Грейс Пейли - Мечты на мертвом языке
Ты права. Наверное, по поводу Сары я уже могу не волноваться.
Почему? Потому что она замужем и с ребенком? — спросила Фейт. Так ты оскорбляешь Эди.
Да нет, все нормально, сказала Эди.
А вот о Рейчел я действительно беспокоюсь. И ничего не могу с собой поделать. Я никогда даже не знаю, где она. Вчера вечером должна была прийти. Обычно она хотя бы звонит. И куда она подевалась?
Не иначе как ее забрали участок за дурацкую сидячую забастовку или еще что, сказала Энн. Да ее выпустят с минуты на минуту. Для меня загадка, почему она считает, что в их протестах есть толк. Ты сама ее такой воспитала, а теперь удивляешься. Кроме того, мне осточертело говорить о детках, сказала Энн. Я объехала половину почти что социалистических стран, и хоть бы кто вопрос задал. А какие я события видела из самых что ни на есть важных! — выкрикнула она.
Я правда хочу услышать обо всем, сказала Рут. Но тут же передумала. Нет, пожалуй, не обо всем. Ты просто расскажи про каждую страну, где ты побывала, одну хорошую вещь и одну плохую. У нас всего пара часов. (Было четыре. В шесть в дверях появятся Сара с Томасом, а с ними — Летти, первая внучка. Летти наверняка решит, что это ее день рождения. Кто-нибудь обязательно скажет: Какие кудри! Все будут восхищаться ее новыми туфельками и ее новой фразой: Помнись, а? Потому что очень долго это было просто существо, которое пило молоко и глазело во все стороны. Но однажды, пытаясь погрузиться в дневной сон, она вдруг села и сказала: Баба, я азбила твою часку. Помнись, а? Так запросто придумывается прошлое длиною в жизнь, которое, как мы знаем, уплотняет настоящее и дает советы будущему.) Так что, Энн, давай по паре фраз про каждую страну.
Да ты что, так не получится серьезного разговора.
Энн, это же день рождения, ты сама сказала.
Ну, тогда хотя бы смени выражение лица.
Ой! — Рут коснулась рта, уголков рта. — Ты права. День рождения! — сказала она.
Ну, тогда поехали, сказала Энн. И сказала по две хорошие вещи и одной плохой о Чили (одна из первых поездок), Родезии, Советском Союзе и Португалии.
Ты забыла про Китай. Почему ты не рассказываешь про нашу поездку в Китай?
Не хочу, Рути, ты же будешь опровергать каждое мое слово.
Эди, старая подруга, начала чистить симпатичный, в веснушках банан, который присмотрела, пока Энн рассказывала. Дело в том, Рут, что ты никогда не говоришь просто «да». Я тебе сколько раз объясняла, это я могла бы захлопнуть перед тобой дверь, но это был твой дом, поэтому я замешкалась.
Чувство собственности, сказала Энн. Даже у бедных оно возникает в детстве.
Кто был бедный? — сказала Эди. Просто была Депрессия.
Два вопроса! Фейт решила, что она и так терпеливо слушала слишком долго. Мне нравится эта история, но я ее уже слышала. Всякий раз, Рути, когда ты в мерехлюндии. Что, я не права?
А я не слышала, сказала Энн. Как это так вышло, Рути? И вообще, сядь, посиди наконец с нами.
Второй вопрос: А как насчет нашего города? Что-то я устала от этих историй про дальние страны. Вы посмотрите на этот город, он похож на свалку токсичных отходов. Разруха как в войну. Девять миллионов человек.
Это верно, сказала Эди, только, Фейти, здесь все безнадежно. Сверху донизу — и улицы, и эти детки, всё как со свалки, всё. «Свалка» — точное слово. И она заплакала.
Фейт поняла, что зря заговорила в присутствии Эди о городе. Стоило сказать Эди «город» или даже нейтральное прилагательное «муниципальный», у нее перед глазами возникали те из учеников, которые обычно сидят на задних партах и отказываются отвечать, когда их вызывают к доске. Так что Фейт сказала: Хорошо, сменим тему. Что вы, дамы, думаете по поводу коллегий присяжных, которые собирают то тут, то там?
То тут, то там? — повторила Эди. Ой, Фейт, не бери в голову, они просто отрабатывают методику. Знаете, у вас троих такое негативное отношение к жизни. Меня просто тошнит. Ни к чему хорошему это не приведет. А коллегии присяжных — это все пройдет.
Эди, мне иногда кажется, ты словно в полусне. Ты слышала про ту женщину из Нью-Хейвена, которую вызвали? Я знаю ее лично. Она вообще отказывалась отвечать. И оказалась за решеткой. Они не шутят.
Я бы тоже рта не раскрыла, сказала Энн. Ни за что. Она закрыла рот на замок именно там и тогда.
Энн, я тебе верю. Но иногда, сказала Рут, я думаю: а вот если бы я оказалась в Аргентине и они забрали бы моего ребенка? Г-споди, если бы они тронули нашу Сару или Летти, я бы, наверное, что-нибудь все-таки сказала.
Ой, Рут, ты пару раз отлично выступила, сказала Фейт.
Да, сказала Энн, честно говоря, мы в тот день все отлично выступили, мы сидели около призывной комиссии, прямо рядом с лошадьми — Эди, ты была тогда с нами? А потом эти чертовы лошади сдали назад и полицейские стали лупить людей — по голове, по спине, помните? Я, Рути, тогда наблюдала за тобой. Ты вдруг стала носиться туда-сюда между этими чудовищами. Тебя могли затоптать насмерть. А ты вцепилась капитану прямо в золотые пуговицы и как заорешь: Сволочь! Убирай свою проклятую кавалерию! И все трясла его и трясла.
Он дал им приказ, сказала Рут. Она поставила на стол один из праздничных пирогов — с яблоками и сливами. Я его видела. Это он за все отвечал. Я видела всю эту мерзкую операцию. Я бросилась бежать — от лошадей, но обернулась, потому что я должна была быть в первых рядах, и тут увидела, как он отдает приказы. Ох я и разозлилась!
Энн улыбнулась. Злость, сказала она, это здорово.
Ты так думаешь? — спросила Рут. Правда?
Не заводись, сказала Энн.
Рут зажгла свечи. Энн, давай задуем эти свечи все вместе. И загадаем желание. У меня уже дыхания не хватает.
Но пыла в тебе еще достаточно, сказала Эди. И крепко ее поцеловала. Рути, что ты загадала? — спросила она.
Да так, одно желание, сказала Рут. Короче, я загадала, чтобы этот мир был всегда. Этот мир, этот мир, тихо повторила Рут.
И я, я загадала то же самое. Энн подошла к стулу, взгромоздилась на него, приговаривая: ой, спина, ой, колено. А потом сказала: Давайте и дальше, пусть преодолевая страх, яростно биться за спасение мира.
Браво, тихо сказала Эди.
Погодите-ка, сказала Фейт…
Энн сказала, ох, ты… ты…
Но было уже шесть часов, и в дверь позвонили. На пороге стояли Сара и Том, а между ними Летти, она возбужденно прыгала и вертелась, то пряталась за длинную юбку матери, то хватала за ногу отца. Едва дверь открылась, Летти кинулась в квартиру и обхватила Рут за колени. Бабуска, я буду спать у тебя.
Знаю, радость моя, знаю.
Бабуска, я спала в твоей кроватке, помнись, а?
Конечно помню, радость моя. Мы проснулись часов в пять, было еще темно, я посмотрела на тебя, ты посмотрела на меня, и мы обе рассмеялись — и ты смеялась, и я.
Помню, да, бабуска. Летти гордо и застенчиво взглянула на родителей. Она все еще радовалась тому, что узнала слово «помнить», которым можно было назвать столько картинок у нее в голове.
А потом мы снова заснули, сказала Рут и присела на корточки, чтобы поцеловать Лети в щечку.
Где моя тетя Рейчел? — спросила Летти, шаря глазами по лесу незнакомых ног, собравшихся в коридоре.
Не знаю.
Она должна быть здесь, сказала Летти. Мамочка, ты обещала. Она правда должна.
Да, сказала Рут, притянула к себе Летти, обняла ее, один раз, другой. Летти, сказала она как могла беззаботно. Она должна быть здесь. Только вот где же она? Она действительно должна быть.
Летти стала вырываться из объятий Рут. Мамочка, крикнула она, бабуска меня затискала. Но Рут казалось, что нужно прижать девочку еще крепче, потому что, хоть этого никто больше не замечал, но Летти, такой же нежной и розовощекой как всегда, непременно станет тесно в новехоньком гамаке, сплетенном из творящих мир слов, и она непременно вылетит на жесткий пол сотворенного человеком времени.
Слушатель
Я пытаюсь обуздать свой индивидуализм, который пестовала столько лет. Он был моим гимном, гимном моего мира, но грядут тяжелые времена, и, возможно, он будет мне помехой. Поэтому, когда Джек за ужином спросил: И как же ты сегодня проводила свой годичный отпуск? — я решила представить отчет о проведенном дне, ведь если я начну вспоминать посетившие меня умные мысли, голова распухнет.
Я спросила: Начать с начала?
Да, ответил он. Люблю начала.
Как все мужчины, ответила я. Неизвестно, сумеют ли они от этого избавиться. Сотни тысяч слов понаписали — и по велению души, и на заказ. И все равно неизвестно.
Знаешь, сказал он, я и середины люблю.
Да уж я знаю. Это из-за возраста или потому, что газетные статьи стали длиннее? — спросила я.
Не знаю, ответил он. Я часто об этом думаю, и мне кажется, что мой отец — он был приличный человек, типичный «с девяти до пяти», так вот, по-моему, он только начал ценить середину, как моя мать сказала: Ну все, Уилли, хватит. Прощай. Следи, чтобы дети одевались потеплее, а он (то есть я) пусть хотя бы школу закончит. А потом поцеловала его, поцеловала нас — детей. Сказала: Позвоню на следующей неделе, и с тех пор от нее ни слуху ни духу. Интересно, где она?
