Джон Ирвинг - Четвертая рука
Отто пришлось вытащить револьвер из бардачка правой рукой — левой он никак не мог туда дотянуться: руль мешал. А ведь он, не забывайте, был левшой, так что ему почти наверняка пришлось переложить оружие из правой руки в левую, прежде чем наведаться в кузов.
Отто, видимо, еще не успел окончательно протрезветь, и ледяная сталь «смит-вессона» казалась ему странно непривычной. (К тому же он только что проснулся, да и сон ему снился тягостный, хуже смерти — снилось, как его жена занимается сексом с этим бедолагой и этот львиный огрызок трогает ее где хочет его, Отто, собственной левой рукой!) В общем, мы уже никогда не узнаем: то ли он нечаянно взвел курок, когда перекладывал револьвер из правой руки в левую, то ли это произошло, когда он вынимал револьвер из бардачка.
Точно известно одно: револьвер выстрелил, пуля вошла Отто прямо в горло, примерно на дюйм ниже подбородка, и вышла через затылок, вдребезги разнеся ему свод черепа и все вокруг забрызгав кровью, смешанной с осколками кости и мозгом. Эти страшные следы были впоследствии обнаружены на обивке потолка — пуля насквозь пробила крышу кабины. Смерть наступила мгновенно.
Когда прогремел выстрел, юные воришки чуть в штаны не наложили от страха. Кто-то из болельщиков, выходя из бара, услышал и выстрел, и жалобные вопли перепуганных подростков; потом мальчишки со звоном бросили свой ломик на площадку и дали стрекача. Полиция, впрочем, вскоре их разыскала, и они рассказали все — вплоть до того момента, когда услышали тот оглушительный выстрел.
Пока болельщик бегал в бар и вместе с барменом вызывал по телефону полицию — они могли сказать лишь, что слышали какой-то выстрел и видели разбегающихся подростков, — на стоянку прибыло наконец заказанное Отто такси. Водителю не составило труда обнаружить огромный грузовик, но когда он подошел к кабине и постучал в стекло с водительской стороны, а потом открыл дверь, то глазам его предстало страшное зрелище: мертвый Отто Клаузен, грузно навалившийся на рулевое колесо и уронивший на колени руку с револьвером 38-го калибра.
Еще до того, как известить миссис Клаузен — которая крепко спала, когда ей позвонили из полиции, — полицейские поняли, что самоубийства Отто не совершал, во всяком случае, «преднамеренного самоубийства». По всему было ясно, по крайней мере полицейским, что водитель грузовика, развозивший пиво, не собирался кончать с собой.
— Нет, он не из таких! — подтвердил и бармен.
Разумеется, бармен понятия не имел, что в течение целых десяти лет Отто Клаузен тщетно старался обрюхатить свою жену. Не знал он и о том, что по просьбе жены Отто завещал свою левую руку Патрику Уоллингфорду, репортеру, которого лев погрыз. Бармен был уверен в одном: Отто Клаузен никогда не стал бы убивать себя из-за того, что «Пэкерз» продули в матче на суперкубок.
Можно лишь догадываться, как миссис Клаузен сумела настолько взять себя в руки, что тем же воскресным вечером позвонила в клинику «Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры». Дежурный сразу же сообщил о ее звонке доктору Заяцу, тот, по счастью, оказался дома.
Заяц болел за «Бронкос». Тут следует пояснить: вообще-то доктор (да поможет ему Господь!) был фэном команды «Нью-Ингленд Патриоте», но во время матча на суперкубок желал победы «Бронкос», потому что команда Денвера входила в ту же конференцию, что и «Патриоте». Когда доктору Заяцу позвонил дежурный, он как раз решал сложную логическую задачу: пытался объяснить своему шестилетнему сыну, почему ему так хочется, чтобы победили «Бронкос». По мнению Руди, если «Патриоте» в розыгрыше суперкубка не участвуют — а они, конечно, никак не могли в нем участвовать, — то какая разница, кто выиграет?
Во время матча отец и сын неплохо перекусили: съели витаминный салат из сельдерея и морковки, сдобренный арахисовым маслом. Это Ирма предложила доктору «фокус с арахисовым маслом», чтобы заставить Руди есть побольше сырых овощей. Заяц как раз подумал, что нужно непременно поблагодарить Ирму за столь плодотворную идею, когда зазвонил телефон.
Этот звонок испугал Медею, которая на кухне доедала моток изоляционной ленты. Тошноты Медея пока не чувствовала, но вину свою ощущала, а звонок, должно быть, окончательно убедил ее, что сейчас она будет застигнута на месте преступления — впрочем, Руди и его отец узнали, что именно сожрала Медея, лишь поздно вечером, когда ее стошнило мотком изоленты прямо Руди на постель.
Изоленту забыл мастер, приходивший устанавливать новую систему слежения за собакой. С помощью этой системы во дворе создавался невидимый электрический барьер, не позволявший Медее переступать четко определенные границы. Теперь доктор Заяц (или Руди, или Ирма) уже не обязаны были непременно следить за ней, выпуская ее погулять. Но именно потому, что во время прогулки за Медеей никто не следил, она и съела забытый мастером моток изоленты.
На Медее теперь красовался новый ошейник, из которого торчали два электрода, касавшиеся ее шеи. (В сам ошейник была вделана батарейка.) Если собака, находясь во дворе, случайно переходила невидимый барьер, электроды довольно сильно ее «кусали». Но прежде чем укусить, ошейник предупреждал Медею, подошедшую слишком близко к запретной зоне, особым сигналом.
— А что это за сигнал такой? — спрашивал Руди.
— Нам он не слышен, — попытался объяснить доктор Заяц. — Его слышат только собаки.
— А как это ошейник Медею «кусает»?
— О, ничего страшного! Ей почти не больно, — соврал специалист по хирургии верхних конечностей.
— А мне будет больно, если я надену этот ошейник и выйду во двор?
— Никогда не смей его надевать, Руди! Ты меня понял? — набросился на мальчика доктор Заяц.
— Значит, ей все-таки больно! — заключил Руди.
— Нет, не больно! — настаивал доктор Заяц.
— А на себя ты пробовал его надевать?
— Руди, ошейник предназначен не для людей, а для собак!
Затем их беседа свернула в другое русло, и они заговорили об игре на суперкубок и о том, почему доктору так хотелось, чтобы выиграла команда Денвера.
Когда зазвонил телефон, Медея поспешно спряталась под кухонный стол, но голос, донесшийся из автоответчика: «Доктор, это миссис Клаузен звонит, из Висконсина!» — заставил Заяца начисто позабыть о глупой собаке. Он тут же перезвонил новоиспеченной вдове. Миссис Клаузен ответила, что еще не успела убедиться, в достаточно ли хорошем состоянии донорская рука, и доктора просто потрясло ее редкостное самообладание.
Впрочем, общаясь с полицией Грин-Бея и судебными медиками, миссис Клаузен уже не так хорошо владела собой. Выясняя подробности гибели своего супруга: «предположительно смерть наступила в результате несчастного случая, а именно — выстрела из револьвера», она вдруг подняла на полицейских залитое слезами лицо и со странным сомнением в голосе спросила:
— Скажите, он действительно мертв? — Взгляд ее при этом был устремлен в будущее — ни полицейские, ни врач-криминалист никогда не видели такого взгляда. Удостоверившись, что муж ее «действительно мертв», миссис Клаузен секунду помолчала и задала следующий вопрос: — А в каком состоянии его рука? Его левая рука?
В обеих газетах — «Грин-Бей-пресс» и «Грин-Бей-ньюз» — о самоубийстве, совершенном Отто Кла-узеном после матча на суперкубок, сообщалось лишь в общей сводке спортивных новостей. Один спортивный комментатор так и написал: «Вообще-то многие фэны команды „Пэкерз“ подумывали о самоубийстве после воскресного матча на суперкубок, но лишь Отто Клаузен из Грин-Бея действительно спустил курок». Однако даже в самых бестактных и бесчувственных сообщениях о смерти Отто ярлык «самоубийство» на этот несчастный случай все же старались не клеить.
Когда Патрик Уоллингфорд впервые услышал о непреднамеренном самоубийстве Отто Клаузена — он смотрел полутораминутный репортаж об этом по своему родному каналу в одной из гостиниц Мехико, — то даже слегка удивился: странно, что Билл-дебил не послал именно его брать интервью у несчастной вдовы! Как раз такие интервью ему, Патрику, обычно и поручали.
Но родной канал снарядил на это дело «старую клячу» Стабби Фэррела, с незапамятных времен работавшего спортивным комментатором и присутствовавшего на том злополучном матче в Сан-Диего. К тому же Стабби и прежде не раз бывал в Грин-Бее, а Патрик Уоллингфорд даже по телевизору игры на суперкубок никогда не смотрел. Когда в программе новостей сообщили о гибели Отто Клаузена — это было утром в понедельник, и Уоллингфорд уже собирался уходить, чтобы успеть на нью-йоркский рейс, — он краем уха услышал, что у несчастного водителя грузовика осталась вдова.
— Миссис Клаузен отказалась как-либо комментировать случившееся, — заявил с экрана «старая кляча» Стабби.
«Биллу, конечно же, следовало бы послать меня, — подумал Уоллингфорд, помешивая кофе. — Уж я бы к этой миссис Клаузен подобрался!» Но в памяти его все же отложились мгновенно промелькнувшие кадры: почти пустая парковка и грузовик с рекламой пива, покрытый легким снежком, точно прозрачным саваном.
