Том Роббинс - Сонные глазки и пижама в лягушечку
11:55
На звонок по домашнему номеру Познера отвечает обходительная голубоволосая дама, с которой вы пару раз встречались на вечеринках. С трудом вспомнив ваше имя («А, мисс Мати! Ну конечно!»), она уходит, чтобы позвать мужа. И вернувшись, сообщает:
– Извините, но мистер Познер не может сейчас говорить. В понедельник утром он будет рад побеседовать с вами у себя в кабинете. Вы уже записаны на прием.
– Передайте, что это не связано с работой.
– Ах вот как? Ну что ж, мисс Мати, я уверена, что личные вопросы тоже можно будет обсудить в понедельник.
– Послушайте! Все, что мне надо от вашего мужа, – это адрес. Адрес Ларри Даймонда.
– Чей, простите? Не думаю, что я знакома с этим джентльменом.
– Спросите мужа, это очень важно.
Барбара Познер опять уходит и, вернувшись, говорит:
– Ах да, конечно! Мы помним мистера Даймонда. Интересный персонаж. Покинул «Дин Уиттер», напустив тумана. Если не ошибаюсь, он недавно вернулся из африканских джунглей, обогащенный мудростью?
– Да, это он, – подтверждаете вы, хотя и фыркаете про себя при слове «мудрость».
– Мне жаль, но мистер Познер не знает, где живет мистер Даймонд.
Вы с трудом глотаете слюну:
– Не знает?…
– С Пасхой вас, дорогая!
Ни Фила Крэддока, ни Сола Финкелыптейна нет дома, а Энн Луиз лишь недавно появилась в городе и вряд ли еще успела предложить Даймонду свою задницу. Куда же обратиться? Вы готовите небольшой салатик из мизуны и пацойи – продуктов, которые супермаркет заказывает специально для вас. Такой зелени у них не водилось с восьмидесятых. В салате хватило бы горечи, чтобы превратить пушистого зайку в кровавого хищника, но в теперешнем состоянии вы даже не замечаете, что едите.
Уже наполовину справившись с салатом (листья мизуны буквально пилят язык своими зубцами), вы вдруг выскакиваете из-за стола и снова набираете номер Даймонда. Сообщение на автоответчике не изменилось, однако вас интересует другое. Этот стук и грохот на заднем плане кажется странно знакомым. Вы вешаете трубку и звоните вновь. А потом еще раз. На пятой попытке в мозгу щелкает выключатель, и в коридоре зажигается свет. На шестой – по коридору катится тяжелый перламутровый шар.
Швырнув трубку, вы в возбуждении бросаетесь к книжной полке и достаете тощий буклет – стихи матери. Вот оно! Страница 14, посвящается китайскому мудрецу Боу Лингу.
Пальцы вонзаются в шар черного сыра
Подобно крысиным клыкам.
О луна, спутник Милуоки!
Я швыряю шар на дорогу,
Ведущую в никуда.
Дорога длинна и скользка,
А в конце поджидают
В озере грохота
Десять лысых будд.
Да уж, действительно Боу Линг. Мать написала этот стих после того, как отец уговорил ее посетить азиатско-американский турнир по боулингу. Ну что ж, хоть какая-то зацепка. Эти звуки на автоответчике Ларри Даймонда… «Гремящий дом». В силу каких-то извращенно-дурацких причин Ларри Даймонд избрал своим жилищем боулинг.
Суббота, 7 апреля, полдень
Куда ушли земноводные
12:20
В телефонном справочнике Сиэтла значится четырнадцать боулингов. «Гремящего дома» среди них нет, что неудивительно. Зато есть «Громовой томагавк» в Балларде, с которого вполне можно начать.
Помедлив лишь для того, чтобы надеть свежие трусики (было бы верхом легкомыслия отправляться на встречу с Ларри Даймондом, не прикрыв нежную устрицу защитной ракушкой), вы вооружаетесь запасным зонтиком, хватаете ключи от «порше» и отправляетесь в поход. Белфордов «линкольн» остался дома – из тех соображений, что Андрэ, чем бы он ни занимался, уж точно не пойдет в Баллард. Ладно бы еще он был похитителем сушеной трески! Но похититель драгоценностей – в Балларде? Не смешите!
Баллард часто называют маленькой Норвегией. Или маленькой Швецией, в зависимости от того, о каком береге реки Скагеррак идет речь. В ходу также пренебрежительное название «жвачный район», намекающее на привычку тамошних жителей жевать табак. Коровья привычка – так говорил отец, отказываясь переезжать в уютный коттедж в Балларде, несмотря на то, что арендная плата там была самой низкой в городе. Странно, что боулинг в Балларде назвали «Громовой томагавк», а не какой-нибудь «Молот Тора». С другой стороны, индейцы появились в этой местности задолго до скандинавских переселенцев, так что все справедливо. Этнически, думаете вы, сейчас все перемешалось. Фрагменты разных культур перепутались друг с другом, как крыши сараев после торнадо. Японские туристы на немецких машинах посещают мотель «Южные моря» в Москве, штат Айдахо. Ваш филиппинский отец лупит в карибские барабаны и разговаривает так, будто вырос на улицах Гарлема. Поневоле задумаешься, не является ли такое многокультурье, приводящее в восхищение Белфорда и ему подобных, одной из причин сегодняшнего экономического беспорядка. От фактов, конечно, не убежишь: Америка всегда была многокультурной. Правда, до недавнего времени она служила метафорическим тиглем, в котором различные народы метафорически превращались в высококачественный метафорический сплав, и в этом слиянии талантов, философий и намерений – обновляющихся и возрождающихся – Америка черпала жизненную силу. Но сегодня мало кто из иммигрантов согласен ассимилироваться. Все кому не лень тащат в Америку свои законсервированные культуры и цепляются за них, отказываясь даже учить английский, требуя, чтобы социальные службы новой родины общались с ними на туземных языках! Разумеется, это мешает им найти работу, низводит до статуса жертв, добровольных эгоистов-неудачников, которых левые политические силы используют в своих корыстных целях. Таким образом, вместо густого наваристого бульона с ароматом успеха и честного трудового пота американская нация превратилась в жиденькую баланду с комьями непереваренной дряни. Нечто напоминающее… э-э… рвоту. Прощай, плавильная печь! Да здравствует больничный тазик.
Но послушайте, Гвендолин: разве нельзя извлечь пользу из своего гендерно-этнического статуса – в понедельник, когда над головой засвистят топоры? Вы же не станете отрицать, что задумывались над перспективой обвинить «Познер, Лампард, Мак-Эвой и Джейкобсен» в расовой дискриминации, или в сексуальном домогательстве, или в обоих грехах сразу. А что, это ловкий ход! Можно получить денежную компенсацию и даже сохранить работу. Не далее как вчера вы подумали о таком раскладе, да и ночью пару раз возвращались к заманчивой мысли. Однако сегодня все по-другому, словно вы каким-то образом поднялись над мелкими интригами.
Боже, когда же закончится дождь?!
Баллард – рыбацкий район; «порше» расплескивает лужи стоячей воды, проезжая по мосту, соединяющему «Ночлежный поселок» с Куин-Энн-Хилл, и впереди, сквозь туманную дымку, похожую на мелкий шрифт биржевых сводок, проступают контуры кораблей различного тоннажа – от легчайших карманных сейнеров до чудовищных плавучих консервных заводов, шевелящих антеннами в ожидании лососевой путины. Трудно поверить, глядя на это изобилие кораблей, что численность лосося, краба и палтуса уменьшилась. «Рыбка», – произносите вы вслух с какой-то безрадостной писклявостью. Подумать только: насколько мы, цивилизованные разумные существа, созданные по образу и подобию божию, зависим от этих холоднокровных, чешуйчатых, склизких, пучеглазых, порнографически пахнущих позвоночных, бессчетные орды которых скрываются от наших глаз в пресных, соленых, проточных, стоячих, больших и малых водоемах Земли… Ну, не хватало еще вспомнить о карте Номмо.
Проехав по мосту, вы поворачиваете направо и минуете несколько индустриальных кварталов, примыкающих к пристани, а затем вновь сворачиваете на север, прочь от воды, и медленно движетесь по узкой улице среди скромных дощатых коттеджей, оказавшихся недостаточно крутыми для вашего отца, и наконец, на пересечении с очередной оживленной авеню появляется огромное зловещее экскрементно-бурое здание без окон, которое может быть одним из трех: албанской психушкой, среднеамериканской школой или боулингом. И хотя неоновая вывеска не горит, как и на многих местных заведениях, экономящих на электричестве, сомнений не возникает: это именно боулинг.
Переключив передачу, вы лихо въезжаете на стоянку. Да, так и есть – «Громовой томагавк». К зданию приближается человек с кожаной сумкой, в которою идеально вписалась бы человеческая голова, будь она даже толстощекая и в тюрбане. Когда человек распахивает широкую входную дверь, изнутри долетает стук и грохот. А следом раздается визг покрышек: ваш «порше» срывается с места.
12:45
Вы четырежды объезжаете квартал, лавируя в ленивом потоке машин, как смысл предложений Генри Джеймса лавирует между вводными фразами, причастными оборотами и пунктуационной разметкой, иногда притормаживая, чтобы избежать столкновения одинаковых окончаний, – и все это время твердите себе, что самым благоразумным, самым мудрым, безопасным и простым было бы отправиться домой или в центр города, на «дискотеку» (если туда, конечно, пустят) и заняться спасением карьеры, ибо должен же существовать способ запудрить Познеру мозги, когда в понедельник он призовет вас на расправу в свой обитый тиковым деревом кабинет. В общем, есть масса доводов, чтобы немедленно покинуть Баллард – включая, например, чрезвычайно низкую вероятность встретить здесь драгоценную Белфордову обезьяну, – и буквально ни одного довода, чтобы остаться. Однако в конце концов вы возвращаетесь на парковку «Громового томагавка», глушите мотор и вылезаете из машины. Как там говорил Ямагучи? Еще один день из жизни дурака.
