Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2012)
Восточная мудрость гласит: «Если любовь горит в этом сердце, значит, она горит и в том». А если она дрогнула в одном из сердец? Все, гибель.
Я чувствую это, только плохо могу объяснить.
Мне неловко после двух разводов говорить о любви.
Но мои дети спрашивают меня: что ты думаешь о любви? Мои дочери. Они спрашивают: а что, ты еще веришь в настоящую любовь? И я отвечаю: да. И настоящей и единственной любовь делают чувства, которые ты и твоя возлюбленная вложили в нее. Любой размен этого чувства — это мгновенная катастрофа, провал, с первого шага по колено в море, а со второго — готово! Уже на дне…
Нет-нет, я не хотел бы морализировать на эту тему. Давайте просто представим, что рыбак не утонул. Он нашел себе рыбачку, а то и двух… А шахская дочь в один прекрасный день дождалась прекрасного принца, который влюбился в нее и взял ее к себе в гарем… Ни в том ни в другом нет ничего страшного, и я не знаю, почему этот благоразумный финал не годится для притчи, но, видно, потому, что такая любовь не целит, не хранит, не пьянит по-настоящему, не прорастает в будущее: притчи про нее не слагают.
Два раза я разбивался вдребезги и влюблялся по-своему снова. Вы можете считать меня дураком: мне все равно. Я никого не осуждаю и все-таки выбираю свой способ любить.
Мою любовь зовут Ольга, я уже говорил. Она рыжая и прекрасная. Все мои женщины были прекрасными. Ради них стоило и разбиться.
Мне нечего добавить к этому.
Я вспомнил девушку в темном дворе.
В поведении ее не было заигрывания. И если она оказалась на моем пути, то, видно, не для того, чтобы предложить бегло прописанный вариант бакинской love story.
Но для чего тогда?
Сидя у стен Девичьей башни на влажной скамейке, я вскрыл пачку «Житан» и закурил.
Рядом было несколько скульптур. Одна изображала тюркского воина на диком верблюде… Тюрки пришли сюда тысячу лет назад, после арабов, которые явились в VII веке как вестники новой веры — ислама. А до этого? Тут жили лезги, каспии, албаны… Кто были эти албаны? Поди знай. В начале нашей эры территория Азербайджана входила в состав Мидии. Но кому и о чем это говорит? Нужна ссылка. Разъясняющие ссылки к моей книге грозят самопроизвольно разрастись в самостоятельное повествование. Точно знаю, что Кавказская Албания была христианской страной. И что огнепоклонники-зороастрийцы распяли апостола Варфоломея как раз у стен этой башни прежде, чем до них дошел смысл его проповеди. Потом их жестоко наказали воины ислама. Христиане, по Корану, были «людьми книги», и книга эта рассказывала об общих святых и пророках — Мусе, Исе, то бишь о Моисее и Иисусе… Христиан никто не преследовал: с них поначалу просто брали налог. А вот зороастрийцев, несмотря на наличие у них «Авесты» — писания, по древности сравнимого с книгами Ветхого Завета, преследовали жестоко, еще более рьяно, чем язычников [12] . Первоначально ислам был принят на завоеванных арабами территориях лишь правителями и их окружением. Христианство просуществовало здесь еще долго. Но в какой-то момент стало не до тонкостей. Знаете, как это бывает? Историческое время вдруг прямо из тихой живописной заводи обрывается вниз кипящим потоком. Приходят монголы Чингисхана, «человека тысячелетия». И дважды дотла разоряют страну. В 1222-м и в 1231-м. И надо как-то договориться с ними, потому что это — беспредел. Нужно, чтоб они оставили своих наместников, брали, как люди, дань… Тут не до христиан уже было… И им сказали: все, братья, закрывайте вашу лавочку…
А что теперь?
Минут пятнадцать в году, на которые каждый имеет право, я, как идиот из рекламного ролика, готов верить в то, что нынешнее время воздушное и малиновое, как кислородный коктейль, и забавное, как катание на санках в новогоднюю ночь. В оставшиеся 525 585 минут года я не могу верить в это, хотя, может быть, и хотел бы. И уже объяснял почему. Азербайджан — одна из немногих стран мусульманского мира, где прокламируется светскость и веротерпимость… Удастся ли этот эксперимент? Надолго ли он? Восток есть восток. Нефть есть нефть. И с веротерпимостью может быть покончено так же, как с армянами в 1990-м… После сегодняшнего вечера трудно поверить, что на улицах этого прекрасного города группы погромщиков ходили из дома в дом, из квартала в квартал, убивали ножами, чтоб насладиться дрожью агонизирующего тела, судорогой смертного страха, когда обреченного волокли к балкону, чтобы сбросить вниз, криком человека, обращенного в клубок огня, запахом горелого человечьего мяса и паленых волос…
Через девять дней, когда погром был, собственно, закончен, появились бронетранспортеры, русские солдаты. Бессмысленный горбачевский прием… Им приказали — они сделали — проехались. Сто тридцать трупов, весь Баку в трауре, женщины задыхаются от слез, лица погибших в траурных рамках, горы цветов. «Русские, армяне, евреи — вон из Азербайджана!» И что? Слава богу, прошло двадцать лет, и я сижу здесь на скамейке на краешке забвения, которое, я знаю, тонко… Мне только кажется, будто всего этого не было… И тем не менее — отсутствие чувства опасности в этот ночной час — оно совершенно неподдельно… И я благодарен за это городу. За забвение… Прощение? Но мы ведь не покаялись в содеянном… Значит, и не можем быть прощены…
Я перешел проспект Нефтяников и оказался на Приморском бульваре. Несмотря на раннюю весну, он казался уже живым и любовно ухоженным: розовые кусты на клумбе были заботливо присыпаны опилками, некоторые деревья, явно редких и изнеженных пород, были обернуты мешковиной. Дорожки бульвара были заботливо выметены, а главный променад по-над морем находился в стадии завершающей отделки: часть его была уже выложена светлой, в серый песочек, итальянской плиткой, но кое-где работы еще не были завершены, и плитка в специальных контейнерах дожидалась утра, когда придут рабочие. Две-три фигурки в спортивных костюмах пробежали мимо, не замечая меня, да компания молодежи — две девушки впереди, трое парней сзади, — оживленно смеясь, но упрямо держась порознь, проследовала в сторону морского вокзала. Над головой ветер раскачивал пальмы. Было слышно, как за спиной, ближе к проспекту Нефтяников, хлопает огромный, отяжелевший от сырости триколор Азербайджана. В небе над городом, словно мечи каких-то фантастических трансформеров, скрещивались лучи синего, красного, зеленого и фиолетового цвета. Баку по-детски обожает игру огней. Здесь даже фонтаны в своем большинстве — с яркой цветной подсветкой. А в небе над городом шарят прожектора, освещающие телевизионную башню. Я сидел и смотрел, пока не озяб, потом пошел в гостиницу.
Перед сном в свежей постели еще раз взял фотоаппарат и перелистал отснятые кадры. Первый: тот самый двор, чуть смазанный. И ее лицо в темноте. Я уже говорил: красивое. Но самое интересное, что она смотрит прямо в объектив, как будто она знала, что я приду, знала, что сфотографирую. Это единственный случай за весь сегодняшний день, который не поддается для меня объяснению.
Я чувствую вдруг, что объяснение необходимо. Не объяснение этому факту, а объяснение с ней, с этой девушкой.
Скорее всего, слова не нужны.
Достаточно взгляда глаза в глаза, чтобы почувствовать другое естество, незнакомую мне женственность. Чтобы узнать этот город, эту страну, нужна женщина.
Мужики расскажут по-своему. Но есть истины, невыразимые словами. Есть правды слишком горькие или слишком нежные, чтобы о них говорить. Лучше всего — есть такие тренинги — было бы сесть с нею напротив, соединить ладони и посмотреть друг другу в глаза. Почему-то, когда в разговоре участвуют руки, плоть, пульс, перебегающий из ладони в ладонь, кажется, что видишь человека насквозь, чувствуешь его, как самого себя, чувствуешь себя одним существом с ним…
Но ничего не состоялось. При всем удовлетворении сегодняшним вечером, проведенным в ковровой мастерской и в размышлениях у стен Девичьей башни, не оставляет ощущение, что я прозевал самое главное. Что? Что нужно было сделать, чтобы она не исчезла? Я не знаю. Не понимаю. Я чувствую, как пульсар тревоги в моем мозгу начинает подавать настойчивые сигналы. Хочется сказать ему: слушай, что ты сигналишь? Ведь я знаю об этом не больше, чем любой другой. Ты хочешь сказать, что штучки такого рода не подразумевались, когда ты решил влезть во все это? Неправда. Подразумевалось все. Когда ты отправляешься в дорогу, все подразумевается по умолчанию. Дело не в любовном приключении. То, к чему меня приглашали, было не любовным приключением и не флиртом.
Это было приглашение войти.
