малявка, потому что водитель «фольксвагена» того заслуживает.
