Кауи Хеммингс - Потомки
— Уже сказала.
Она откидывается на спинку стула, а я похлопываю ее по нагретой солнцем ноге.
— Ты ко всем ездишь? В смысле, сам — ко всем знакомым?
— Пытаюсь. Не ко всем, только к самым близким.
Шелли смотрит на пачку сигарет и снова опускает на глаза темные очки:
— Брось, не нужно. Я сама все сделаю. Сама всем позвоню или заеду лично. Господи, не могу поверить, что это происходит на самом деле.
Она всхлипывает; из-под темных очков по щеке сползает слеза.
— Нет, я сам. Мне необходимо чем-то заняться, понимаешь? — Я думаю о своих визитах. Я словно медленно наползающая лава, которая навеки меняет окружающий пейзаж. — Слушай, ты ничего не хочешь сказать про Джоани? — спрашиваю я. — Ты ничего про нее не слышала?
— Что-что? — спрашивает Шелли, вытирая лицо. — О чем ты? Хочешь, чтобы я сказала что-нибудь о ней на ее…
Шелли замолкает, не желая произносить это слово, а я не хочу его слышать.
— Да нет, — говорю я. — Я про другое. Иногда приятно послушать, что говорят о ней люди, но ты не бери в голову. Не сейчас. — Я встаю. — Не буду тебя задерживать. Извини. У меня такое чувство, что все летит в тартарары.
Шелли не встает, чтобы обнять меня на прощание. Она не из тех, кто любит обниматься. Она никогда не провожает своих гостей до двери, и сейчас я этому даже рад. Я не хотел расспрашивать о Джоани и ее любовнике; я не должен об этом думать.
— Я скажу Ллойду, — говорит Шелли. — Мы приедем к ней сегодня. Пожалуйста, если тебе что-нибудь понадобится, звони. Пожалуйста.
— Спасибо. Шелли.
— Да ладно, забудь. Я от тебя все равно не отстану, нравится тебе это или нет. Обзвоню знакомых дам, соберемся и продумаем, что нужно будет сделать и как. Ты только скажи, какие у тебя пожелания.
— Спасибо, — говорю я и пытаюсь вспомнить, как нужно устраивать похороны и поминки, какие покупать цветы и закуски, как проводить церемонию прощания.
Шелли вытирает лицо полой туники и тянется за сигаретами.
— Шелли, — говорю я, — помнишь Рейсера? Ты не могла бы сообщить ему о Джоани? Я сам собирался ему сказать, но не смог.
— Разумеется! — с готовностью отвечает она.
Как все-таки счастлив бывает человек, когда может заняться конкретным делом.
Дети стоят на кухне и едят курицу из алюминиевой сковороды.
— Хотите? — обращается ко мне Кей. На ее лице выражение горя и сочувствия. — Осталось после благотворительного мероприятия Ллойда. Еще суши есть.
Я беру деревянные палочки и съедаю несколько кусочков суши. Затем говорю Алекс и Сиду, что нам пора ехать.
Ребята обнимаются, целуются, обещают созвониться. Кей провожает нас к выходу, затем уходит в дом. Мы забираемся в машину и медленно отъезжаем.
— Наверняка она об этом что-нибудь напишет. Я ее знаю, — говорит Алекс.
— Надеюсь, она не станет писать всякие гадости, — говорит Сид.
— О чем тут писать? — отзываюсь я.
И в самом деле. Женщина живет. Женщина умирает.
Я веду машину и думаю о том, куда мы теперь направимся, спокойствие чьего дома нарушим. Где-то совсем рядом живет Рассел Клоув, но сейчас мне не хочется его видеть, так что я выбираю Бобби и Арта.
Я поглядываю на Алекс, делая вид, что слежу за дорожными знаками. Вид у нее усталый. Вид измученный, словно ей пришлось слишком много пережить.
Когда мы приближаемся к дому Бобби, она вдруг говорит:
— Я знаю, где он живет. Хочешь, покажу?
19
Алекс говорит мне, где остановиться.
— Это здесь. — говорит она.
Я хочу разглядеть дом, но его закрывает коралловая стена. Дальше видны крыши соседних домов, еще дальше — океанские волны. Его дом стоит почти на берегу, и, значит, он явно не бедствует, хотя в роскоши, судя по всему, не купается. Сначала я радуюсь этому, но потом мне становится не по себе. Если бы я увидел дом с каменными львами у входа, я бы это принял, но тут самый обычный дом. Получается, у них в самом деле была любовь. Я подъезжаю к тротуару и паркуюсь перед домом любовника моей жены.
— Красивая стена, — замечает Алекс.
— Да, ничего, — говорю я, бросив взгляд на стену.
— Мы что, так и будем сидеть, пока он не выйдет? — спрашивает Сид.
— Нет, — отвечаю я. — Приехали, посмотрели, и хватит.
Я хочу включить зажигание, но не включаю.
— Интересно, он дома? — говорит Алекс. — Может, позвоним в дверь?
— Иди звони, — подстрекает ее Сид.
— Сам звони, — отзывается она.
Сид пинает спинку ее сиденья, Алекс резко оборачивается и хочет схватить его за ногу. Он ловит ее руку, она смеется.
— Прекратите! — ору я. — Немедленно прекратите хватать друг друга!
— Во дает! — говорит Сид. — Теперь все ясно. Жена вам потому и изменяла, что вы к ней редко прикасались.
Я оборачиваюсь и смотрю ему в лицо:
— Тебе мало врезали, да?
Сид пожимает плечами:
— Почему? Достаточно.
Я смотрю на дочь:
— Ты хоть понимаешь, что встречаешься с умственно отсталым кретином? Понимаешь, нет?
— Между прочим, у меня брат умственно отсталый, — говорит Сид. — В прямом смысле. Так что я попросил бы выбирать выражения.
— О… — говорю я и замолкаю, надеясь, что Сид воспримет мое молчание как извинение.
— Псих, — говорит он и на этот раз пинает спинку моего сиденья. — Нет у меня никакого брата! — Эта выходка приводит его в хорошее расположение духа. — Кстати, к вопросу о кретинах, — говорит он. — Вам никогда не хотелось встретить на улице какого-нибудь шизика, или старика, или инвалида и крикнуть ему, чтобы переходил улицу быстрее? Мне иногда хочется. Правда, потом я сам себе противен.
— Заткнись, Сид, — обрывает его Алекс. — Вспомни, о чем мы с тобой говорили. И мы не встречаемся, пап.
Это срабатывает. Сид замолкает. Я вижу, как он пытается вспомнить, о чем таком они говорили.
— Нет, глупо сидеть в машине и чего-то ждать, — говорю я. — Будто мы его подкарауливаем.
— Мы его не подкарауливаем, — говорит Алекс. — Он наверняка на работе. Чтобы иметь деньги на такую стену, нужно вкалывать с утра до вечера. — Она поворачивает ключ зажигания и включает радио. — Не понимаю, зачем он тебе понадобился? Что ты ему скажешь?
Алекс включает кондиционер, и в лицо ударяет струя холодного воздуха.
— Не жги зря бензин, — говорю я.
— Да ладно тебе, — отвечает она.
— Ты думаешь, эта машина работает на метане, который нам поставляет сам Господь Бог? — орет позади нас Сид.
Мы с Алекс оборачиваемся к нему.
Сид расположился на середине сиденья, широко расставив ноги, которые занимают все пространство между сиденьями.
— Вы чего? Это цитата из фильма[38].
— Я просто хочу увидеть, какой он, — говорю я.
Я начал было слушать музыку, но Алекс переключается на другую станцию, потом на третью, потом еще и еще.
— Слушай, выбери что-нибудь одно.
— Да здесь одна фигня, сплошной ритм-н-блюз.
Она продолжает переключать каналы.
— Найди сто один и семь, — просит Сид.
Он наклоняется вперед, и его лицо оказывается совсем рядом с моим. Я чувствую запах сигарет, дешевого одеколона и фруктовых леденцов.
— Сто один и семь. — Алекс нажимает кнопку, но из стереоустановки доносится лишь монотонный писк.
— Просто поставь на сто один и семь, — советую я.
В машину врывается чей-то сердитый голос, но на меня он действует успокаивающе. Приятно осознавать, что в мире есть люди, которые сейчас тоже злятся. Не я один. Через открытое окно залетает ветерок, неся с собой запах морской воды с легким привкусом кокоса. Из-за помех я не могу разобрать, о чем поет певец, и от этого на ум приходят одни ругательства. Вот хрень, думаю я. Прекрасное слово. Будь у меня возможность, я бы до конца своих дней только его и произносил. Сид слушает музыку, наклоняя голову то направо, то налево. Совсем как голубь.
— Ты знаешь, чем он занимается? — спрашивает меня Алекс. — Он женат?
— Не знаю. Я ничего о нем не знаю.
Я говорю это скорее себе, чем ей. Я ни разу не подумал о том, что он может быть женат. Хотя вряд ли. Его дом похож на типичное холостяцкое жилище, и даже имя его — Брайан Спир — звучит свободно и независимо. Одиночный пилотаж. Но имя знакомое. Наверное, потому я и хочу его увидеть. Мне кажется, я его знаю. У нас все друг друга знают. Я должен его знать.
— Разве ты не спросил о нем у Каи и Марка?
— Мы это не обсуждали.
— Почему?
— Не обсуждали, и все.
Мимо нас медленно проезжает автомобиль, и мы — все трое — машинально пригибаемся. Я чувствую себя круглым дураком. Автомобиль едет дальше и сворачивает в сторону вилл, расположенных на берегу океана. Я смотрю на Алекс, которая сидит сжавшись в комок, и меня охватывает ощущение полной беспомощности. Я плохой, я никудышный отец, вот в чем дело. Это чувство захлестывает меня как волна, пронизывая насквозь. Я представляю себе, как выгляжу в глазах дочери. Ее мать, которая изменяла ее отцу, лежит в коме, а дочь едет вместе с отцом, чтобы посмотреть на любовника матери. Ее младшая сестра разгуливает в дамском нижнем белье и намеренно хватает голыми руками морских тварей. Почему я позволил Алекс привезти меня сюда? Зачем открыл ей свои тайные желания?
![Альфонс Доде - Малыш[рис. В.С. Саксона]](/uploads/posts/books/138467/138467.jpg)
