Роман Сенчин - Русские (сборник)
— А можно будет Татьяну… переодевать? — спросила Илона Феликсовна и зачем-то покраснела.
— Да, моя царица. Мы уже заключили договор о контент плэйсменте с американской сетью «Victoria’s Secret», бюстгальтеры будут железно.
— Татьяна у вас — она блондинка или брюнетка?
— Блондинка. Как ты, моя королева!
— О… Ах, Татьяна! — с театральным пафосом воскликнула Илона Феликсовна.
Нежданно Чистилину вспомнилась его личная, единственная Татьяна.
Она училась на коммерческом отделении, в параллельной группе. Могла бы претендовать на бюджетное, только вот молдавское гражданство… Русявая, курносая, с бирюзовыми глазищами и по-южному смуглой кожей. Они целовались и даже почти все остальное, но потом у Тани кончились деньги, её отчислили, и она упорхнула в свой Кишинев. Чистилин ничего не сделал для того, чтобы было иначе. Неохота было возиться — все эти проблемы с её гражданством, квартиру пришлось бы снимать… «Дайте мне мануал, и я переверну землю!» — любил повторять первокурсник Чистилин. Мануала ему не дали, Татьяна исчезла. Он перенес свое предательство спокойно. Ел, пил, елозил мышью. Иногда, правда, наваливалась на него сверлящая душу, невыносимая какая-то боль. И тогда хотелось завыть, расцарапать себе лицо, разрезать вены, упиться до беспамятства и по пьяни замерзнуть в сугробе. Временами он разрешал себе думать о том, что было бы, если бы тогда он не позволил Тане убежать. Занял бы денег или женился, что ли… Теперь он утешался тем, что если и несчастлив в жизни, то исключительно по своей вине.
— Я должен полежать. Можно я полежу? — спросил Чистилин, устраиваясь калачиком на диване.
— Нужно вызвать Андрюше такси! — заметила Илона Феликсовна.
— …а песни для озвучки мы закажем «Los Gorillas»… Сальса-ламбада… Тындырыдын… Гитарное соло, маракасы, все дела… Чем меньше женщину мы любим… Тем больше нравимся мы ей… Ай-йа-йа-йа-йа! Среди сетей! Ай-йа-йа-йа-йа! Среди сетей! — по-цыгански хлопая себя по бедрам, зажигал Капитан.
«Тем легче нравимся мы ей», — машинально поправил Чистилин.
— Так что, Саша, думаешь, пойдет «Онегин»? — уже стоя на пороге, спросил Чистилин. Он растирал ладонями отекшее лицо. Впервые за день, а может, и за всю жизнь он назвал Капитана Сашей легко, без внутреннего принуждения.
— Не вопрос. Я пятой точкой чувствую, трудящимся это нужно. Совет, кстати, такого же мнения. Так что на твоем месте я времени не терял бы. Думал бы уже про аддоны. И про сиквел.
— Ну, с аддоном, по-моему, ясно. Что-то вроде «Ленский возвращается». А вот с сиквелом… Можно по-простому: «Онегин-2».
— Сакс, по-моему.
— Тогда пусть будет «Дети Онегина и Татьяны!» — бросил Чистилин, вваливаясь в разъехавшиеся двери лифта. — То же самое, только сеттинг обновим. Первая мировая в моду входит, я бы сразу туда и целился.
Такси, оказавшееся «Волгой», в круглых очах которой рыдала тоска по утраченному лет двадцать пять назад райкомовскому эдему, ожидало его у подъезда. Чистилин уселся спереди и торопливо закурил — гнусный малиновый ликер бродил и просился наружу.
— В Орехово-Борисово, — простонал Чистилин сквозь горькие клубы табачного дыма.
Они неслись по ночным влажным улицам, и шофер, которому неназванный пока наукой орган чувств, имеющийся у всех прирожденных таксистов, проституток и официантов, уже просигналил, что с пьяненького интеллигентного рохли можно содрать даже не втри-, вчетыредорога, радостно теоретизировал на разные жизненные темы. Чистилин не отвечал. Ему хотелось одиночества. А ещё хотелось чего-то вроде любви, пусть даже такой убогой, как между Илоной Феликсовной и Капитаном. «Вот выпустил бы «Erdos» путевый симулятор мастурбации… я бы играл!» — подумал Чистилин, опуская свинцовые веки.
Новелла вторая
Февраль 2622 г.
Планета Грозный,
система Секунды
Ночь была густо-черной и сырой, как погреб с мокрицами. Даже дышать было нелегко, казалось, вот-вот придется прикладывать мышечные усилия, чтобы протолкнуть воздух в легкие.
Шумное сопение рядовых Нуха и Саккара, а также музыкальное похрапывание сержанта Руза были единственными звуками, которые нарушали великую предрассветную тишину.
Додар, рядовой разведывательного батальона 2-й танковой дивизии, красы и гордости армии Великой Конкордии, встал с застеленного одеялом ящика, бережно отложил растрепанную книгу в богатом бордовом переплете, примостил сверху сундучок переводчика (голубой дисплей устройства не спешил гаснуть, а вдруг сейчас снова спросят!) и с удовольствием потянулся — хруст суставов, утробное сладкое «ох!».
Бесшумно ступая, Додар пробрался мимо спящих к термосу и нацедил себе чаю. Стиснул двумя пальцами узкое горлышко стеклянного стакана со сладким коричневым пойлом и направился к деревянной лестнице. Вела она на самый верхний, третий этаж наблюдательного поста № 9, чем-то напоминающий капитанский мостик пиратской шхуны.
Там, на третьем этаже, располагалась звукоулавливающая селективная система «Аташ», к ней протягивали свои усики многочисленные удаленные микрофоны. Днем оттуда был прекрасно виден безбрежный океан джунглей планеты Грозный.
Впрочем, безбрежный океан джунглей можно было наблюдать и ночью, в ноктовизор. Но особенной охоты смотреть на лес в темное время суток у рядового Додара не возникало. Ведь некрасиво! Вместо волнующегося изумрудного бархата — серое, с неряшливыми выступами сукно, которое напоминает каменистую поверхность ненаселенной планеты, лишенной благодатной атмосферы-жизнеподательницы.
Странное дело, на Грозном в рядовом Додаре проснулось эстетическое чувство, его создателями нисколько не запланированное, почти нежелательное.
Принадлежи Додар к высшей касте заотаров, прилагательное «красивый» было бы для него таким же обиходным, как существительное «честь». Но он происходил из касты демов и был произведен путем клонирования на одной из биосинтетических фабрик близ Хосрова, столицы Великой Конкордии.
В самой Конкордии фабрики эти назывались достаточно выспренно — Прибежищами Душ. Вот бежала-бежала беспризорная душа по обратной стороне мира и прибежала на фабрику, чтобы воплотиться в отменном, никем ещё не занятом теле. Совокупность же Прибежищ именовалась Лоном Родины.
Рядовой Додар был рожден синтетической маткой в Прибежище Душ имени учителя Яркаша. Поэтому-то фамилия у него была Яркаш, как и у восьмисот тысяч мужчин, произведенных там же за двадцать два года безупречной работы комбината.
«Дети Яркаша» — ласково называли их воспитатели.
Добравшись до третьего этажа, Додар уселся в кресло оператора станции радиотехнической разведки (обычно там сидел Саккар) и поставил вспотевший стакан с чаем на крышку недовольно урчащего аппаратного блока. Додар скрестил руки на груди и закрыл глаза.
Перед мысленным взором рядового встала женщина из русской книги. Душу сковала сладкая судорога.
«Larin», — прошептал Додар. Даже её имя возбуждало в нем вожделение.
У нее было суженное книзу лицо и шоколадные глаза с пушистыми ресницами. Стараниями парикмахера роскошные каштановые волосы образовывали над её ушами два фонтана из завернутых петлями косичек. Шея её была пригожей и белой, а прелесть девичьей груди подчеркивало необычного покроя газовое платье с низким квадратным вырезом и вздутыми, как будто ватой набитыми, рукавами.
На шее у женщины серебряными червячками извивалось бриллиантовое колье (впрочем, мудреного слова «колье» рядовой Додар, словарный запас которого составлял две тысячи единиц, не знал). С белыми камнями колье перемигивались синие камни подвески.
Но самым примечательным, на взгляд Додара, была талия красавицы. Тонкая, шириной с два его кулака.
У основательных женщин из касты демов талии были не такими — сильными, покрытыми теплым панцирем мускулов. Конечно, у женщин-заотаров талии были изящнее. Но чтобы настолько…
«Может, это врожденное уродство? Тогда выходит, она инвалид, как старый Охар, который работал на стадионе сторожем? Бедная…»
Такой тонкой талии Додар никогда раньше не видел, в первую минуту он даже решил, что дива принадлежит к другой, не вполне человеческой расе.
Впрочем, дальнейшее знакомство с иллюстрациями убедило Додара в том, что люди на картинках хотя и диковинные, но все-таки обычные. Мужчины, женщины и дети были наряжены очень странно, по моде не поймешь каких времен. На головах у мужчин блестели черные шляпы с высокими тульями и плавно загнутыми полями, на шеях кривлялись смешные банты, а волосы на щеках росли странными курчавыми скобками. Женские юбки походили на одноместные палатки, сшитые из оконных занавесок. На ногах же у мальчика, изображенного в середине книги, были надеты не то сапоги… не то башмаки… не то ботинки, сплетенные как будто из полосок, кожаных полосок, что ли?
Собственно, из-за этих-то картинок Додар книгу и прихватил.
