Джон Ирвинг - Четвертая рука
Зато миссис Клаузен отлично знала имя злосчастного репортера.
— Интересно, как поживает бедный мистер Уоллингфорд? — спрашивала она вдруг ни с того ни с сего. Отто в ответ только головой качал: каждый раз, когда он слышал это имя, к горлу у него подкатывала тошнота.
А его жена, помолчав немного, обычно добавляла:
— Знаешь, если б я умирала, я бы отдала этому бедолаге собственную руку. А ты разве не отдал бы, Отто?
— Не знаю… Я ведь с ним даже не знаком, — отвечал Отто. — Рука — это ведь не какой-то внутренний орган, как ее незнакомому человеку отдать? Внутренние органы — они и есть внутренние, кто их видит? А рука… Ну нет! По руке ведь и самого человека всегда узнать можно — ты ведь понимаешь, о чем я?
— Знаешь, если уж ты умер, так умер! — припечатала миссис Клаузен.
И Отто вдруг вспомнил, что Патрика Уоллингфорда совсем недавно обвиняли в уклонении от отцовства — эту скандальную историю, естественно, показывали по телевизору, про нее писали в газетах, так что она не ускользнула от внимания миссис Клаузен, которая почему-то очень огорчилась, узнав, что анализ ДНК отрицательный и Уоллингфорд отцом ребенка быть не может.
— Да тебе-то какая разница, кто у них там настоящий отец? — удивился Отто.
— Понимаешь, у него такой вид, словно он и есть отец, — сказала миссис Клаузен. — Точнее, должен им быть.
— Да, наружность у него и впрямь довольно привлекательная… Ты это хотела сказать? — спросил Отто.
— Нет. Просто он выглядит так, будто ему вот-вот предъявят новый иск об отцовстве.
— Так ты поэтому хочешь, чтобы я отдал ему свою руку?
— Ну что ты, Отто! Я этого не говорила! Я всего лишь сказала: «Если уж ты умер, так умер».
— Ладно, допустим, — не успокаивался Отто. — Тогда объясни: почему именно я должен отдать свою руку? И почему именно ему?
Ну вот, теперь придется кое-что рассказать о миссис Клаузен. Это, пожалуй, важнее, чем описывать вам, как она выглядит. Видите ли, в чем дело — стоило ей захотеть, и голос ее начинал звучать так эротично, что Отто мгновенно воспламенялся. Хотя и ненадолго.
— Почему именно ты? — переспросила миссис Клаузен, воспользовавшись тем самым своим голосом. — Да… потому что я люблю тебя и никогда никого другого не полюблю! Во всяком случае, так сильно — никогда!
Услышав этот голос, Отто чуть не умер; его внезапно охватила такая слабость, что он слова вымолвить не мог. Вся кровь разом отхлынула у него от головы и от сердца и устремилась в область паха. Это случалось каждый раз, когда она с ним так говорила.
— Почему именно ему, спрашиваешь ты, — продолжала между тем миссис Клаузен, прекрасно понимая, что Отто уже целиком в ее власти. — Ну, просто потому, что ему нужна новая рука! Чего ж тут непонятного?
Собрав остаток сил, Отто еле слышно пролепетал-
— Но есть ведь и другие люди, потерявшие руку?
— Есть, но мы с ними не знакомы.
— Так ведь мы и с ним не знакомы!
— Он работает на телевидении, Отто! Его всякий знает! И потом, он такой милый!
— Но ты сама сказала, что у него такой вид, словно ему вот-вот предъявят новый иск об отцовстве!
— Ну и что? А выглядит он все равно очень милым! — не сдавалась миссис Клаузен.
— Ах, так?!
Этот возглас отнял у Отто последние силы. Он отлично знал, что последует дальше. Голос его жены звучал прямо-таки убийственно сексуально.
— Что это с тобой, милый? — спросила она. — Хочешь прямо сейчас сделать нам ребенка?
Отто молча кивнул.
Но ребенка они так и не сделали. Зато к своему письму в компанию «Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры» миссис Клаузен смогла приложить напечатанное на машинке заявление, подписанное Отто. Он не сопротивлялся. Но, подписывая, чувствовал, что пальцы совершенно онемели. Казалось, чья-то чужая рука выводит под заявлением фамилию Клаузен, а он лишь видит это со стороны…
— Да что с тобой, милый? — снова спросила его миссис Клаузен.
А потом ему стали сниться эти проклятые сны. И в воскресенье, когда играли на суперкубок, Отто был не столько пьян, сколько раздавлен невыносимой ревностью. Сон до такой степени выбил его из колеи, что даже перегнать машину на какие-то пятьдесят метров оказалось совсем не просто. Намучившись с ключом зажигания, Отто окончательно убедился в том, что за руль ему ни в коем случае садиться нельзя — он и двигатель завести не в состоянии. Некоторое время он посидел в задумчивости — все равно потребовалось несколько минут, чтобы немного оттаяло лобовое стекло, успевшее покрыться ледяной коркой, — и увидел, что с начала матча на улице намело добрых два дюйма снега.
Возможно, Отто содрал кожу с костяшек пальцев на левой руке, пытаясь отчистить обледеневшее стекло. (Это, конечно, только догадка. Мы никогда не узнаем, что случилось на самом деле. Известно лишь, что костяшки пальцев были ободраны.) Когда же он наконец — очень медленно! — подал грузовик задом и развернул его, чтобы преодолеть те пятьдесят метров, что отделяли площадку перед служебным входом от общей парковки, большая часть завсегдатаев бара, смотревших матч вместе с Отто, уже успели разойтись по домам. Еще не было и половины десятого, но на стоянке осталось всего четыре или пять машин. Наверное, подумал Отто, их хозяева тоже решили не рисковать понапрасну и вызвали такси. Остальные болельщики, будучи в сильном подпитии, все же сели за руль сами.
И тут Отто вспомнил, что такси-то он так и не вызвал. Сперва тот номер, который написал ему на бумажке бармен, был занят. («Слишком многие в Грин-Бее после такого матча вызывают такси», — думал Отго.) Наконец он дозвонился, и диспетчер предупредил его, что придется подождать — полчаса или даже минут сорок пять. Диспетчер явно попался честный.
Отто было, в общем-то, все равно, сколько ждать. Погода стояла довольно мягкая для зимы, морозец градуса четыре, а благодаря включенному обдуву кабина уже вполне прилично согрелась. Отто знал, конечно, что стоит выключить печку — и скоро опять станет холодно, но разве легкий морозец и снег не пустяк для крепкого парня, выпившего за неполных четыре часа восемь или девять кружек пива?
Отто позвонил жене. И сразу понял, что разбудил ее. Да, она видела последний тайм и так расстроилась, что почувствовала себя еще хуже и снова уснула.
— Я тоже не смог после окончания матча телевизор смотреть, — признался Отто. — Там такое творилось!..
— Бедный малыш! — пожалела его миссис Клаузен. Они всегда так утешали друг друга, хотя в последнее время — ведь миссис Клаузен, несмотря на все их усилия, никак не удавалось забеременеть, — стали подумывать о том, что для выражения нежности стоило бы подыскать какое-нибудь другое слово. Вот и на этот раз слово «малыш» кинжалом пронзило сердце пьяненького Отто.
— У нас с тобой все получится, милая, — вдруг пообещал он жене. Добряк Отто, даже пьяный и расстроенный исходом футбольного матча, прекрасно понимал: жена огорчена главным образом тем, что вместо утреннего недомогания, свойственного беременным, подхватила этот дурацкий грипп, и ее не так уж волнует отвратительная шумиха, устроенная после матча, и даже поражение любимой команды.
Отто совсем не удивило, что ему снится гинеколог, наблюдавший миссис Клаузен. Врач давал ей всякие полезные советы и велел Отто тоже непременно «провериться». (Отто понимал, что речь идет о той процедуре, когда у мужчин подсчитывают количество сперматозоидов.) Обе они — и доктор, и миссис Клаузен — наверняка подозревали, что дело именно в нем, Отто. Но миссис Клаузен так любила своего мужа, что боялась, как бы ее догадка не подтвердилась. Отто тоже боялся; «проверяться» ему совсем не хотелось.
Общая тайна еще больше сблизила супругов, но что-то тяжелое порой сквозило в их молчании — молчании соучастников. В последнее время Отто все чаще вспоминал тот день, когда они впервые занимались любовью. Не то чтобы его увлек романтический порыв, хотя Отто и был романтиком чистейшей воды. Все происходило иначе — их первый любовный акт стал предложением руки и сердца.
У родителей Отто был летний домик на берегу озера в северной части штата Висконсин. В этих местах множество небольших озер, и семейство Клаузен владело примерно четвертью побережья одного озерца. Когда миссис Клаузен впервые приехала туда, то вместо «летнего домика» обнаружила несколько крошечных хижин, причем находившийся неподалеку лодочный сарай выглядел куда просторнее любой из них Вверху, над лодками, оставалось достаточно места, чтобы устроить вполне уютное гнездышко. Электричества не было, но в одном из домиков стоял холодильник (даже два) и кухонная плита, а в душе — нагревательная колонка (все оборудование работало на пропане).
Вода в водопровод поступала прямо из озера; пить эту воду Клаузены, разумеется, не решались, зато всегда можно было принять горячую ванну. В домике были также оборудованы два смывных туалета. Воду из озера качал бензиновый движок, похожий на мотор от газонокосилки; а для смывных и сточных вод вырыли и залили бетоном огромную яму (Клаузены были просто помешаны на чистоте своих озерных владений).
