Маурин Ли - На краю Принцесс-парка
Злость Руби была настолько сильна, что девушка даже не чувствовала холода. Она быстро шла по пустынным улицам Дингл. Темнело, и фонарщик уже начал зажигать уличные фонари.
– С Рождеством вас, мисс, – сказал он, когда Руби проходила по полотну яркого света, словно по волшебству появившемуся на замерзшем тротуаре.
– И вас также, – ответила девушка.
Во всех домах были опущены занавески, защищая комнаты от темноты и холода ночи, – лишь кое-где наружу пробивался тонкий луч света. Люди в кругу семьи праздновали Рождество Христово. Едва ли не впервые в жизни Руби почувствовала себя очень одинокой, но грусти не было. Вместо этого она злилась на Джейкоба, который оказался таким слабаком. Он стал мертвым грузом, от которого пора было избавляться, – тем более что она ждала ребенка. Положив ладони на уже заметный животик, Руби поклялась себе, что ребенок всегда будет для нее на первом месте.
Внезапно она подумала о своей матери. Интересно, где та сейчас? Празднует ли Рождество за задернутыми шторами? В прошлом Руби иногда вспоминала о матери, но лишь мимоходом – ибо эти раздумья были бессмысленными. Она могла думать о своих родителях хоть до второго пришествия, но это все равно ничего не дало бы ей. Вероятно, мисс или миссис О'Хэган была мертва, но, даже если она где-то жила, собственный ребенок по каким-то причинам был ей не нужен. Что ж, тем хуже для нее. До недавнего времени Руби была вполне довольна жизнью, и какая разница, есть у нее мать или нет? И даже сейчас, что ни говори, жизнь была не так уж плоха – с мыслью о ребенке девушка уже почти свыклась, и особо переживать по этому поводу опять-таки было бессмысленно. Да, иногда на нее накатывало отчаяние, но потом приступ проходил, и она вновь становилась сама собой. А если бы еще и Джейкоб взял на себя часть забот, жизнь стала бы вполне терпимой.
«Будет лучше, если его уже не будет, когда я вернусь, – с мрачной решимостью сказала себе Руби. – Иначе он обо всем пожалеет».
Вернувшись в Фостер-корт, Руби обнаружила, что Джейкоб помылся, побрился, расчесался и надел костюм. Теперь он наконец- то был похож на человека. Если бы не впалые щеки и дряблая шея, его можно было бы принять за того Джейкоба, которого она знала когда-то. Парень виновато произнес:
– Руби, как только пройдет Рождество, я начну искать работу. Прости меня…
Не дав Джейкобу закончить, Руби легким мотыльком пересекла комнату и бросилась ему в объятия:
– О Джейкоб, я люблю тебя! Теперь все будет хорошо. – Она обхватила его лицо руками. – Правда?
– Да, я обещаю.
Уровень безработицы неуклонно рос вот уже несколько лет. Когда Джейкоб Виринг приступил к поискам работы, он обнаружил, что у него почти миллион конкурентов. Квалификация его ограничивалась сельским трудом, что сильно суживало для него диапазон доступных профессий. Портовые доки, основное место работы для большинства мужчин Ливерпуля, исключались – даже опытные докеры сейчас сидели без дела. Руби первая поняла, что та зарплата, на которую рассчитывал Джейкоб, – два, а может, даже три фунта в неделю – была недосягаемой мечтой. Куда он ни обращался, ему отказывали, к тому же зарплата, которая указывалась в объявлениях, была просто мизерной – но, несмотря на это, на каждое место находился не один десяток желающих.
Джейкоб уже начал подумывать, не залечь ли в постель снова, но в животе Руби рос их ребенок, а сама она с надеждой ждала от него хороших новостей. Однако он в очередной раз приносил лишь разочарование.
– Ничего страшного. Завтра тебе повезет, – говорила Руби, увидев его удрученное лицо.
Как-то она пришла из муниципалитета вне себя от ярости.
– Меня увольняют! – воскликнула она. – И это все из-за ребенка. Я сказала, что чувствую себя нормально, но они меня не слушают. Они заявили, что я могу упасть и тогда им придется отвечать за последствия. – Руби поморщилась. – И Марта Квинлан постоянно говорит мне то же самое. По ее словам, она чувствует себя неловко, когда я с таким животиком драю грязные полы, а она сидит и ничего не делает. Вообще-то она начала мне помогать. Я ей говорю, что это неправильно – платить мне за уборку и при этом убирать самой. Как будто я инвалид какой-нибудь! – возмущенно закончила Руби.
Джейкобу пришло в голову, что, если бы не сильный, независимый характер Руби, он, возможно, вышел бы из своей депрессии еще несколько месяцев назад. Но в присутствии девушки он полностью терял уверенность в своих силах, чувствовал себя чуть ли не ничтожеством. Предприимчивость Руби не знала границ, и ничто на свете не могло поколебать ее уверенности в себе и жизнелюбия. Ничуть не смущенная утратой работы, на следующее же утро она взяла шесть открыток и аккуратно написала на них:
РУБИ О'ХЭГАН
ПОСЫЛЬНАЯ ЛОМБАРДА
Собираю и выкупаю заклады в любом районе.
Она разнесла карточки по ближайшим ломбардам, и реакция превзошла все ее ожидания. Как оказалось, в городе очень много людей, которые нуждаются в деньгах, но стесняются показываться в местах, где их можно раздобыть. Отныне Руби каждое утро заходила в «свои» ломбарды – узнать, не было ли телефонных звонков или записок с просьбой прислать посыльного.
Все без исключения клиенты были женщинами, причем далеко не всегда они жили в таких благополучных районах, как Эгберс или Принцесс-парк. В Дингл также были семьи, страдающие от недостатка денег, но слишком гордые, чтобы позволить соседям узнать, что в понедельник они вынуждены были заложить лучший костюм главы семьи, чтобы в пятницу, после зарплаты, выкупить его. Если клиенты боялись, что соседи узнают Руби, ей приходилось навещать их рано утром или поздно вечером – часто имея со всех хлопот лишь пенс-другой.
Далеко не все из того, что отдавали в заклад клиенты, они потом выкупали обратно. Под конец недели Руби неоднократно слышала: «Прости, милая, но я не могу себе этого позволить. Я свяжусь с тобой, когда появятся деньги». А до этого постели оставались без белья, дети ходили без ботинок, а женщины – без обручальных колец. Иногда вещи так никто и не выкупал.
Миссис Харт, самая приятная из клиенток Руби, так ни разу и не выкупила ни одного из своих закладов. Постепенно из ее большого дома исчезали красивые вещи, которые были подарены ей на свадьбу или когда-то принадлежали ее родителям или родителям ее мужа, – и все это лишь для того, чтобы выплачивать все растущие долги сына, несносного Макса.
– Если бы я продавала эти вещи, я бы выручала за них намного больше, – жаловалась миссис Харт. – Но я закладываю их, потому что надеюсь, что когда-нибудь выкуплю их обратно. Понятия не имею, где я возьму на это деньги.
– Ломбарды хранят вещи в течение шести месяцев, а потом выставляют их на продажу, – сообщила Руби, поглаживая подросшего котенка по имени Тигр.
Первое время она не могла понять, почему так много с виду вполне благополучных женщин часто срочно нуждаются в наличности. Но постепенно девушка научилась определять скрытые признаки затруднительного положения. Некоторые женщины пили, другие играли в азартные игры, кто-то слишком много тратил на домашнее хозяйство или вынужден был выплачивать непосильные долги, перезанимая деньги. Одна грустная дама, которую Руби регулярно посещала, втайне от мужа оказывала материальную поддержку своему умирающему отцу.
Некоторые из шикарных домов, в которые заходила Руби, внутри оказывались далеко не шикарными – голые полы, мебель, лишь ненамного лучшая, чем та, которой были обставлены комнаты на Фостер-корт… Единственным приличным элементом декора были шторы, которые должны были показать внешнему миру, что у их владельцев все в порядке.
Постепенно Руби приобретала популярность в районе Дингл.
– Это посыльная ломбарда, – говорили люди, когда она проходила мимо них. – Руби, и к кому же ты сегодня идешь за своими двумя пенсами? – спрашивали они у девушки, на что она обычно загадочно улыбалась и прикладывала к губам указательный палец.
Марта Квинлан заявила, что больше не позволит беременной Руби убирать паб.
– Милая, когда ты работаешь в таком состоянии, я чувствую себя просто ужасно, – сказала она. – Но ты должна пообещать, что будешь время от времени заходить ко мне на чашечку чая. Я буду очень по тебе скучать – как и Агнес.
– Я тоже по вам буду скучать.
Руби по-настоящему подружилась с Мартой и Агнес-Фэй, и ей было жаль терять работу, но она теперь зарабатывала достаточно, чтобы обойтись без денег за уборку, – тем более что Джейкоб тоже начал работать и получал двадцать один шиллинг шесть пенсов в неделю.
Он наконец нашел работу, на которой пригодился его опыт – а именно знание лошадей. Джейкоб уже месяц работал возчиком, развозя на телеге уголь по району Эдж-Хилл. Работу он ненавидел всем сердцем. Черная едкая пыль через нос попадала ему в легкие, отчего Джейкоб постоянно кашлял и хрипел. В шесть часов он возвращался домой, весь покрытый угольной пылью – от лица и шеи до одежды. Чтобы он мог помыться, Руби приходилось греть большие кастрюли с водой – но даже вода с мылом не способна была сделать его волосы чистыми. Кроме того, сколько бы Руби ни стирала его вещи, они, да и комната в целом, всегда пахли углем. Джейкоб ощущал этот запах, даже когда спал. Каждое утро парень выбирался из постели и с отвращением натягивал молескиновые подштанники и рубаху, жесткие, как доспехи. Сверху он надевал кожаный жилет, который должен был защищать его спину и плечи, когда он на своем горбу таскал через узкий вход на задний двор клиента тяжелые мешки с углем и сбрасывал их в лаз, ведущий в подвал.
