Алан Черчесов - Дон Иван
В приемной участка клевал носом малый с погасшим бычком, прилипшим к сливовым губам. Одарив соню приветственным подзатыльником, Махмуд в сердцах растоптал упавший окурок. Дежурный вскочил, козырнул и поднялся в чувяках на цыпочки. Лейтенант пригласил меня жестом в свой кабинет, где я рухнул на стул и с наслаждением вытянул ноги. Над моей головой дребезжал допотопный кондиционер. Он заметно картавил, но работу свою знал вполне: я задремал со стаканом в руке, не успев отхлебнуть из него горячего чаю. Махмуд извлек стакан из моих расслабленных пальцев, подождал, когда я очнусь, и спросил:
– Не передумали?
Я согласился:
– Намаз – дело святое. Идите. Я подожду.
– Что ж, отдохните пока. Морг совсем близко.
Он не соврал. Хотя и преувеличил: всего-то потребовалось пройти до конца коридора. В глубине, влажной заплаткой на донышке сумрака, тускнела невзрачная дверь, шишковато обшитая сталью. Отперев ее, лейтенант пропустил меня внутрь.
До середины стены помещение было оклеено кафелем. Над ним с трех сторон висели рядами трухлявые полки. Половину комнаты занимал разделочный стол с обитой жестью столешницей. Из угла торчал пузырем рукомойник. Напротив, заняв все пространство от пола до потолка, блестела доспехами холодильная камера.
– Бывший продуктовый склад. – Махмуд завозился со связкой ключей и хмуро добавил: – Выбирать не приходится: на сто километров вокруг и больницы-то нету.
Я кинулся к рукомойнику. Когда я закончил, лейтенант подал мне полотенце, придвинул ногой табурет, потрепал по плечу и сказал:
– Это из-за спиртного. Я тут поразмыслил… Иногда бывает удобней опознать человека по документам. При пострадавшей найдена сумочка. Фотография в паспорте, могу поручиться, ее. Видеть труп вам не обязательно. Подпишите кое-какие бумаги, и дело с концом.
– Черта лысого! Дайте мне посмотреть. Я хочу.
Конечно, я врал. И, конечно, Махмуд это знал.
Он отворил холодильник, потянул со скрипом железный полок, выкатил его на стол, подождал секунду-другую, затем вскрыл молнию на мешке.
Правая сторона у лица была раздроблена в месиво. Узнать в ней можно было кого угодно – не только Анну, так что узнать в ней Анну было бы скотством.
Убедившись, что я не узнал, Махмуд очертил ладонью дугу, предлагая мне обойти стол.
Левая часть головы не пострадала совсем. Она улыбалась краешком рта и безмятежно спала. Видит Бог, я старался, но не узнать в спящей Анну тому, кто привык созерцать ее сон, было уже невозможно.
Я перевел взгляд туда, где от Анны почти ничего не осталось.
– Упала с горы, – объяснил лейтенант. – Оттого грудная клетка так вдавлена.
Она была вдавлена так, будто груди у Анны повернуты внутрь. Я до того себе ярко это представил, что вспомнил Эдипа. Безумного деда, выколовшего себе зрачки, лишь бы не видеть позора, на который его обрекли. Да-да! Отметьте там у себя в протоколе: вот о чем размышлял подсудимый у бездыханного тела любимой. Я где-то читал, что тем самым Эдип обернул зрачки в свою душу, оттого и пророком заделался. Такое вот хрестоматийное действо по обретению ясновидения… Интересно, подумал я, когда передумал все то, о чем здесь сейчас рассказал, что она там узрела своими сосками?
– Похоже на укус гадюки, – сказал Махмуд, наставив волосатый палец Анне на щиколотку. Меня не стошнило лишь потому, что давеча я из себя уже себя выблевал. – Видите точки?
Я кивнул. Лейтенант продолжал:
– Это не все. На спине в межлопаточной области имеется гематома размером с монету, что наводит меня на еще одно подозрение… Желаете посмотреть?
– Верю на слово.
– Обсудить остальное мы можем с глазу на глаз. – Он расправил мешок, застегнул на нем молнию и задвинул полок в холодильник. – Не исключено, что свалиться с горы вашей супруге кто-то помог, толкнув сзади тонким и крепким предметом. Скажем, прогулочной тростью. Или подобранной веткой, коих на склоне десятки.
– Таков вывод криминалистов?
Махмуд скривил губы:
– Таков мой вывод. Криминалистов у нас в штате нет. Заполучить их сюда можно лишь по заключению патологоанатома.
– Но патологоанатома у вас тоже нет…
– Зато есть в Тизните и в Агадире. Ближайший – в Ифни.
– Почему не отправили тело туда?
Лейтенант навесил на холодильник замок, поглядел на меня и изрек:
– Официальный ответ – за недостатком улик.
– Официальный мне на хрен не нужен. Попробуйте честный.
– В нашей стране почитается вежливость. Оттого и честный ответ иногда походит на бред. При ком-то еще я, возможно, его и не вспомню.
– При ком-то еще я и сам буду вежлив, как бедуин с родником. А пока мы вдвоем, выкладывайте, что там было у вас на уме, когда вы решили ее заморозить, вместо того чтоб отправить в Ифни?
– Причин минимум три.
– Раз? – Я загнул свой мизинец.
– Предположим, я не был уверен, что найду в вас того, кто изъявит готовность платить за аренду спецсредств и покроет расходы по транспортировке. Между прочим, сказать, что уверен сейчас, я по-прежнему не могу.
– Можете. – Я распахнул перед ним свой бумажник. – С первой причиной разобрались. Что со второй?
– Не был уверен, что вы согласитесь на аутопсию. Иногда доискаться до правды родные совсем не спешат.
– Я – спешу, так что лучше бы нам перейти к третьему “не был уверен”.
– Тут как раз я уверен: ехать в Ифни нам совсем ни к чему.
– Извините, не понял?
– Лаборатория лучше в Тизните.
– Тогда едем в Тизнит!
Толстяк сложил руки на брюхе и с укоризной сказал:
– Неразумно. От Тизнита до Агадира всего час езды, причем по приличной дороге.
– А лаборатория там…
– Не хуже, чем в Марракеше.
Выпытывать у лейтенанта, какого лешего он не захватил останки с собой, когда ехал в аэропорт, я раздумал: наверняка встречать гостя трупом по меркам Марокко было бы крайне невежливо.
В кабинете нас ждал на подносе пенящийся чай. Аромат заваренной мяты я ощутил в коридоре. Точно. Я подумал еще, что тело в мешке совсем смертью не пахло. Так же, как не пахло оно самой Анной. Будто смерть и Анна сыграли свой матч вничью. Горя я никакого не чувствовал. Только усталость и грязь, облепившую за день меня окончательным слоем беды.
Махмуд засел за телефон, долго и громко кричал в трубку, а как накричался, водрузил ее на металлические рога, из-под которых крякнул обиженно перебинтованный череп. Скулы аппарата были обвязаны скотчем от уха до уха, словно бы у него ныли зубы. Теперь под повязкой забушевала еще и мигрень. Голова телефона раскалывалась буквально на глазах. Лейтенант сгреб в пригоршню мозг и лобные кости и всучил рядовому в чувяках. Швырнув ему в грудь моток изоленты, прогнал подчиненного вон и пояснил, обратившись ко мне:
– Насчет прицепа я договорился. Дадут в соседней деревне. Обещают завтра с утра. Чтоб не обманули, пошлю на рассвете Саида. Морозильник возьмем у моей же сестры. Размер подходящий: сто девяносто на пятьдесят. Движком одолжимся у тестя. Остается найти, у кого разжиться соляркой, но это уже чепуха.
– Разве мы едем не сразу?
Махмуд разгладил усы:
– Сразу даже ослы не брыкаются.
Я не нашел, что ему возразить.
Вдруг полицейский исчез: сверху нырнул, а снизу подпрыгнул, отчего вмиг стал невидим. Но по-прежнему слышен: из-за подергивающегося стола раздавалось деятельное сопенье, выгребавшее из ящиков всякий хлам – огарок свечи, разбитый фонарь, футляр для очков, какой-то флакон, штук семь зажигалок, жестянку с печеньем, моток альпинистской веревки и шайбу с кремом для обуви. Следом шлепнулись на пол две беззубые желтые морды.
– Бабуши, – представил Махмуд, снова выросши передо мной. – Надевайте. Джалаб позаимствуем по дороге. Сейчас лучше всего отвести вас в хаммам.
Я скинул свои мокасины. Бабуши пришлись почти впору.
На улице парень в чувяках заметно повеселел и с видимым удовольствием тащил за нами ведра. В них что-то толкалось, каталось и тыкалось, шелестя уютно фольгой. Мы свернули на улицу, в сравнении с которою та, где размещался участок, могла бы считаться проспектом. Лучи сюда не проникали. Их хватало лишь на небритые козырьки старых крыш. Белое, едкое солнце водило по ним сухим языком в тщетной попытке добраться до ручейка, стекавшего жидким зловонием по змеистому желобу. Стены повсюду были слепы от рождения: окна фасадов, как я догадался, выходили на внутренние дворы. Тут и там попадались невзрачные двери, за одной из которых и скрылся Махмуд, оставив нас с пареньком ожидать в переулке.
Лейтенант воротился через минуту.
– За джалаб сочтетесь потом, – похвалился он свертком под мышкой.
Мы опять куда-то свернули. На перекрестке дорожный порядок охранял запрещающий знак – осел в красном кружке. Похоже, в Эль-Ишак-аль-Гнилькрае имелся и свой пешеходный бульвар.
