Алексей Евсеев - Кукук
Был на приёме у врача. До этого следовало отстоять в очереди. Надо же! Как психи обожают эти индивидуальные беседы.
Новая для меня главврач: Так, господин Евсеев, у Вас…
Что-то меня насторожило.
Она: Я правильно произнесла Вашу фамилию?
То, как она её произнесла, ещё стоит в моих ушах, и это именно то, что меня озадачило: она произнесла её без акцента.
Я: Да… Даже без акцента…
Она: О! Я очень рада.
Лечащий врач: Что вы хотели нам сегодня рассказать?
Я: Ничего…
Она: А зачем же вы тогда пришли?
Я (про себя: «Стреляли»): Позвали.
Пауза.
Я (вспомнив): Я хотел сказать, что у меня повторились боли в груди. Уже два раза за эту неделю, а ранее — один раз в 5.2 и один раз в 4.1.
Главврач (сверяясь с моей серой папкой): При поступлении в клинику в вашей крови не было найдено воспаления…
[В Питере в последние месяцы мучился бронхитом. Приехав в Германию, бронхит потерялся.]
Я: Ну, я не знаю, отчего это. Но очень больно.
Врачи, похоже на то, не знают, что стало тому причиной. Ладно, не особо-то я от этого и страдаю.
Я в очередной раз прошу снизить дозу дневных таблеток.
Как только я «связался» с компьютером, они на меня больше не действуют. Теперь он — мой ноутбук — моё лекарство. И мои письма в нём — мои психотерапевты. А раз не действуют таблетки, то на фиг они тогда нужны?! Чтобы каждый раз рассыпать какао по столу?
Главврач снижает дозу и говорит, что на следующей неделе о них можно будет забыть. Мне останется лишь одна единственная антидепрессионная таблетка на ночь. После этого визита я решил таблетки не пить. Хватит травить тело. Я прячу их под языком, либо, если медперсонал занят собой, оставляю в руке и затем выплёвываю-выкидываю в мусорное ведро. Если прячется под язык, позже надо споласкивать рот — от них остаётся жуткий привкус.
А тело всё-таки травится. Ещё в 5.2 я заметил, что после того как схожу в туалет, чувство помочиться не исчезает. Иду обратно, цежу из себя пару капель. Вроде прошло. Но хуже, когда опять забудешь постоять подольше над горшком, а потом садишься где-нибудь и чувствуешь, как потекло в трусы. И так было много раз подряд. В результате я стал к этому делу относиться с вниманием и надолго зависаю над писуаром, пытаюсь выжать свой мочевой пузырь до последней капли. Нужно расслабиться и не препятствовать тяготению земли, чьему закону подчинена моя жёлтая водица. Entspannungstherapie.
Однажды я попытался проигнорировать и ночную дозу, ту самую ночную таблетку.
Больше я этого делать не стану.
Ни-за-что!
Получилось вот как. Вечером, тихо-тихо положив байки Шехеризады на тумбочку, я лёг спать… но заснул в итоге — лишь под утро. Башка работала так, словно имитировала взбесившийся компьютер, миллион бесполезных байтов из одного угла носились в другой, пронося через сознание бесконечные истории, обрывки разговоров и всего прочего, что записалось в последние годы в мою память. Я передумал весь свой Марш Несогласных поминутно и навспоминал много чего, так что на следующий день мне пришлось (возникла такая жизненная необходимость) от этого багажа избавляться письменно. Перелопатив все свои питерские письма на эту тему, я добавил в него, в получившийся рассказ, кучу новых подробностей. Переписал всё, изменив время повествования: всё, что было, стало только что происходящим. История набрала динамики.
Но подобного опыта я больше не хочу. Эт-т-то была телесная мука. Я впервые за все эти дни перевернулся на левый бок. Перевернулся, т. к. отлежал правый. До этого дня я ложился спать и почти сразу же засыпал. Я даже не знал, как выглядит комната ночью, т. к. засыпал носом к стенке, а утром было не до осмотра своего убежища, очень спать хочется.
Я понял, что это моё туповатое телесное состояние (голова ясная) — моё спасение. Оно как бы даёт выбор: будешь думать о Тане и детях или же пока не станем?! Я говорю ему: отложим. И тело говорит: хорошо, я не буду тебя мучить… но твои беды по-прежнему во мне, за запертой дверцей, я их приберегаю, пока ты кормишь меня медикаментами, названия которых не в состоянии запомнить… не смотри только на фотографии детей — тут я бессильно.
Да, а Царко пукает. Это некстати прозвучало, но уж так получилось, простите! Он, нет, несмотря на своё богатырское тело, не пердит, как Старик, но и не попукивает, как Программист. Он их расфазовывает, выражаясь мультяшным языком. И опять-таки каждую ночь, иногда очередью. Раз я это знаю, значит, сплю чутко. В первый раз, когда он это сделал, я улыбнулся улыбкой до ушей. Теперь — не обращаю внимания. Окна весь день и всю ночь открыты. Пукай себе на здоровье, мой безумный сосед!
А вот интересно — раз уж на то дело пошло — как во сне пукаю я?!
Библиотека сократила часы работы, почти что вдвое. Теперь она работает лишь в первой половине дня и лишь по средам во второй. Никто почти не читает. Нет потребности. Пациенты приходят в неё лишь из-за интернета.
Каждый день застаю соседа сидящим задумчиво на кровати. Около минуты. Он тоскливо смотрит в окно. У него изрытое морщинами деревенское лицо. Мне хочется его сфотографировать. Чем-то он мне напоминает образ зека. Тоскливый взгляд. [Wie im Gefängnis, вспоминаю я деда из 4.1. Они, кстати, одного возраста. 56 лет и тому, и другому.] Затем он традиционно встаёт, достаёт полотенце из шкафа, бросает его на плечо и выходит из комнаты.
В отличие от деда-пердуна, Царко настоящий дед — у него трое дочерей, и у старшей из них есть двое детей. Младшей его дочери 7 лет. Он всегда, когда заходит о ней речь, показывает огромной ручищей, какого она роста.
Я спросил его, почему он не живёт с женой и дочерью вместе. Он сказал, что болен, и больна его жена. Так лучше, что они живут порознь. Он часто видится с дочерью, это не проблема.
Царко ожидает того момента, когда ему дадут деньги на мебель, чтобы переехать в квартиру, которую он уже снял. Скоро мы попрощаемся, и у меня будет другой безумный сосед.
Который день подряд кормят чем-то невообразимым. Жуткие овощи и большие куски варёного мяса. Съедаю лишь варёный картофель. Он тоже невкусный. Но всё прочее просто несъедобно. В столовой нет того разнообразия специй, которым было славно отделение 5.2. Нечем отбить вкус. Все эти гигантские мясные порции оставляю на тарелке. Думаю о том, что если так и дальше пойдёт — то сколько же зверей убьют ради меня зря?! Вегетарианцем от этих мыслей не стал. Есть, кстати, меню и для таких пациентов. А также для диабетиков и не употребляющих в пищу свинину. Во как! Аллааа у акбар! Я впервые за всё это время принимаюсь за составление индивидуального меню из предложенных на листке вариантов: меню А, меню Б… В результате у меня получается (семь дней недели): ААBАBBА.
Стою на кухне. Завариваю чай. Накрываю одну чашку другой. Эльвира наблюдает за мной.
Смотрю в окно. На небе вОроны. Вспоминаю Шевчука: «На небе ворОны, под небом монахи». Сотни. Всё небо в них. Ага, это они загадили всю территорию клиники. Под некоторыми деревьями сотни белых клякс.
Теперь они всей дружной командой поднялись в небо. Некоторые совсем маленькие — летят высоко, другие побольше — летят пониже. Получается в несколько слоёв. Каркают.
Эльвира (за спиной): Тебе нужны обе чашки или одну можно уже поставить в посудомоечную машину?
Поворачиваюсь к ней, замечаю, что она наконец-то сбрила свою бородку.
Я: Да, мне нужны обе. Я хочу, чтобы хорошо заварился чай. Я потом сам всё поставлю на место. Спасибо.
Возвращаюсь к окну. Воронов нет. Стою, смотрю по сторонам — куда они делись так быстро?
Голос медсестры за спиной: Да, красивое сегодня небо.
Сосредотачиваюсь на небе. Оно самое обыкновенное. Голубое. Без облачка. Где красота-то?! Не стал говорить, что вОрон, «кружащийся над головой», куда интереснее…
Вечером уединяюсь с книжкой в столовой. Слышу из совмещённой с ней комнаты отдыха разговор Итальянца с Анэттой — во время рекламной паузы по телевизору.
Итальянец: Вот иногда думаешь, есть ли бог или же его нету. Я верю в бога, в Иисуса. Ясно, что без него вся жизнь не обходится. Почему функционирует наше тело так, как оно функционирует? Почему сердце или печень находятся на своих местах, а не где-либо иначе? Если бы бога не было — кругом был бы хаос. Ты, Анэтте, веришь в бога, в Иисуса?
Анэтте: Не знаю. Наверное, да.
Итальянец: Некоторые не верят. И ведь как получается: если я скажу врачу правду, что я верую в бога, в Иисуса, то она подумает, что я псих, да?! Глупость! Она-то явно неверующая…
По телевизору: Zum Risiken und Nebenwirkungen lesen Sie die Packungsbeilage und fragen Sie Ihren Arzt oder Apotheker.[65]
Конец рекламы, конец проповеди.
После окончания фильма Итальянец проходит мимо меня.
Он: Алексей, не читай слишком много! А то будешь шибко умным.
Я: Книги умней не делают. Это заблуждение.
