Денис Ли - Убить мажора (антисоциальный роман)
Перепивая дома — все проходило более или менее пристойно, в виду изолированности его от внешнего мира, от людей. Перепивая в ночном клубе, Артур вел себя по-свински, что нередко приводило к бытовым разборкам. Часто перепивая, Артур становился неуправляемый, и начинал творить что-то немыслимое. Напиваясь, он бил стеклянную посуду. Какое-то время, ему перестали продавать текилу, потому, как взяв однажды за ритуал, каждую новую дозу пить из новой стопки, он стал разбивать о пол каждую старую. Конечно, он за все платил. Но однажды людскому терпению приходил неизбежный конец, и перед его носом закрывались какие-нибудь двери — выяснялось, что никаких Артурских денег людям ненужно, им просто надоело разгребать вокруг него свалки, будь она из ломаной мебели, человеческих тел, или стекла.
То, что требовалось дополнительного внимание со стороны охраны ночного клуба, это было вполне естественно — Артур был слишком дорогим клиентом, чтобы каждый раз выпроваживать его из заведения. Принималось во внимание и то обстоятельство, что в друзьях у него был дети, племянники, родственники высокопоставленных господ, вроде сына начальника налоговой инспекции и депутата губернской думы.
Но и этого Артуру было не достаточно, ему необходимо было внимание женского пола. Нередко задевая незнакомых ему леди, перед ним возникали различного телосложения джентльмены, жаждущие кровавого «правосудия». Поэтому в большинстве случаев своего непристойного поведения, Артур иногда очень быстро переквалифицировался из зачинщика конфликтной ситуации в жертву.
Что касалось его друзей, в сильном состоянии алкогольного опьянения, Артура мало кто терпел, но и к этому потихоньку привыкли. В конечном счете, с этим свыклись и его друзья, и ночные клубы тоже. А Артур, в знак признательности, стал отдыхать только в тех заведениях, в которых он был уверен, что ему обязательно освободят столик на «VIP-zone», высморкают нос, подотрут зад, поцелуют на прощание в лобик, пожелав спокойной ночи.
Перебирая спиртным, Артур часто входил в кураж, хвастаясь тем, что деньги не имеют для него приоритетного значения, не играют главенствующей роли. И, чтобы произвести впечатление целиком брал на себя платежные обязательства. Платил и за Сергея. Но в алкогольных путах, уже не мог скрывать своего презрения и пренебрежения к таким людям, как Сергей — не платежеспособному и не вписывающемуся в его мажорный круг. И тот интерес, который проявлял Артур к Сергею, и который несложно было определить — поддельный он или истинный, ничего общего с уважением не имел. Не имел ничего общего с благодарностью за спасение его жизни. Вряд ли имел и дружеское будущее.
Но вместе с тем, Артур кое-что стал понимать, что случись чего, из всего его элитного окружения, рядом с ним может оказаться только Сергей, не способный на намеренное предательство, на которое способны все стальные его благородные друзья и товарищи. И осознание этого очень злило его.
Как не пытался Артур казаться умным и успешным, считая себя обладателем природного магнетизма. Он никак не хотел понимать, что люди окружающие его не испытывают к нему никаких добрых чувств, кроме желания разделить время праздника и кайфа.
Казавшаяся Артуру врожденная способность притягивать к себе людей, строилась исключительно на том, что он притягивал к себе людей жаждущих поживиться за его счет. Артур всегда получал от отца достаточно денег на карманные расходы. Одевался дорого и вызывающе. За что собственно многие и обращали на него внимание. Ко всему прочему, Артур страдал «синдромом Цезаря» и любил собирать вокруг себя огромные массы людей. Словно не замечал, что они всего лишь пользуют его. Не замечал, потому что взаимно пользовал их.
«Почему так?» — спрашивал Артур Сергея, но, не имея желания расстраивать друга, и уж тем более лицемерить, Сергей чаще всего отвечал нейтрально — «не знаю»:
— Я не жадный…
Сергей отвечал:
— Не знаю.
— Я не злой!..
Сергей снова отвечал:
— Я не знаю.
— Я… я же отзывчивый?! — говорил Артур с интонацией, словно удивлялся самому себе.
И здесь Сергей отвечал:
— Я не знаю.
Артуру, казалось, что он добрый. Но его доброта просыпалась только тогда, когда билась о стенки бокала «Sherry Glass», в тяжелом экстракте горькой полыни, аниса, фенхеля и зеленого пигмента, объясняемого хлорофиллом — магниевым комплексом различных тетрапирролов, по химическому строению, зарегистрированного в качестве пищевой добавки Е140. Эта его ядерная доброта, таилась на дне бокала в изумрудно-ядовитом цвете, и во льду.
* * *За окном быстро стемнело. Сергей сидел в удобном кресле напротив больничной кровати Артура. Артур спал. Прошло меньше часа, но за это время несколько раз заботливо заглядывали врачи и медсестры. Одни, осторожно щупали руки, другие — прилежно заправляли спадающее в ногах одеяло.
«Сколько низкопоклонства и раболепства в этих визитах, — думал Сергей, глядя на последователей и преемников Гиппократа для «Very Important Person», что в транслитеративной передача означало — «ВИП-клиент», — Ничего этого больной может не увидеть, но они будут это делать, потому что здесь сижу я…
Помню, прошлой зимой, у товарища, еще по компьютерному магазину умер отец. Умер в больнице, после операции. Когда его разрезали, поняли что он уже не жилец — сшили обратно и положили умирать. Через два дня он умер. В субботу. Родственникам сказали, что они могут его забрать в понедельник с морга, чтобы похоронить, но когда они приехали в морг, тела покойного там не оказалось.
Тело отыскали все в той же больнице. Оно не потерялось, оно лежало в больнице, на лестничном марше в подвал, с запрокинутой назад, на ступеньку, головой. С запавшей нижней челюстью и иссохшей верхней губой, оголившей пожелтевшие верхние зубы. С прижатыми, окостеневшими руками и растопыренными пальцами. С неуклюже подогнутыми ногами, которые были подперты картонной коробкой, возможно, чтобы мертвое тело не соскользнуло по ступеням вниз.
Причина, такого обращения с мертвым человеком была проста и банальна — в субботу не работал морг. Его положили на ведущую в подвал лестницу, потому что на ней было холодно. На дворе была зима.
Мама товарища хрипло рыдала, причитая:
«Почему покойного не отпустили домой?.. Почему не отпустили домой…»
Сергей задумчиво смотрел на стену. На стене в красивой резной позолоченной раме висела репродукция картины какого-то знаменитого художника. Какого, Сергей не знал, но был уверен, что знаменитого, потому как несколько раз где-то уже ее видел.
«А точно ли репродукция? — хмыкнул Сергей, рассматривая ее. — Не удивлюсь, вдруг окажись она — оригинал!..
А красивая больничная палата, — думал он, разглядывая больничный подвесной потолок, стены, мебель. У меня на квартире хуже…
В сто раз хуже!
Да и можно ли вообще сравнить убогость моей халупы с этим евродомом!
Да, а тогда-то… когда дотащил Артура до ближайшей больницы, его, после операции сразу перевели в эту самую больницу, — вспомнил Сергей, — сюда же, через два дня, после выяснения всех обстоятельств дела, по требованию Вениамина Степановича перевезли и меня», — он глубоко вздохнул и, поджав нижнюю губу, предался размышлениям и недавним воспоминаниям.
Человеческий мозг — он как бесконечный микрокосмос; неизведанная, неизмеренная, бескрайняя моногалактика. Человеческий мозг — нерукотворный свиток памяти; исполинский палимпсест — клочок пергамента, с которого последовательно и неоднократно счищались нанесенные на него письмена. Соскабливались и наносились вновь, новые. Это древнейший «Ефремов кодекс».
Потоки мыслей, образов и чувств, непрестанно и невесомо, подобно свету, наслаивающиеся на человеческое сознание — при этом, каждый новый слой не погребает под собой предыдущий навсегда или бесследно, не дозволяет разрушить целостность человеческой памяти ни рябью ускользающих мгновений, ни подлинными потрясениями бытия.
А человеческая память… Просто поразительно, какой огромный объем информации может запоминать человек! Ученые утверждают, что сумели измерить ее, но, как можно измерить в мегабайтах всплывающие в памяти сложные образы, состоящие из мыслей, чувств, звуков, запахов?
Высказываемое ими мнение, вполне рационально и правдоподобно — информация сначала поступает в краткосрочный сегмент — временно фиксируется с помощью каких-то мобильных и экономичных механизмов.
Это можно сравнить с оперативной памятью компьютера.
Если человек, просыпаясь после жуткой пьянки не можете вспомнить: почему он голый, в наручниках, или, что за женщина рядом с ним, значит, бурная алко-ночь просто стерла всю информацию из его «оперативки».
Механизм этого «переписывания», конечно же, неизвестен. Так сказать, не исследован. Но, однако, муссируется мнение, что это происходит во время сна. Сон — это именно тот процессор, в котором происходит обработка и распределение полученной информации. И если раньше считалось, что в долговременную память переписывается не все, и наше подсознание как бы самостоятельно выбирает, что следует запомнить, и выхватывает, лишь самую яркую важную или многократно повторяющуюся информацию. То сейчас, доказано, что вся неприоритетная информация, попавшая в оперативную память мозга, не стирается мозгом. И в действительности, человек помнит практически все.
