Кевин Брокмейер - Краткая история смерти
На краю света. Несмотря на полученное образование, Лори по-прежнему так думала. В детстве она верила, что если начать рыть яму на заднем дворе и не останавливаться, пока не минуешь центр земли, то в конце концов вылезешь вниз головой на краю света. Лори представлялось, что там все неправильно, шиворот-навыворот, прямо противоположно тому, как должно быть. Облака как горы, небо как синее озеро, звезды как гладкие белые камушки, лежащие под водой. Люди, которые живут на краю света, ползают по потолку, как пауки. Лори живо представляла, как они цепляются за траву при сильном ветре и держатся что есть сил, чтобы не сорваться в пустоту. Испугавшись, она немедленно решила, что край света — это место, куда ей точно не хочется.
Лори даже не представляла, что однажды там окажется, — не просто на краю света, но на краю края. Что почти наверняка она здесь умрет. Но опять-таки в детстве Лори много чего не могла представить. Что она разлюбит мужчину, с которым встречалась в колледже, и больше никогда его не увидит. Что специальность эколога приведет ее на работу в «Кока-колу». Что отец переживет два инфаркта и небольшой сердечный приступ.
— Вы с матерью одинаковы… — послышался отцовский голос. — На улице сорок градусов, но, если включить кондиционер, вы обе начинаете жаловаться, что мерзнете.
Бум.
«Запись 78, 11 марта. Больше нет никого. „Апчхи, апчхи, мертвецов сожги“. Или как там в оригинале? „Мертвых уноси“. Про Черную смерть. Не помню, от кого я это слышал. „Хоровод и розы“ — про красные пятна на теле зараженных, „букетики мимозы“ — про цветы, с которыми их хоронили, а „апчхи, апчхи“ — про то, что на них нападал чих перед смертью. Наверное, можно сказать и „сожги“. Я чувствую себя человеком, пережившим извержение вулкана, — одним из тех несчастных, которые выкарабкались из обугленных развалин, когда все наконец закончилось. Они пересидели в колодце или убежали в холмы, чтобы переждать катастрофу. Вейш умер вчера. Мы похоронили его утром. Он последний. Последние два дня ему было очень скверно. Наверное, надо сказать: слава Богу, что он наконец умер, но все это отнюдь не кажется мне милостью Божьей. Скорее, проклятием. Настоящим проклятием. Господи. Какой ужас. Теперь тут только мы с Пакеттом. Мы нашли в сети еще немного информации — то ли отрывок из дневника, то ли личный блог какого-то старшеклассника. Он написал, что инкубационный период продолжается несколько часов или максимум — дней. Вот что он пишет: „Мы, немногие, у кого до сих пор нет симптомов, прячемся в спортзале, подальше от остальных. Если бы не дурацкий карантин, мы бы уже давно ушли. Но похоже, пути отсюда нет. Как только кто-нибудь подцепит „мигалку“, с нами будет покончено“. Это правда? Если так, то я не понимаю, почему мы с П. до сих пор здесь. Почему мы еще живы. Наверное, холод замедляет развитие вируса. Больше ничего не могу предположить. Мы снова пытались связаться по рации с Берд, но безуспешно. Интересно, о чем она сейчас думает. Мы уже должны были вернуться. Прости, Лори. Надеюсь, ты не последуешь за нами. Лучше сиди там, честное слово. Несколько часов назад я точил нож, когда П. закричал: „Иди сюда, ты должен это видеть“. Что такое, спросил я. Пакетт: „Просто иди сюда“. Он нашел веб-сайт, передававший изображения онлайн с помощью орбитального спутника. Значит, во-первых, спутники еще работают, а во-вторых, продолжаются трансляции. Изображения были не настолько подробными, чтобы разглядеть отдельных людей или отдельные тела, но мы рассмотрели дороги, дома, забитые машинами шоссе. Вот что мы оставили после себя, таково наше наследство — мир, полный сломанных машин и пустых зданий. И мерцание десяти тысяч спутников над головой. Разумеется, где-то должны быть еще люди, кроме нас с Пакеттом. Отшельники, которые чудом спаслись от эпидемии. Гималайские шерпы. Горцы. Монахи, живущие в пустынях. Разбросанные по миру беглецы, которые выживают после любой катастрофы и рассказывают остальным о случившемся. Впрочем, не осталось тех, кому можно было бы рассказать, если не ошибаюсь. Только двое — Майкл Пакетт и Роберт Джойс. Или трое — считая Лори Берд. Еда, которую мы привезли на снегоходе, закончилась, и мы принялись за местные запасы. У нас нет иного выбора, иначе мы умрем голодной смертью. Так приятно снова есть мясо, мягкий хлеб и овощи. По крайней мере хоть что-то хорошее. Найдя сайт с картинками со спутника, мы полчаса спорили, не добраться ли нам до другого берега острова Росса.
Пакетт: это единственный разумный вариант. Если рация там действительно исправна, как сказал Митъярд, мы сможем с кем-нибудь связаться.
Я: почему бы не вернуться в хижину за Берд? Нельзя просто так ее бросить.
П.: и что потом? Привезем Лори сюда? Зачем? Говорю тебе, надо ехать к гнездовью. По крайней мере будет шанс спастись. О Лори подумаем потом, так или иначе.
Я: я просто хочу сказать, что если она пробудет там слишком долго, то сойдет с ума. Но Пакетт в кои-то веки прав. Только абсолютный идиот откажется от попытки добраться до исправной рации, даже если невелик шанс, что она работает. До вечера мы укладывали вещи. Еду, инструменты, палатки, туалетные принадлежности. Дорога до гнездовья и вполовину не так трудна, как путь до станции. Небо даже сейчас — цвета осенних листьев, густо-алое, и света еще достаточно. Если верить карте, вокруг — преимущественно шельфовый лед. Иными словами, ровная, если даже и не достаточно гладкая, поверхность. Мы отправимся завтра утром. В одиннадцать часов. Пересечем Туманный залив, двигаясь прямо к южной оконечности острова. Остаток ночи я просплю, мне необходим отдых. Голова болит, и глаза тоже».
Это была последняя запись. Лори восемь раз перечитала дневник за последние три дня, пытаясь понять, что делать дальше — уходить со станции или нет? Насколько вероятно, что она заболеет? Не кашляла ли она в последнее время чаще обычного? Не слезятся ли у нее глаза? Лори вспомнила, что однажды ночью, вскоре после того как обнаружила на станции список с крестиками, она проснулась и чихнула, а потом снова заснула, не успев перевернуться на бок или поправить подушку. Может быть, это признак заболевания?
Так или иначе, что случилось с Пакеттом и Джойсом? Добрались ли они до исправной рации? Где они сейчас?
Лори беспокоилась о них.
В очередной раз дочитав дневник до конца, она закрыла его, положила на колени и провела ногтями свободной руки по голове — «жест размышления», как однажды выразился учитель английского в старшей школе. Затем Лори пошла в кладовку и начала собирать еду, которую намеревалась взять с собой в путешествие.
Пакетт и Джойс правы. Если есть шанс связаться при помощи рации с кем-нибудь — с кем угодно, — нельзя упускать возможность.
Не важно, что шансы невелики. Лучше так, чем полное их отсутствие, — а именно это ее и ждет, если она останется на станции.
Опять же если она поедет на гнездовье, то, возможно, найдет Пакетта и Джойса.
Лори так и не разгрузила снегоход, поэтому оставалось взять только еду, одежду и кое-какие мелочи — аспирин, туалетную бумагу и запасную антенну для передатчика. Она убрала дневник Джойса в сумку, сунув его между стопкой теплых кальсон и запасными носками и заложив газетной статьей, найденной возле компьютера, — той самой, где шла речь о распространении вируса по Северной Америке. «Чума! Смертельный вирус опустошает Мексику. Десятки миллионов заболевших „мигалкой“». Лори потащила узел к двери, не забыв пакетик с мылом и зубной пастой и ящик с замороженными продуктами.
Снаружи царил мрак — ни проблеска солнца, — поэтому не было смысла ждать утра, чтобы отправиться в путь. Утро наступило бы разве что через месяц. В столь долгой ночи рассвет казался иллюзией — как Атлантида, Небесный Иерусалим и Эдемский сад. Грезы курильщика, подумала Лори. Воздушные замки.
Звезды почти не двигались. В небе висел бриллиантовый клинышек луны, выглядывавший из-за толстого слоя облаков. Лори убрала вещи в багажный отсек снегохода, закрыла замок и в последний раз обошла здание. Один из прожекторов, стоявший прямо над могилами, ярко освещал двадцать холмиков, которые отбрасывали на стену дома короткие черные тени, похожие на лужи нефти. Ветер поменялся, и Лори услышала скрип и скрежет морского льда. Она вернулась во двор и завела мотор.
Она боялась, что топливо может замерзнуть на морозе и разорвать мотор, но волноваться было нечего. Мотор завелся со сдавленным гулом, который медленно начал нарастать. Сначала вспыхнули фары, потом приподнялись полозья и загорелся экран навигатора — то есть как минимум одно полярное реле еще работало.
Зато остальная система, видимо, отказала, или в ней возникли огромные прорехи. Монитор показывал, что Лори находится к югу от экватора. То есть где-то в Кении.
Она протяжно вздохнула, закрыла глаза и опустила голову на руль, пытаясь понять, смеяться ей или плакать.
