Борис Виан - Уничтожим всех уродов. Женщинам не понять
— Вы что, за хряка меня принимаете? — говорит Майк довольно грубо.
— Ну-ну, — извиняется Шутц. — Не нужно таких слов… Я люблю красивые создания и стараюсь производить их как можно больше. Но я хочу разнообразия, которого могу добиться лишь частой сменой базовых воспроизводящих… Я говорю вам откровенно… Надеюсь, мы всегда будем откровенны, все трое… Похоже, ваш друг прямолинеен, — продолжает он, обращаясь ко мне. — Он использует малоупотребительные слова, но это тоже своего рода откровенность. Такое приятно слышать.
Мы поднимаемся на крыльцо белого камня и проходим в огромную восхитительную виллу.
— У меня много людей, о которых нужно заботиться, — говорит Шутц, — так что мне пришлось купить целый остров. У меня есть серия, которая работает в полях, у меня есть люди для всего… Когда создашь первого, продолжать уже не трудно.
— Кто натолкнул вас на мысль создавать живых людей? — спрашивает Майк.
— Люди слишком уродливы, — говорит Шутц. — Вы заметили, что по улицам ходит огромное количество некрасивых людей? Так вот, я обожаю гулять по улицам, но прихожу в ужас от этого уродства. Поэтому я построил свою улицу и создал восхитительных прохожих… Я заработал очень много денег, когда лечил миллиардерам язвы желудка. Но с меня хватит. Мне этого вполне достаточно. У меня свой девиз: уничтожим всех уродов… Забавно, не правда ли?
— Это возвышенно! — отвечаю я.
— Естественно, здесь некоторое преувеличение, — говорит он. — Их ведь не уничтожают в прямом смысле.
Мы подходим к большому, покрытому скатертью столу, на котором поблескивают стаканы, бутылки, лед и всякое другое, что заставляет нас неотвратимо думать о выпивке. Проходящие мимо парочки не обращают на нас ни малейшего внимания.
— Я делаю для людей много всяких пустяков, — продолжает Шутц. — Разумеется, я не ограничиваюсь выращиванием детей в колбах — это мелочи. Я воспитываю их тело и ум, а затем выпускаю их на природу. Или же делаю своими помощниками. У меня есть серьезные успехи. Например, звезда Лина Дарделл… Это мое произведение. Именно поэтому нигде нельзя прочесть ее биографию. Десять лет назад она была еще в колбе. Ускоренное старение, это проще простого. Временная акселерация в необходимом ритме, ускоренное окисление, и все пошло само собой! Важный момент — это селекция… Потому что, несмотря ни на что, еще очень много брака… шестьдесят процентов примерно…
— И много у вас подопечных, ставших знаменитостями? — спрашивает Майк.
Шутц смотрит на него.
— Дорогой мой Бокански, если бы вы в этом сомневались, вас бы здесь не было.
— Вы ошибаетесь, — уверяет Майк. — Ничего из того, что вы рассказали, я не знаю…
— Полноте… полноте. — иронизирует Шутц. — Представьте себе, я в курсе.
Он поворачивается ко мне.
— Вот уже пять матчей команда Гарварда проигрывает Йелю, — говорит он.
— Футбол? — спрашиваю я.
— Да. Пять матчей подряд. Это уже кое-что. И почему?
— Потому что Гарвард слабее.
— Нет, — объясняет Шутц. — Потому что команда Йеля сильнее. Команда Гарварда — лучшая в Америке, но команда Йеля вышла из моей лаборатории.
Он ухмыляется.
— Только это еще нужно доказать, что и является причиной визита Майка Бокански и Энди Сигмена ко мне в Сан-Пинто. Сколько вы получили от Гарварда, чтобы все перетряхнуть в моем доме? — продолжает он, обращаясь к Майку.
— Нисколько, — отвечает Майк. — Клянусь честью.
— У вас нет чести, — говорит Шутц, — И это вас ни к чему не обязывает.
— Я здесь совсем по другому поводу, — говорит Бокански. — Речь идет не о спорте. Вы это прекрасно знаете.
— А, — говорит Шутц — Если вы говорите загадками, я вас больше не слушаю. Пойдемте, посмотрим моих внучек, мы и так потеряли много времени. Если вы уделите мне всего лишь час, я вас оставлю в покое.
— Послушайте, — возражаю я. — Я в буквальном смысле разваливаюсь на части. Всего лишь двадцать четыре часа назад я был абсолютным девственником, и, уверяю вас, я жалею об этом времени С восьми утра я не могу остановиться.
— О, — говорит Шутц, — одним разом больше, одним меньше… Пошли…
Мы проходим анфиладу огромных светлых комнат; большие окна выходят на море, существование которого смутно представляешь себе ночью. Утро еще только-только занимается. Наконец перед нами лестница, ведущая вниз.
— Опять под землю? — говорю я.
— Там очень хорошо, — отвечает Шутц. — Постоянная температура, отличная звукоизоляция, безопасность…
Мы углубляемся в земное чрево — надо сказать, весьма аккуратное, с надраенными трубами. Доктор идет впереди, Майк за ним, я завершаю процессию.
— Вернемся к нашему разговору, — говорит Майк. — Меня интересует: кто такой Поттар?
Шутц не отвечает и продолжает идти как ни в чем не бывало.
— Вы слышали о Поттаре? — настаивает Майк. — Рок, вы знаете Поттара?
— Ну да, так же, как и все, — отвечаю я. — Я читал его статьи. Но ни разу не видел.
— Никто не знает, кто такой Поттар, — продолжает Майк задумчиво, словно размышляет вслух. — Но за Поттаром двадцать миллионов американцев, и они готовы повиноваться ему, как только он подает знак. А Каплан?
— Я знаю, кто такой Каплан, — говорю я. — Это он недавно вел кампанию против Кингерли.
— Каплан появился в политическом мире четыре года назад, — продолжает Майк. — И он развалил все проекты Кингерли, человека, который уже двадцать лет компрометирует себя. Мы ничего не знаем о Каплане… Но если сравнить теории Каплана и Поттара… удивительная вещь.
— Я не особенно интересуюсь политикой, — замечает Шутц.
Мы продолжаем идти по бесконечным коридорам. На полу — толстая розовая ковровая дорожка, хромированные бра освещают проход.
— Каплан и Поттар нравятся толпе, — продолжает Майк. — Они красивы, умны, очаровательны… но они играют в опасную игру. Они угрожают безопасности Соединенных Штатов.
— Возможно, вы правы, — говорит Шутц. — Но повторяю вам: меня это мало интересует. Прежде всего, я эстет.
— Каплан и Поттар — ваши произведения, — заключает Майк холодно.
Молчание Шутц останавливается, и леденящий взгляд его серых глаз устремляется на Майка.
— Послушайте, Бокански, — говорит он. — Избавьте меня от ваших шуток. Поговорим о чем-нибудь другом. Очень вас прошу…
— Ладно, — говорит Майк. — Не буду настаивать. Но не ждите, что я поверю, будто вас интересует только физический облик людей. Я прекрасно знаю, что трое из пяти опасных для нынешнего правительства политиков воспитаны и ориентированы вами… Впрочем, мои поздравления — ваша система безупречна.
Шутц заливается смехом.
— Послушайте, Бокански. Я было уже совсем рассердился, но вы говорите об этом так серьезно, что я вас прощаю. Я, Маркус Шутц, иду на подрыв всех сфер общества, чтобы наложить лапу на рычаги управления!? И потом, дорогой мой, вы, верно, шутите. Да я на своем острове все равно что некоронованный король, я предаюсь своим опытам в полной безопасности.
— Не будем больше об этом, — говорит Майк. — Где ваши девочки?
— А! — соглашается Шутц. — Так-то оно лучше. Мы уже пришли.
Он пропускает нас в просторную комнату, в центре которой находится письменный стол. Он подходит к нему, выдвигает наполненный карточками ящик и начинает их перебирать.
— Так, — говорит он. — Залы 309 и 310. Я позову их, и через час вы свободны… Свободны в том плане, естественно, что можете убраться отсюда, так как я, конечно, люблю юмор, но до тех пор, пока он не переходит некоторые границы.
— Клянусь, у нас нет намерения расположиться здесь надолго, — отвечаю я. — Если бы вы с такой настойчивостью не просили нас остаться, мы бы уже вернулись назад.
— Вам, должно быть, и самим смешно, — продолжает Шутц. — Забраться в В-29, высадиться на остров на парашютах, раздеться догола и захватить дом бедного старичка, который выращивает человеческие растения так же, как другие разводят орхидеи, — воистину, это не приумножит вашей славы…
— Признаю, это идиотский поступок, — кивает Майк.
У меня создается впечатление, что Майк чувствует себя сраженным на месте.
— Как бы то ни было, — продолжает Шутц, — идите за мной. Я вас проведу.
Он снимает телефонную трубку.
— Пошлите К-13 и К-17 в залы 309 и 310, — говорит он.
Он поворачивается к нам.
— Обе они строго идентичны. Если вы предпочитаете остаться вчетвером — естественно, у вас могут быть на этот счет свои взгляды — эти комнаты смежные.
— Спасибо, — говорит Майк. — Мы воспользуемся вашим разрешением.
Шутц рассеянно кладет трубку на место.
— Ну пошли.
Мы следуем за ним. У комнаты 309 он останавливается, и Майк входит внутрь. Я переступаю порог следующей.
— До скорого! — кричит нам Шутц, удаляясь. Охрана его коридоров весьма серьезна. С тех пор как мы спустились вниз — ни одной живой души.
