Валерий Грузин - Гибель Киева
Кем были потомки Мещерского-Барского, можно не гадать. Потому как Мещерский-Бар-ский никогда не позволял себе, как минимум, трёх вещей: сидеть, касаясь спинки стула, сидеть в присутствии женщин и обращаться к кому бы то ни было на «ты».
– Послушайте, Валентин, – Господи, научиться бы и мне вот так не показывать своих обид, в сердцах позавидовал Александр, – у меня и в мыслях не было… Я отлично знаю, куда пойдут эти деньги. Поскольку всем нам крупно не доплачивают, считайте это моим вложением в благосостояние коллектива. Просто у меня они не возьмут, а у вас – с удовольствием.
– Хорошо, – после кратких раздумий ответил Валентин, – но при одном непременном условии: мне иногда деньги возвращают, и, если позволите, я буду отдавать их вам.
А он не умеет или не может отказывать. Вполне по-христиански, с его неписаным законом: никогда не отказывай, если к тебе обращаются с конкретной просьбой.
Некоторое время они оценивали тонкий вкус внушительного размера пельменей, отдавали должное терпкому волшебству Мукузани, вдыхали горный аромат подливки. И мужской акапельный хор придавал происходящему черты пиршества.
Оказывается, и поглощение еды – это тоже праздник, как и присутствие друга, как и сама простая ежедневная жизнь тоже может быть праздником. И всё, что от тебя требуется, – научиться радоваться празднику.
Но славяне этому искусству не обучены. Посему, утолив первый позыв жажды по празднику, Александр полюбопытствовал о будничном:
– А что с твоим домом? Ещё стоит?
Александр как-то писал о героическом бастионе, в который жильцы переоборудовали своё жилище. Находился он под горкой, то ли на улице Чапаева (такое название прилепили к этой кривой улочке, хотя следов от копыт коня легендарного комдива на киевской земле не обнаруживали), то ли на улице Франко (легендарный «каменяр» в Киеве бывал и даже жил, но совсем не на той улице, а в переулке, который наречён именем действительно киевского лётчика; а во-обще-то, после войны, не говоря уже о временах нынешних, каждое второе название улиц было дурацким).
По соседству с этим домом начали сооружать очередной офисный монстр, а поскольку мешала горка, её потихоньку срывали и укрепляли фундамент, забивая сваи. Естественно, старый дом начал проседать, трескаться и разваливаться. Естественно, живущим в нём это активно не понравилось, и они обклеили фасад плакатами типа «Мэрии не сдаётся наш гордый «Варяг»! «Живыми нас не взять!» и «Пошли вы все на ху…тор!» Естественно, установили круглосуточную варту и, естественно, свалили в котлован экскаватор.
Городские чиновники любят деньги, но не любят шума. Особенно шума о том, что они любят деньги. Посему объявили о временном прекращении огня.
Валентин Виссарионович как раз в этом доме и проживал. Он даже в меру своих сил боролся – стоял в пикетах, ходил в роли парламентёра в стан врага, где своим пацифизмом пытался распространять пораженческие настроения в лагере строителей, редактировал воззвания к правителям и гражданам республики. Он с воодушевлением сообщил Александру, что власти вроде бы начинают соображать и могут одуматься.
Бедный Валентин Виссарионович, он ещё во что-то верил. Власти тоже верили, но совсем в другое: они верили в то, что порыв смутьянов угаснет, летом зачинщики разъедутся по морям да по дачам, а разобщённый плебс разбредётся по своим конурам досматривать сериалы и пить горькую, а они, улучив момент, начнут отрабатывать взятки.
– Вы хотя бы узнали, кто копает яму под ваше жильё? Кто владелец офисняка? Кто даёт чиновникам «на лапу»? Кто, наконец, ваш враг? – Александр умышленно уродовал лексические нормы разговорным сленгом.
– Какие-то донецкие.
В этом Александр и не сомневался.
– А вы отдаёте себе отчёт, что в Городе идёт настоящая война? – Александр отставил бокал, отодвинул тарелку и вплотную приблизился к собеседнику. – Неподалёку от моей улицы сожгли четырёхэтажный дом. Замыкание якобы. Сначала с его обитателями пытались договориться. Даже купить новые квартиры обещали, правда, в спальных районах. Но нашлись строптивые, ставшие на смерть. Они заявили, что не уедут из центра и их выселят только через их труп, на что получили ясный ответ: ну, это ещё проще, да и дешевле.
А чем кончилось противостояние? Кого разбросали по общежитиям, кого просто выбросили. Теперь стоит скелет и простоит ещё пару лет, пока пыль не уляжется и всё не подзабудется.
Ну кто, скажите мне, Валентин, кто!., будет устраивать круглосуточное наблюдение за сгоревшим домом? Ну кого интересуют погорельцы? Кого? – Александр для пущей убедительности описал рукой в воздухе полукруг и, ткнув вилкой, поставил под ним точку. – Никого? И этот никто получил от поджигателя такие деньги, которых хватило бы на покупку всего, что он только пожелает. А в ответ – молчание ягнят.
– Неужели такое возможно? – пролепетал Виссарионович.
– Это возможное происходит ежедневно. Там пожар, там подкоп, там ртуть разливают из трёхлитровых банок в подъездах, там подрывают фундаменты, там в подвалах убирают несущие стены, чтобы дом просел, и всё для того, чтобы жильцов выселить. А недавно и вовсе апофеоз мерзости случился – продали так называемому инвестору дом вместе с жильцами. В городе развернулось настоящее сражение. Война идёт, дорогой коллега.
– Думаю, вы утрируете. Но, должен заметить, что ваша полемическая фигура производит впечатление. Во всяком случае, я поражён и обескуражен.
– Утрирую? Да вы, идя по улице, голову вверх поднимите. На каждом доме мансарда сооружена. И за каждую мансарду, за каждую!., в карманы чиновников очень приличные деньги положили. Не всегда прямо в карман, скорее всего через челядь – за какие-то согласования, но сути дела это не меняет, адресат всегда один – чиновник, который сегодня на обедах столько экономит, что на другом конце света, на лазурных берегах у самого синего моря не только отдыхает, но и домики скупает, а своих детишек в Гарварде и Оксфорде обучает, начальники ЖЭКов на айви лиг не замахиваются, могут и на Стемфорд согласиться.
– Невероятно! – выдохнул Валентин Виссарионович и полез за платком, чтобы вытереть вспотевшую лысину. – Так их надо на чистую воду выводить.
– Вот и попробуйте. Завтра. Напишите филиппику и сдайте её главному. Как вы думаете: какими глазами он на вас посмотрит?
– Что же тогда остаётся? Молчать далее нельзя! На вилы их поднимать, что ли?
Лысый коллега, пожалуй, прав: нельзя дальше молчать. Собственно, на том круг и замкнулся. И покатился. Да и не мог он не покатиться, если ты киевлянин, если пришёл твой черёд защищать свой Город, если ты живёшь, и не просто живёшь, а живёшь ЗАЧЕМ-ТО.
Да ещё как покатилось
Ведь как оно бывает: крутится себе человек, вертится, кувыркается, бегает по всяким придуманным им делам, тащит воз непомерных забот, строит планы, мечтает – вот завтра, вот там, за поворотом, откроется оно, случится, заблестит, засверкает и полетит – и жизнь сразу окажется прекрасной, полной свершений, любви, всеобщего восхищения тобой, смелым и замечательным, и всё тебе покорится, и всё задуманное сбудется.
Но… ля-ля, тополя… Когда всё вроде бы идёт по плану и развивается как надо, где-то там, то ли на Аравийском полуострове, то ли над морем сибирской тайги, уже собрались тучки и понеслись в твою сторону, прихватывая по дороге громадные серые облака, бурля, клокоча и вздыбливаясь, завязывая и связывая воедино всяческую хмарь и грозовой ужас. И вот уже солнце задёрнуто мрачным занавесом, вступленье закончилось, и над головой заблистали молнии.
День, на который Александр наметил встречу участников первого выступления на защиту Города, не заладился с самого начала. Вяловатая с вечера Барбара, к утру и вовсе обессилила. Она собрала остатки сил, достаточных только для того, чтобы скатиться вниз по лестнице и, сделав свои дела прямо у выхода из подъезда, чего раньше за ней не водилось, сразу же направилась домой. Подъём на третий этаж дался ей с превеликим трудом. Буквально притащившись в квартиру, она выхлебала огромную миску воды и плюхнулась рядом с ней на паркет в коридоре, и ничто, даже кусочек любимой колбаски, не мог её поднять.
Он бросился звонить в скорую, но там, как на зло, либо не отвечали, либо обещали приехать во второй половине дня и настоятельно советовали привезти собаку в клинику. А что ещё оставалось? Благо гараж находился в пяти минутах ходьбы от дома.
Александр преодолел это расстояние за минуту и подлетал к своему боксу, держа ключи наготове. Но они не понадобились – двери были открыты.
То, что он увидел, не прибавило настроя – «Волга» сидела практически на пузе, по крайней мере, такое впечатление складывалось от того, что все четыре колеса были спущены, очевидно, проколоты или порезаны.
