Айла Дьюар - Непричесанные разговоры
Они настолько сроднились, что могли болтать, занимаясь любовью. Клод тянулся к Коре, ласкал языком ее грудь. Приникал к ней долгими поцелуями. Запускал ей руку между ног, смотрел на нее неотрывно. И Кора гладила его, ласкала ртом его член. Клоду нравилось, когда она проводила языком по его груди, соскам. Он входил в нее, и, двигаясь в такт, они разговаривали. Это был их излюбленный трюк. Хорошо отработанный. Нет-нет, никакой рутины. Клод не говорил, что в доме кончился стиральный порошок или зубная паста. Кора не напоминала, что пора заменить лампочку над кроватью. Ничего подобного. Именно в эти минуты они вели свои самые задушевные разговоры.
– Однажды я нашел на пляже голубой камешек, – вспоминал Клод.
– Мне нравится голубой цвет. На вершине горы бывает голубой воздух. Идешь, и все вокруг голубое.
– Камешек был совершенно правильный. Круглый-круглый. Я не стал подбирать. Не нужно мне такого совершенства. А еще я видел на горе лиловую цаплю, а в лиственничном лесу – золотую птицу с мягкими, нежными перьями, она летела мимо не спеша, лениво.
– Ох! – стонала Кора. – О-ох!
Клод не отводил глаз от ее лица.
– Самое красивое, что я в жизни видела, – это лебеди; семь белых лебедей, только не на озере, а на траве, – с трудом говорила Кора. Рассказ нужно непременно закончить. – На темно-зеленой мокрой траве, как на волнах. Сгущались сумерки, и деревья темнели на фоне неба. А месяц был тоненький-тоненький. – Эту картину Кора запомнила на всю жизнь. – О-ох!
Кора и Клод погружались каждый в свой мир. Радовались друг другу, до боли жаждали наслаждения.
К четырем утра Кора совсем окоченела. Со стоном отчаяния поднялась на ноги. Холод пробирал до костей, глаза слипались, а ноги будто приросли к земле. Ее трясло. Нет, так нельзя, решила она про себя. Ни мне, ни ребенку это на пользу не пойдет.
И Кора поплелась домой. Потащилась, едва волоча ноги.
Дома она сняла ботинки и прямо в одежде забилась под одеяло, дрожа от голода и холода, словно старуха-алкоголичка. Нет у нее своей стаи, как у скворцов. Кора осталась одна.
Глава седьмая
Когда Эллен приходила к Коре, они выпивали за кухонным столом. Дома у Эллен они сидели на диване, поджав под себя ноги. Разговоры шли по одной и той же колее – воспоминания о давнем прошлом, объяснения, оправдания, пространные рассуждения. Как-то вечером, на том самом диване, за бутылкой кьянти (уже второй, первая, пустая, валялась на полу), Эллен сказала:
– Что бывает, когда выходишь замуж? Нужно вытерпеть дурацкий обряд. Согласна ли ты, Эллен Фрэнсис, стать законной женой Дэниэла и обещать то-то и то-то? Не помню что, я не слушала. Бла-бла-бла. А через несколько дней ты стоишь в очереди за моющим средством. О котором, между прочим, в обряде венчания ни слова. Я его не покупала, пока не вышла замуж.
– Ну и грязнуля же ты была, наверное, – ухмыльнулась Кора.
Эллен задумалась.
– Да, пожалуй. Я, должно быть, неряха с рождения. По-моему, люди не меняются. Каким родился, таким и будешь всю жизнь.
– Может, дело в зачатии. В каком настроении тебя зачали. Счастливых людей зачинают во время оргазма. Несчастных – нет. А всяких придурков, извращенцев, обиженных жизнью – даже и говорить не хочется. Плавали, знаем.
– Ну и при чем тут мое неряшество? Кора состроила рожицу:
– Насколько я знаю твою маму, она наверняка в решительную минуту думала, как бы не испачкать и не измять простыню. Мой Сэм, к примеру, был зачат в дикой страсти, а с Колом мне хотелось немного тепла. И вот смотри: Сэм – горячая голова, с ним бывает очень нелегко, а у Кола чудесный характер. Он просто солнышко. – Кора оседлала любимого конька и теперь убеждала себя, что в ее теории есть крупица истины.
– А ты? Как ты объяснишь свой характер, Кора О'Брайен?
– Меня зачали любящие родители в теплой брачной постели. Значит, нет мне оправдания. Разве что мама симулировала оргазм. Вот, наверное, в чем дело. Вот где собака зарыта.
Через четыре часа после начала схваток Кора позвонила домой. А что еще оставалось делать?
– Мама, – провыла она в трубку, – кажется, я рожаю.
После минутного молчания Ирэн дала волю материнским страхам и засыпала Кору вопросами:
– Где ты? В больнице? Схватки частые? Если не в больнице, то хотя бы связалась с врачом? Где твой приятель?
– Я дома. Врачу не звонила. А приятель уехал во Францию.
– То есть как – во Францию?
– Уехал, и все.
– Значит, ты одна? – ужаснулась мать.
– Да.
– И как же ты живешь?
– Читаю всякую дребедень. Ем печеную картошку, хожу в больницу. Вот так.
– Мы выезжаем.
Кора, разумеется, не дождалась. Пока Ирэн с Биллом собрали вещи, нашли, с кем оставить младших детей, и добрались до Эдинбурга, они стали бабушкой и дедушкой.
Ребенок, внук – лучшее средство уладить семейные распри. Ирэн уезжала из дома злая на свою блудную дочь, но при одном взгляде на малыша тут же простила Коре все: и ее выходки, и прическу, и размалеванное лицо, и тяжелые ботинки, и кольца в ушах.
– Как ты его назовешь? – проворковала Ирэн.
– Сэм, – ответила Кора. – Сэм Уильям О'Брайен.
– Красивое имя, – всхлипнула Ирэн. Какой чудесный малыш! И Кора – просто чудо. И жизнь прекрасна. Ирэн была на седьмом небе от счастья и мечтала спустить все деньги на подарки для малыша. Нет ничего милее детских вещей.
– Как же ты жила одна-одинешенька? – спросил Билл. – Это ведь страшно, всегда быть одной. Тем более если ждешь ребенка и все такое прочее.
Кора промолчала. Быть одной, как выяснилось, не так уж и страшно. К тому же она была не совсем одна. Она очень подружилась с ребенком в животе: болтала с ним, читала ему вслух, делилась мечтами о будущем, обсуждала песни по радио: «Ой, от этой я балдею!» Со временем она даже пристрастилась к одиночеству. Но насладиться им не дали.
Клод прислал ей письмо. Плакался, что не хотел ее бросать, но и оставаться здесь тоже не мог. «В этой комнате я никогда бы не выздоровел. Мне нужен простор. Нужно время. Вкусная еда, хорошее вино. Мне нужен воздух».
– Вот еще! – вскипела Кора. – Воздух ему подавай! С едой и вином у нас, может, и плоховато, но воздуха здесь сколько угодно! Дыши – не хочу! – говорила она вслух.
Всего неделя в одиночестве – и Кора уже разговаривала сама с собой. Эта привычка осталась у нее на всю жизнь.
В овощных отделах магазинов на Кору глазели и ухмылялись. Перебирая морковь и лук, она пробовала их на ощупь и отбрасывала то, что не нравилось:
– Тебя не берем. А ты мягковата. Ты нам сгодишься. И ты тоже. А вот тебя с собой не возьму. – Если на нее косились, Кора оборачивалась и бросала: – Беседую с морковкой и с собой. По большей части сама с собой. Люблю это дело. Знаю, что сама себе не нагрублю.
«Как твои дела? – спрашивал Клод в письме. – Как себя чувствуешь?»
– Ха! – крикнула Кора. – Ясное дело, плохо. Ношу, черт подери, твоего ребенка. Живот без конца болит, целыми днями сижу у окна и пухну. Вот чем я занимаюсь, пухну! Вся отекла, – подвывала она.
«Будь осторожна, – писал Клод. – Береги себя».
– То есть не себя, – вслух уточнила Кора, – а его. Ребенка, о котором ты так стараешься не упоминать. Предкам ведь не сказал, нет? Не знают ни обо мне, ни о ребенке? Пошел ты к черту!
Кора швырнула письмо на пол. Но этого мало, Клод заслуживал самой жестокой мести. Она наступила на письмо, стала топтать ногами. Подобрала и разорвала надвое. Еще раз надвое, затем – на мелкие кусочки. А когда устала рвать, швырнула клочки в мусорное ведро и рухнула на постель.
Клод прислал деньги. Ясное дело, родительские. Поначалу решила выбросить и их, но передумала. Такими большими деньгами не швыряются. Она злилась, но головы не потеряла. Лишних денег не бывает. Клод писал, что заплатил за квартиру на полгода вперед. «Если вдруг что-то понадобится, просто напиши, скажи». Кора так ничего и не попросила. Она даже не написала Клоду, что у него сын. Может быть, для него и к лучшему, что она исчезла.
Кора смыла с лица художества, отпустила волосы, записалась в библиотеку. Ела только то, что полезно, пила молоко и читала. По вечерам она усаживалась с книгой у открытого окна, поглядывала на летнюю улицу, на прохожих и слушала песни по радио.
Однажды, возвращаясь из библиотеки со стопкой книг под мышкой, Кора вдруг почувствовала, что не может идти дальше, до того ей стало страшно и одиноко.
«Надо идти, – приказала себе Кора. – Нужно взять себя в руки. Как только я перейду улицу, ни страха, ни одиночества не будет, – уверяла она себя. – Все будет хорошо».
Кора перешла через дорогу. Остановилась, пытаясь собраться с мыслями. Нет, не получается. Все равно страшно, ноги не слушаются. «Пойду назад. Как только перейду на ту сторону, все станет хорошо. Все будет хорошо». Кора снова перешла улицу. И неизвестно откуда снизошел на нее покой. «Господи, – подумала она, – да я почти счастлива. Ясное дело, почти. Но мне и этого хватит. Должно хватить». Кора зашагала дальше.
![Лариса Бортникова - Байки нашего квартала [Про Турцию и турков]](/uploads/posts/books/123591/123591.jpg)
