Маргарита Хемлин - Прощание еврейки
И вроде смехом, а сердце защемило.
Зарплату, которую платил ему Аркадий Моисеевич, Иосиф посылал Мирре. Она сначала недоумевала, как такое может произойти - отправляли страхделегатом, а вышло, нанялся сиделкой. Но вскоре успокоилась. Так как дома без Иосифа стало намного лучше. Никто не висел тучей, в потолок днями не смотрел, а ночами зубами не скрипел.
Младшие поначалу спрашивали, почему отец уехал, но потом перестали, видя, что мать хоть и без мужа, а довольна.
Эмма вынесла приговор:
- Мама, я замуж не хочу выходить. Глядела я на папу и на тебя, на ваше вынужденное соседство на всю жизнь и думаю, что мне такого не надо.
- Ой, что ты говоришь, Эммочка! Не всем же такое, как у меня. Тебе повезет, я чувствую, - запротестовала Мирра.
- Ну, раз чувствуешь, тогда ладно, буду надеяться. Но как тяжело: и папу жалко, и тебя жалко, и себя жалко.
- А чего нашего папу жалеть? Он жизнь в свое удовольствие живет, - Мирра даже разозлилась, что дочке одинаково жалко и мать, и отца.
- У него, мама, по моим наблюдениям, какая-то заноза в душе, он ее поддевает, поддевает, тревожит, а вытащить не может. Вот я даже голос его забыла, а взгляд помню каждую секунду. Как ни крути, он нас любит. А так, конечно, он большой эгоист. В основном ты права, - рассудила Эмма.
Мирра написала Римме, что Иосиф теперь живет с Аркадием Моисеевичем. И будет с ним до тех пор, пока надо. Интересовалась, не против ли Римма.
Римма отозвалась на удивление быстро. Писала, что рада, что надеется на Иосифа, что он очень похож на Аркадия Моисеевича, она это сразу отметила при первом знакомстве, но только теперь поняла окончательно и потому всем сердцем приветствует сложившиеся обстоятельства. Сообщила также, что им наконец-то поставили телефон и можно звонить в любое время суток.
Про Исаака написала, что он много работает по службе и что дом на ее плечах, чему она также рада. Сашенька здоров и по Киеву не скучает.
“Ну вот, - решила Мирра, - наконец-таки все расставилось по своим местам. Все при деле, все довольны”.
Наступила весна. Девятого мая Аркадий Моисеевич говорит Иосифу:
- Сегодня праздник. Мы с вами фронтовики, давайте как-нибудь отметим. Пойдем погуляем подальше от дома, на простор. Мне очень хочется. Вы не против?
Вышли в центр поселка. Дачников еще нет. Те, кто постоянно живут, конечно, в такой день вышли, приветствуют ветеранов, поздравляют.
Хорошо погуляли, постояли над Днепром.
Вернулись домой. Аркадий Моисеевич говорит:
- Иосиф, мне хочется чарку выпить. Знаете, разведу спиритус вини, как на войне. Столько лет не выпивал, а сейчас хочу. Не для опьянения. Я вам, Иосиф, скажу, я последние годы всегда как выпивший: какая-то важная мысль у меня в голове крутится-крутится, а я ее поймать не могу.
- Ничего, Аркадий Моисеевич, схватите. Обязательно схватите, - успокоил Иосиф.
- Да, конечно. Только этого-то я и боюсь сильнее всего, - Аркадий Моисеевич чарку отставил и пить не стал.
В конце мая внезапно приехала Римма. Поздоровалась с Иосифом за руку, обняла отца и сразу приступила к важному разговору (за тем, видно, и явилась):
- Дорогой папа, я рада, что ты здоров и бодро себя чувствуешь. Спасибо Иосифу Марковичу, я теперь за тебя очень спокойна. Но надо продать этот дом. Во-первых, в городе горячая вода, центральное отопление, скорая медицинская помощь и многое другое. А тут все же выселки. Я желаю тебе прожить еще сто лет, но надо думать о будущем. Нам с Игорем предложили замечательный участок в деревне Красково под Москвой. Будем строиться. Крайне важно сейчас иметь хорошую дачу - и по его министерской должности, и по семейным обстоятельствам. Приглашать людей на дачу - совсем не то, что в городскую квартиру. Ты понимаешь, папа, что это не прихоть.
Аркадий Моисеевич попросил день - подумать. Не потому, что в принципе против, а потому, что такие дела в одну минуту не решаются.
- Важно, что ты понимаешь, а я пару дней могу и подождать. В конце концов, я имела в виду, что ты сейчас перепишешь дом на меня, а потом я спокойно займусь продажей, чтобы не продешевить. Как ты правильно заметил, папа, такие дела в минуту не делаются.
Римма выразила желание поехать в киевскую квартиру и денек-другой пожить там, встретиться с подругами и друзьями.
Обратилась к Иосифу с просьбой:
- Поедем со мной, пожалуйста, мне нужно кое-что разобрать, чтобы прихватить в Москву. Боюсь, без мужской силы не обойдусь. А папа здесь сам тихонечко подумает, отвлечения в данную минуту ему ни к чему. Только прямо сейчас, а то времени совершенно нету.
Поехали.
В дороге Римма говорила без умолку. Что-то про Игоря, про Сашеньку, про то, что хочет устраиваться на работу от скуки и тоски по обществу.
- Ой, Йосенька, если бы я могла, я бы за Игоря сама работала на его месте. Он во всем со мной советуется и шагу без меня в сторону не делает. Но это же нельзя. Мне надо возобновлять медицинскую практику. Или частным образом. Пока не знаю. Вижу, ты хорошо выглядишь, даже помолодел. Тебе сколько лет?
- Скоро пятьдесят семь, - Иосиф ответил и сам удивился и своему голосу, и цифре. - Почти пенсионер. Да что “почти”, я и есть пенсионер. Живу между прочим.
Римма принужденно рассмеялась.
- Не говори глупостей, Йосенька, для мужчины это не возраст, а сказка. Я - это да, я уже пожилая женщина. Как ты думаешь?
Иосиф промолчал. А Римма нарочно еще раз спросила, с нажимом:
- Так как?
- Нет, Римма, ты не пожилая. Ты красивая. Вот и все.
В квартире Римма тут же принялась за дело.
- Я пока посмотрю в шкафах, что надо, а потом прогуляемся. Я на Крещатик хочу. Ты обратил внимание, какой у меня костюм? Французское джерси, между прочим. Я в туристическую поездку ездила во Францию. Мне кажется, я одна такая в Москве в нем. А вот ты, Йосенька, с такой выигрышной внешностью, а одет как пугало. Кстати, я тебе подарок привезла. Примерь.
Римма достала из большой сумки тонкую синтетическую водолазку бордового цвета, шерстяной джемпер, замшевые туфли типа мокасины.
- Думаю, с размерами угадала, ты точь-в-точь Игорь, только потоньше в кости. Давай переодевайся.
Иосиф растерялся, но перечить не стал. Взял вещи в охапку и направился в другую комнату. Но Римма его остановила:
- Или нет. Не так. Ты сейчас примешь ванну, а потом оденешься во все новое. Как символ.
- Перед смертным боем, что ли? - попытался пошутить Иосиф.
В ванной он долго мылился душистым мылом, тер себя мягкой мочалкой, сердился на кости и суставы, выпиравшие из-под кожи, на толстые ногти на ногах, на седые волосы по всему телу. И при этом пребывал в состоянии невесомости, которое никогда не испытывал в полную меру. Всегда что-то мешало.
Вышел - и Римма захлопала в ладоши:
- Ой, артист! Робер Оссейн! Вылитый. Ну, вылитый, как две капли! А чего мы будем вечера ждать? Прямо сейчас пойдем, я только быстренько приведу себя в порядок. Посиди пока, Йосенька, отдохни, походи по комнате, как туфли - не жмут?
В ванной комнате Римма пробыла долго, но когда вышла, настал черед Иосифа выражать мнение:
- Римма, Римма… Римма, Римма. Я артистов совсем не знаю, а то бы сказал, кто ты есть.
На улице Римма предложила:
- Йосенька, давай не говорить между собой, а просто молчать и смотреть по сторонам, на людей, дышать воздухом. Мне необычайно приятно и легко. А тебе?
- И мне.
На них даже оглядывались, вероятно, принимая за иностранных туристов.
Вернувшись домой, никаких разговоров тоже не заводили. Римма обняла Иосифа, и он ее принял, как будто только этого и ждал столько лет.
На второй день на улицу не выходили, а только лежали в постели.
На третий день утром засобирались к Аркадию Моисеевичу.
Римма торопила:
- Давай, давай скоренько, Йосенька. Сегодня четверг, надо дарственную оформить, у меня нотариус наготове завтра ждет, я еще из Москвы договорилась. Мы сто лет знакомы, он все сделает. Мне в субботу надо быть в Москве.
Иосиф отказался обряжаться в новую одежду, напялил свое.
Дверь дома в Ирпене оказалась незапертой. В кабинете на диване лежал Аркадий Моисеевич. Мертвый.
На столе большой листок бумаги - письмо.
“Дорогой Иосиф! Моя жизнь подошла к концу. Я знаю, что огорчу тебя своим поступком. Но не надо расстраиваться и пугаться неизбежного. Я понял, что пришло мое время. Сейчас весна, и все цветет. И я ухожу в хороший день. Если будет возможность, если существует такая возможность, я непременно дам тебе знать о себе, и тогда мы поговорим.
Привет Римме”.
И приписка в самом низу листа, чтобы удобно было оторвать особо:
“Настоящим уведомляю компетентные органы, что моя смерть совершенно добровольна, я принял сильнодействующее лекарство, которое хранилось у меня. Лекарство никем мне не было специально доставлено”.
Число, подпись.
Число вчерашнее.
