Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2012)
Перед сном в свежей постели еще раз взял фотоаппарат и перелистал отснятые кадры. Первый: тот самый двор, чуть смазанный. И ее лицо в темноте. Я уже говорил: красивое. Но самое интересное, что она смотрит прямо в объектив, как будто она знала, что я приду, знала, что сфотографирую. Это единственный случай за весь сегодняшний день, который не поддается для меня объяснению.
Я чувствую вдруг, что объяснение необходимо. Не объяснение этому факту, а объяснение с ней, с этой девушкой.
Скорее всего, слова не нужны.
Достаточно взгляда глаза в глаза, чтобы почувствовать другое естество, незнакомую мне женственность. Чтобы узнать этот город, эту страну, нужна женщина.
Мужики расскажут по-своему. Но есть истины, невыразимые словами. Есть правды слишком горькие или слишком нежные, чтобы о них говорить. Лучше всего — есть такие тренинги — было бы сесть с нею напротив, соединить ладони и посмотреть друг другу в глаза. Почему-то, когда в разговоре участвуют руки, плоть, пульс, перебегающий из ладони в ладонь, кажется, что видишь человека насквозь, чувствуешь его, как самого себя, чувствуешь себя одним существом с ним…
Но ничего не состоялось. При всем удовлетворении сегодняшним вечером, проведенным в ковровой мастерской и в размышлениях у стен Девичьей башни, не оставляет ощущение, что я прозевал самое главное. Что? Что нужно было сделать, чтобы она не исчезла? Я не знаю. Не понимаю. Я чувствую, как пульсар тревоги в моем мозгу начинает подавать настойчивые сигналы. Хочется сказать ему: слушай, что ты сигналишь? Ведь я знаю об этом не больше, чем любой другой. Ты хочешь сказать, что штучки такого рода не подразумевались, когда ты решил влезть во все это? Неправда. Подразумевалось все. Когда ты отправляешься в дорогу, все подразумевается по умолчанию. Дело не в любовном приключении. То, к чему меня приглашали, было не любовным приключением и не флиртом.
Это было приглашение войти.
И ты отказался.
Меня подбросило в постели. «Так вот оно что?» — «А ты только догадался…» — «Да, представь себе». — «Ты, как всегда, поберег себя: вошел к бабушке, снял пару кадров». — «А что, надо было лезть на рожон?» — «Да, представь себе, надо было…»
На несколько мгновений внутри разрастается тишина. «И что же теперь: все потеряно?» — «Откуда я знаю? Может быть, и все». — «Не бывает так, чтоб все… Шанс остается…» — «Смотри не упусти». — «Может, подскажешь, как не упустить?»
Сна не было ни в одном глазу.
Пора было честно встать, заварить чай, включить компьютер и отвлечься работой.
Например, разобрать кое-какие архивы и посмотреть, как эта тема выглядела, когда еще была вполне безопасной. «Тотальная география Каспийского моря» — так, кажется, все это называлось? Ну, вот вам «Тотальная география». Даже римская единичка поставлена: это, значит, должна была быть первая глава книги… Эту книгу можно читать подряд, как путевые заметки. Но можно перебивать линейное чтение обращением к размышлениям и историям, которые не укладываются в линейный замысел. Можно нырнуть в повествование совсем иного стиля и даже плотности: из первой части книги сразу во вторую. Каждый волен выбирать свой стиль прочтения. В любом случае в этой книге не скажешь всего, не меняя регистры и тональности повествования. Вторая часть сильно отличается от путевого дневника [13] . Но умоляю! Как первая часть немногого стоит без второй, так и вторая теряет половину своих достоинств без первой. Поэтому, друг читатель, если тебя хоть сколько-нибудь увлек мой рассказ, будь великодушен, загляни в дальние главы, забреди в далекие провинции — и ты почувствуешь… ну, скажем так… кое-что из того, до чего мне удалось додуматься. Иногда, для того чтобы понять что-нибудь, мне нужны были месяцы. А иногда — годы. Поэтому мой шаг так неспешен. Я все еще ничего не понимаю на Востоке. Просто курю, приоткрыв балконную дверь, и не могу заснуть…
III. НЕВСТРЕЧА
Еврозавтрак, принесенный наутро, оказался несъедобен. Он включал в себя овсяные хлопья, которые следовало заливать молоком и запивать апельсиновым соком и кофе, жидко разведенным в пластмассовой чашке. Предположение о загрузке такой программы в желудок и догадка о результатах, которые я получу на выходе, побудили меня тщательнее исследовать дополнительные возможности, которые прилагались к завтраку. Они не были удручающи. Во-первых, был лаваш. Во-вторых, яйцо. В третьих, несколько кусочков мягкого азербайджанского сыра и крошечная баночка хорошей сметаны. Все это можно было съесть и запить крепким чаем. Тем более что вчера ночью меня все-таки продуло. В носоглотке чувствовалась какая-то кислая, еще неявная боль. За окном был серый день без признаков солнца. Серое море, серые силуэты портовых кранов и такие же серые коробки небоскребов за портом.
День тоже тронулся вперед на малых оборотах. Азер опоздал на пятнадцать минут: завозил чьих-то детей в детский сад. Мы поехали в город, но в результате это превратилось в обычную экскурсию «по достопримечательностям», доступным каждому туристу. Мы просто объехали на машине один за другим те памятники Старого города, которые мне грезились вчера и которые правительство решило-таки сохранить, несмотря на перелицовку всего городского фасада: немецкую кирху, превращенную в зал органной музыки, Национальный музей истории, превратившийся в целый квартал стиля модерн, филармонию, Музей искусств, Театр оперы и балета, Русский драматический театр и, наконец, особняки вроде «Дворца счастья» или Дома Хаджинского, которые во всем их псевдоготическом рококо, рожденном к жизни здесь, на краю Азии, избытком провинциальной фантазии и преображающей силой капитала, теперь представляли собой, как и все прочие здания прошлого века, лишь экзотические вставки в мощный и дорогой монолит нового города. Куда весомее выглядели советские монструозы — Президентский дворец, Совет министров и здание парламента — оттененное, впрочем, гигантской стройкой. Будущее здание гостиницы, призванной увенчать своим силуэтом город, возводилось с завидным знанием сопромата — оно буквально разламывалось на три куска, вернее, по замыслу, раскрывалось, как бутон цветка, тремя колоссальными лепестками. Лепестки должны были быть окрашены в цвета национального флага. Рядом с будущей гостиницей и парламент и мечеть неподалеку от входа в парк Кирова казались просто игрушечными.
Мы припарковали машину.
И какого черта понесло нас в парк Кирова?
Я-то думал, это просто старый парк, который чудом уцелел здесь, на верхних ярусах города, — несколько запущенных аллей, чуть оттаявший запах субтропиков, остановившиеся карусели, железная дорога для детей, обзорная площадка…
И вдруг мы очутились на кладбище.
— Что это? — спросил я Азера.
— Аллея шахидов.
— Что значит: шахидов?
— Мучеников за веру, погибших за веру.
— На Карабахской войне?
— В основном — да.
Я почувствовал, как холодные капли дождя стекают у меня по виску.
Черные мраморные постаменты. На них во всех портретных подробностях были изображены убитые: в основном молодые мужчины, симпатичные, усатые, таким бы жить да жить… Страшное сиротство обрушилось на меня: вот, будто все они, лежащие здесь, под дождем, были моими родственниками, родственниками по человеческой доле, и их смерть была скрыта от меня, то есть я что-то слышал, что-то знал, знал, по крайней мере, что между Азербайджаном и Арменией шла война и, значит, там, на войне, не могло не быть убитых. А тут они вдруг были предъявлены мне все разом. По дате рождения большинство могли быть моими братьями. Но по числу прожитых лет я оказался значительно старше. Им было по тридцать. Мне — почти пятьдесят.
Пуля ударила мне в живот, и я минуту стоял не двигаясь, чувствуя, как острой болью приживается внутри ее беспощадная твердь, а из входного отверстия в теле безвольно выходит наружу сила жизни.
Я ничего не думал, ничего не ощущал.
Потом стал спускаться куда-то по лестнице, цепляясь за цементные перила.
Помню, было дерево и по веткам его уже прыгали, пересвистываясь, птицы.
Мы оказались на смотровой площадке и смотрели сверху на город. Здесь валялись окурки, пахло мочой. Фуникулер не работал.
Город был виден как на ладони: и трилистник строящейся гостиницы, и синяя, подобная волне или холму арматурная конструкция строящегося Центра Гейдара Алиева, и подробные мелкие кубики Ичери Шехер, и даже мой «Yaxt Club». Море во весь горизонт: неопределенно-синего, скорее даже серого цвета. Капли дождя опять брызнули в лицо. Я вытер их ладонью — получилось, будто вытираю слезу. Твердь пули в животе мешала дышать. Я стоял, опершись на парапет, едва удерживая вертикальное положение.
