Николай Прокудин - Мятежный капитан
— Но ведь орден на грудь этот неудачный выстрел тебе принес?
— Не ври! Орден у меня за Панджшер! А за ранение в бедро у меня медаль.
Эдуарда переполняло чувство радости от встречи с однополчанином, и он вновь обнял Гордюхина.
— Хватит дуться! Мы с тобой больше года не виделись! Надо будет после завершения говорильни нашу встречу обмыть. Сходим вечерком в ресторан?
Вовка пожал плечами и хмыкнул:
— Только, если ты больше не будешь болтать ерунду! Можем сходить в местное кафе после утреннего заседания. В Доме офицеров довольно уютно: есть пиво, водка, коньяк и приличные закуски, ничего другого искать и не надо. Но учти, я не один, со мной три офицера из Мурманска, потому пойдем все вместе.
— Я не против, — согласился Громобоев. — Твои друзья — мои друзья. Но давай поспешим в зал, а не то, нам места не хватит.
— А может быть, лучше сразу свалим прямо сейчас? Народ весь в сборе, чего тянуть до вечера? — и Володя кивнул на стоящую чуть в стороне троицу офицеров с характерными физиономиями, продубленными северными ледяными ветрами, а прежде эти лица прожарились палящими лучами жгучего афганского солнца. Да и следы частого употребления спиртного тоже были заметны. У самого Гордюхина рожа была аналогичного вида.
— Увы, Вова! Меня слишком хорошо знают в местных политических кругах и могут заметить отсутствие. Вдуют мне по первое число!
Гордюхин громко и заразительно рассмеялся:
— Ты меня удивляешь! Заметят отсутствие даже в переполненном зале? среди пятисот офицерских физиономий?
— Хоть это и невероятно, но поверь моему слову! Меня так любят и уважают начальники, что сразу «заметут». Думаю, ты сам скоро всё увидишь и услышишь…
Эдик вошёл в зал и начал искать местечко, куда можно было неприметно сесть впятером. Но позади все места были заняты, а в передние ряды садиться не хотелось, зачем мозолить глаза начальству и лишний раз давать повод для воспоминаний и размышлений. Несколько кресел, как раз в центре зала, были пустыми вот туда их дружная компания и уселась.
Совещание проводил старый знакомый Эдика — генерал Никулин. Ну, конечно же, как всегда, именно те, кто не воевал, любят много поговорить о чужих подвигах. Статный генерал встал из-за стола, но отчего-то к трибуне сразу не направился, а начал пристально всматриваться в зал, словно пытаясь кого найти в толпе одинаково одетых военных. Он пробегал цепкими глазами ряд за рядом, выдерживая паузу и кого-то выискивая. Постепенно зал притих.
— Товарищи офицеры, фронтовики! Мы собрали вас в этом зале, чтобы поблагодарить ветеранов, воинов-интернационалистов за мужество и героизм, за ваш ратный труд и поздравить с окончательным выводом войск из Афганистана! Прошло уже полгода как мы завершили помощь братскому народу, ушли с гордо поднятой головой, выполнив свой интернациональный долг с достоинством и честью!
Раздались жиденькие аплодисменты, но сидевшие на первом ряду не нюхавшие пороху политуправленцы хлопали довольно громко и зал постепенно их поддержал, хлопки перешли в бурную овацию, словно офицеры приветствовали главного победителя. Генерал вновь заговорил читая по бумажке, он говорил громче и громче, постепенно всё более воодушевляясь, и даже распаляясь от своего красноречия.
— Здесь, в этом зале собран золотой фонд нашей армии, лучшие из лучших представителей Вооруженных сил! Орденоносцы! Герои! Цвет армии! Я почел бы за честь быть вместе в Афганистане и командовать вами. Однако, среди вас есть такие офицеры, которые позорят честь воина-интернационалиста! Им плевать на достоинство и честь! Да, есть офицер, который позволяет себе являться на столь высокое собрание, в неопрятном виде, нестриженными, не побрившись! Этому офицеру начхать на опрятный внешний вид! — Никулин постепенно распалялся и повышал тембр и без того зычного голоса.
Эдуард уже догадался по чью душу это лирическое отступление от официальной речи и кому приготовлена публичная порка. Даже из центра зала были видны брызги слюны летящей изо рта начальника, а его крупная квадратная физиономия медленно краснела и распухала, и он стал походить на крупного индюка, и чем дольше длился этот крик души, тем сильнее пухлые щёки багровели.
«Индюк в генеральских погонах» — такая смешная ассоциация пришла в голову Громобоеву и он невольно улыбнулся.
Генерал Никулин не унимался, продолжал развивать тему неслыханного нравственного падения, и капитан почувствовал, что сейчас начнется самое интересное для него, ведь эта тирада не могла быть обезличенной, и виновный не мог не быть пригвожденным к позорному столбу. Пора было показать жертву!
И, действительно, Эдик не ошибся, выстрел был нацелен в его сердце. Никулин хотел опозорить перед боевыми товарищами именно его. Причем, отравленная стрела полетела не одна, из генеральского «арбалета» выпустили целую серию.
— Хорош тянуть кота за хвост…, - не выдержал Эдуард и витиевато выматерился, так что услышали соседи. — Вот достал…
На него оглянулись, подполковник с соседнего ряда сделал гневное лицо и шикнул. Наконец громогласный генерал Никулин перешёл к персоналиям:
— Среди нас находится офицер, который позорит звание воина-интернационалиста, и мне стыдно об этом говорить, так как он мой коллега, политработник, замполит батальона, но я вынужден об этом сказать! Прибыл на совещание с вызывающим внешним видом, выглядит непотребно, разнузданно…
Эдик заметил, что генерал косил одним глазом сквозь стекла очков в большой лист бумаги-шпаргалки.
— Да! Так вот, этот капитан прибыл на совещание крайне неопрятным, просто каким-то зачуханым. Он позорит весь наш коллектив!
Генерал явно упивался своим красноречием, разоблачая нарушителя воинской дисциплины, оттягивая момент, когда его, наконец-то можно прилюдно извалять в грязи глазах лучших офицеров всего округа.
— Повторюсь, этот капитан явился на столь важное совещание не бритым и не подстриженным…
Эдик ещё раз утвердился в своих догадках, что разговор идет именно о нем: офицер, политработник, капитан. Понятное дело, кто же ещё мог быть другой. Только странное дело, ведь он-то подстрижен! Могли бы перепроверить!
— Конечно, можно было бы сделать скидку, согласиться, что офицер приехал из леса, с полигона, но ведь и остальные явились не с прогулки! Кто-то прибыл с крайнего севера, кто-то из бескрайней тундры, кто-то добирался с точки в тайге, кто-то с боевого дежурства. Не надо козырять своей занятостью и трудными условиями службы! Тем более, что служба ваша проходит под боком у областного центра!
Эдуард напрягся, и у него даже нервно задрожала щека.
— Встаньте, капитан Громобоев! Вот, полюбуйтесь на этого субъекта! Не брит, не стрижен и сапоги не начищены! — продолжал читать по бумажке генерал. — Вопиющая, возмутительная наглость! Разгильдяй!
Капитан выпрямился и полтысячи пар глаз смотрели на него со всех сторон. Кто-то обернулся вполоборота, кто-то развернулся чуть, не вывернув шею, кто-то даже привстал, чтобы лучше видеть разгильдяя. Эдуард стоял в центре и на него, вроде бы даже направили луч прожектора.
Чем ближе находились к нему люди, тем сильнее было их удивление, но и сидевшим на дальних рядах было видно насколько коротко и аккуратно подстрижен капитан Громобоев, что он выбрит и опрятно одет. Сапог конечно за сиденьями не было видно, да их и не было, он дома переобулся в туфли. Зал пребывал в недоумении. Генерал же, завершив тираду, вытянул руку с указующим перстом, наконец, снизошёл и взглянул на свою жертву. И сразу понял, что попал впросак.
А Громобоев, словно киногерой самодовольно сиял в лучах славы, он был готов к этой схватке, и вышел из нее победителем. Отравленная стрела пролетела мимо цели, коварная домашняя заготовка генерала обернулась пшиком. Кто-то хохотнул. Никулин же надулся и покраснел ещё больше, казалось, он либо лопнет, либо его хватит удар. Генерал гневно и недоумённо взглянул на полковника Алексаненко. Шестёрка из Политуправления тоже покраснела и вжала голову в плечи. Начальству надо было как-то выходить из создавшейся нелепой ситуации. Но как?
Генерал Никулин слегка замешкался, в зале послышался шёпот, смешки, удивленный ропот.
— Я не в сапоги обут, а в новые чистые туфли, — подал Эдик реплику первым. — И причёска…
— Товарищ капитан, — нашёлся Никулин, — Да, я вижу, что вы подстриглись, но для такого совещания стричься надо аккуратнее…
Большинство сидевших в зале начали понимать, что разнос был делом личным, офицеры рассмеялись. Вышло так, что с этой обличительной речью Никулин плюхнулся своим массивным генеральским задом в глубокую огромную лужу размером во всю сцену. Эдуард сел на место и расцвёл. Сосед майор покосился, не выдержал и спросил:
— Чего это он к тебе привязался?
