Амритрай - Современная индийская новелла
В моей комнате висит одна-единственная картина — иранская винная чаша на фоне бескрайней синевы небес.
Я повесил картину так, чтобы на нее падали первые лучи утреннего солнца, и передвинул свою постель к противоположной стене, чтобы, просыпаясь утром, видеть картину перед собой.
Нравится мне сама картина или же я просто люблю художника, который мне ее подарил? А может быть, тут есть и то и другое? Если бы картина была лишена очарования, повесил бы я ее перед глазами, повинуясь одному только чувству симпатии к ее творцу?
Я слышал, что в персидской поэзии «сура» (вино) — это символ жизни, а «джам» (винная чаша) — ее вместилище. Художник поместил винную чашу среди бесконечности. Как будто виночерпии Омара Хайама, укрывшись за густо-синим занавесом небес, говорят, протягивая чашу: «Наполни ее нектаром, и пусть он никогда не иссякнет». Художник проявил немалую смелость, дав это новое толкование. Внизу он написал в форме рубаи:
Держу я чашу дивную с вином.
Запреты вековечные — на слом.
Попробуй только опрокинуть чашу —
Я целый мир переверну вверх дном.
Вначале, когда я смотрел на картину, на душе у меня становилось радостно. Она — словно неустанный призыв к наслаждению жизнью, гордый протест против всякой обыденности. Вечный трепет, сокровенная тайна творения любви и природы.
Но теперь эта картина больше не радует меня. Когда я смотрю на нее, сердце пронзает острая боль. И я думаю уже не о невидимом виночерпии, а о непутевом художнике Пореше. Я давно уже ничего не слышал о нем. Не знаю даже, жив он или умер. На письма мои он не отвечает.
Создатель избрал для Пороша суровую участь рабочего на огромном металлургическом заводе. Сумеет ли Пореш сохранить свое творческое «я», если ему придется часами стоять рядом с бушующим в домне огнем?
Услышав как-то песню бродячего певца «Не опалишь ли ты в огне бутон своей души?», я вспомнил Пореша.
Затем другая мысль пришла мне в голову: ведь его сжигает и внутренний огонь. Какая-то неодолимая сила бросает его из страны в страну, от одного дела к другому!
Пореш рано потерял мать и отца. Детство он провел в Джамшедпуре, у старшего брата. Врат был мастером на заводе.
По соседству с ними жил один инженер-немец, жена которого увлекалась живописью. Бездетная женщина очень привязалась к Порешу. Он каждый день рисовал под ее руководством и, изведя немало бумаги и красок, доказал, что не лишен таланта.
Однажды супруги взяли с собой Пореша в Бомбей. Город произвел на него неизгладимое впечатление. Но морское путешествие затмило все остальное. Вернувшись домой, он часами рассказывал об этой поездке. От своего брата Пореш узнал, что их семья в прошлом была очень богата. В одной из деревень округа Кхульна до сих нор сохранились свидетельства былой славы их когда-то знаменитого рода. Нет больше коней и слонов, нет и стражников с ружьями и дубинками, но древние развалины дворца еще существуют, и каждый их камень мог бы порассказать о многом.
Пореш загорелся желанием увидеть руины собственными глазами и, никому ничего не сказав, сел на поезд.
Воспоминания о поездке на пароходе неотступно преследовали его, и, добравшись до Калькутты, Пореш отыскал порт. По узкому деревянному трапу люди поднимались на пароход. Пореш последовал за ними. Только к вечеру из разговоров пассажиров он понял, что пароход направляется в Рангун. Почти все его деньги ушли на билет и штраф.
Порешу было всего тринадцать лет, когда он оказался совершенно один в незнакомом городе, в чужой стране и без гроша в кармане.
Он долго бродил по улицам. Наконец, очутившись в толпе на каком-то перекрестке, он горько расплакался. Человек положил руку ему на плечо и спросил по-английски: «Мальчик, что с тобой? Почему ты плачешь?»
Слезы хлынули еще сильнее. Кое-что узнав от Пореша и догадавшись об остальном, он повел мальчика в гостиницу.
Можно считать это предопределением судьбы, потому что незнакомец оказался японским художником, в этот же день приехавшим в Рангун.
Некоторое время они жили в Рангуне. Художник был человек состоятельный, он отдал Пореша в английскую школу. Через несколько месяцев художник уехал на родину. Вместе с ним поехал в Японию и Пореш.
Лишившись своего покровителя — художник отправился на войну, — Пореш оказался в трудном положении. После продолжительных поисков работы ему удалось наконец получить место декоратора в театре. Пореш, очевидно, был первым индийцем, оформлявшим японскую сцену.
Пореш жил в Хиросиме и совершенно случайно не оказался там — ему пришлось на несколько дней уехать из города, — когда на Хиросиму была сброшена атомная бомба. Вся наша жизнь — сплошная цепь случайностей, и судьба Пореша тому еще одно подтверждение. Пореш, вероятно, был единственным индийским гражданином, который находился в непосредственной близости от эпицентра атомного взрыва.
Конечно, если бы Пореш погиб в Хиросиме, я так никогда бы и не узнал о его существовании. Да кто знает о тех безвестных художниках, которые распались на атомы в этом японском городе?
После войны Пореш овладел профессией электрика и получил место на заводе одной из крупных фирм в Таиланде. Самолет, на котором он летел в Таиланд, разбился. Пассажиры и команда погибли, остались в живых только трое, получившие тяжелые ранения. Среди них был и Пореш. Уцелевшие пассажиры оказались жителями трех стран: Индии, Бирмы и Цейлона. Чудом избавившись от смерти, они поклялись, что навсегда останутся друзьями и обязательно навестят друг друга.
Сначала Пореш поехал в Бирму, повинуясь, вероятно, манящему свету воспоминаний. В Бирме он устроился на службу в фирму, экспортирующую лес. Пореша послали агентом в Мозамбик и Анголу.
Но надолго ли могла удержать его торговля лесом? Он бросил службу и отправился навестить своего цейлонского друга.
Временами ему приходила в голову мысль пригласить друзей к себе на родину. Но старший брат умер, и никакого дома теперь у него уже не было.
Пореш снова пустился в путь. Пешком, на поезде, на автомобиле, верхом на верблюде он объездил всю Индию.
В Уджджайне он подружился с ювелиром Бахалулом Шах Лоди и разъезжал с ним по княжествам. Княжеские жены не желают продавать свои драгоценности первому попавшемуся покупателю, они подыскивают достойного доверия и убеленного сединами ювелира и только его допускают в свои покои. Таким и был Бахалул Шах Лоди. Где только не побывал Пореш вместе с ним! Он узнал обо всех распрях и сварах, происходящих на женской половине княжеских дворцов…
В Джайпуре Пореш оформлял помещение для сессии Комитета Индийского национального конгресса.
В Бомбее ему выпало на долю зажечь свет в погруженном во мрак квартале продажных женщин. Пореш создал фонарь новой конструкции — при меньшем потреблении керосина фонарь давал более яркое освещение — и, продав свое изобретение за гроши, снова пустился в путь.
Извилистый путь скитаний привел его в Нагпур.
Старейшины нагпурской мусульманской общины преисполнились к Порешу такого доверия, что поручили ему заботу о крупной вакуфной собственности.
Примерно в это время Пореш начал писать на хинди и урду рассказы, стихи и очерки. Некоторые из них были напечатаны в нагпурских газетах.
Но однажды он сбежал и из Нагпура. «Пусть мое путешествие, — решил он, — окончится там же, где и началось». Пореш уже ехал в поезде в Джамшедпур, как вдруг по дороге узнал, что в Бхилаи строится металлургический завод. Если нужно зарабатывать на жизнь, то почему не на металлургическом заводе. Да к тому же на новом заводе и в новом месте. И он сошел на станции Дург.
В Бхилаи я и познакомился с Порешем. Пореш, ты помнишь наш первый разговор?
Кто-то сказал мне, что один рабочий прекрасно рисует и умеет вырезать из бумаги изумительные узоры.
Ты вскоре явился. Помнишь, Пореш, когда я увидел тебя, у меня вырвалось:
— Как вы похожи на Ван Гога!
Ты расхохотался. Одежда у тебя была вся засаленная, черная борода блестела. На первый взгляд тебя можно было принять за муллу. Но в глазах твоих не было и тени благочестия, в них светился острый ум. Ты начал рассказывать о своей работе.
— Здешние русские ничего не имеют против твоей бороды? — спросил я.
— Мне кажется, меня даже больше уважают.
— Правда?
— А такая борода может быть только у серьезного человека, — и он рассмеялся. — Тогда в Бхилаи, того, что вы видите сейчас, не было и в помине. Один русский спросил меня: «Можете управлять краном?» Я ответил: «За два-три дня научусь». — «Я так и подумал», — улыбнулся он. Меня послали в Висакхапатнам. Нужно было выгрузить оборудование с советских кораблей. А что могу я один? Я обучил работать на кране четырех человек. Знаете ли вы, что оборудование для Бхилаи перенесли на индийскую землю такие люди, как я? Русским очень понравилось, как я работаю. Несколько раз мои фотографии появлялись в газете. А внизу подпись — индийский труженик.
