Виктория Хислоп - Нить
– Добро пожаловать, – пробасил он, – в церковь Святого Николая Орфаноса.
Евгения перекрестилась несколько раз. Она не заметила имени святого над входом в церковь, но знала, что Николай Орфанос – покровитель вдов и сирот. После стольких месяцев неизвестности она вдруг ясно осознала: ее муж, отец девочек, мертв – иначе почему бы Господь привел их именно сюда? Наверняка это знак.
За последние годы столько женщин осталось вдовами, столько детей осиротело. По всей Греции было множество одиноких матерей и детей без отцов, и Евгения поняла, что в смерти ее мужа уже почти не может быть сомнений.
– Доброе утро, батюшка, – пробормотала Евгения и, обойдя его, поспешно вышла из церкви.
Девочки без возражений двинулись за ней, чутко уловив перемену в настроении матери.
Солнечный свет ослепил Катерину. Николай Орфанос. Покровитель вдов и сирот. Она была убеждена, что мама где-то ждет ее, и мысль о том, что она, Катерина, – сирота, не укладывалась в голове. И все же по спине пробежал холодок. Она не понимала, почему по лицу Евгении текут слезы, и решила: должно быть, от яркого света.
Вскоре они свернули на улицу Ирини и пошли с холма к своему дому, а навстречу им поднималась Павлина. На этот раз с ней была еще какая-то женщина, повыше ростом и необыкновенно красивая.
– Здравствуйте, – сказала Павлина. – Как дела, кирия Караянидис?
– Отлично, спасибо, – ответила Евгения.
Катерина загляделась на эту красивую смуглую женщину. Давно уже она не видела таких дорогих платьев, и оно немного напомнило ей одно из маминых – с легкими складками внизу, развевающееся на ходу.
Ольга представилась и спросила у детей, как их зовут. Они с Евгенией обменялись любезностями, а вскоре к ним подошла еще одна соседка.
– А это кирия Морено, – сказала Павлина. – Она с семьей живет в доме номер семь.
– А вон там мой сын Элиас, играет с Ольгиным Димитрием, – с гордостью сказала Роза Морено.
Евгения взглянула на двух темноволосых мальчиков, которые беседовали о чем-то, почти касаясь друг друга головами. Если бы они не были одеты настолько по-разному, их можно было бы принять за братьев.
Завязался разговор. Женщины рассказывали друг другу о себе, о детях, о том, чем зарабатывают на жизнь. Евгения поняла, что все они так или иначе связаны с шитьем и тканями, и, оживившись, сообщила, что сама раньше ткала ковры.
– Может быть, мой муж знает кого-нибудь, кому нужны ткачихи! – радостно воскликнула кирия Морено. – Я его вечером спрошу. Сейчас ведь все турки уехали, и вы не поверите, как пострадали из-за этого некоторые ремесла. Никто, наверное, даже не подумал как следует, какая это будет потеря для города, когда подписывали этот договор.
– Это было большое потрясение, но кирия Караянидис наверняка знает об этом больше, чем кто-либо, – тихо сказала Ольга.
Дети уже испарились – им наскучил взрослый разговор. Мария ушла в дом, а София, более храбрая, осталась на улице и, прислонившись к стене, стала смотреть, как Димитрий с другим мальчиком катают по склону обруч. С каждой попыткой он не падал все дольше и дольше. Димитрий заметил, с каким восторгом девочка следит за его успехами, и начал рисоваться. Через десять минут София уже разговорилась с мальчиками, и они стали играть вместе.
Катерина тем временем дошла уже до конца улицы. Она начнет искать маму прямо здесь и сейчас, и единственный способ – смотреть вокруг и расспрашивать. Мама всегда говорила: «Не будешь искать, так и не найдешь». Значит, надо искать.
Она снова оказалась перед маленькой церковью и поняла: если идти прямо вниз с холма, то попадешь в порт. Может быть, там у кого-нибудь есть список приплывших из Смирны. Откуда знать, что ее мама в Афинах? Может быть, ее тоже привезли в Салоники. Пока не спросишь, так и не узнаешь.
Далеко она не ушла – оказалась перед знакомым рядом магазинов. Ее привлек тот, с ленточками.
В витрине владелец выставил яркую радугу из атласа, и Катерина остановилась поглазеть. Магазин, заваленный пирожными от пола до потолка, и тот не манил бы ее к себе сильнее. Ей вспомнилось – так, будто это было уже много тысяч лет назад, – как мама смастерила ей юбку для танцев из ленточек в несколько рядов, сшитых вместе спиралью, так, чтобы цвета постепенно переходили один в другой – от красного к оранжевому, потом, через несколько оттенков желтого и зеленого, к голубому… Хоть на руках, хоть на своей незаменимой швейной машинке Зения Сарафоглу всегда шила Катерине платья с любовью и фантазией.
«Этот магазин показался бы маме настоящим раем, – думала Катерина. – Если она здесь, в этом городе, непременно сюда зайдет. В такие магазины она каждый день ходила».
С недетской решительностью Катерина толкнула дверь и вошла.
Когда створка открылась, над ней звякнул колокольчик. Он должен был известить продавца, что появился покупатель, но никого не было видно. Внутри магазина не было того яркого света, что снаружи, – там было темно и мрачно, но полоска света от двери выхватила из этой темноты тускло поблескивающие баночки с бусинами. Они стояли на полке, как конфеты.
Катерина закрыла за собой дверь и провела пальцами по катушкам с лентами, стоявшим на полках. На ощупь атлас был восхитительно приятным, и она не удержалась – взяла одну катушку и покрутила, чтобы лента размоталась ей в ладонь. Тут она услышала, как кто-то кашлянул. Катушка со стуком упала на пол, тут же чиркнула спичка, и над Катериной нависла огромная тень великана.
С колотящимся от ужаса сердцем девочка бросилась к двери, но, добежав до нее, увидела, что за прилавком теперь кто-то есть. Это оказался никакой не великан, а обычный человек – в очках на кончике носа, с белыми волосами.
Порыв убежать из магазина угас. Что он ей может сделать, из-за прилавка-то? Желание найти маму оказалось сильнее робости.
– Чем могу тебе помочь? – Голос у владельца магазина был добрый, мягкий. Дедушкин. – Ты, наверное, хотела ленту в волосы?
Малышка не смогла ответить – страх еще не прошел.
– Маленький кусочек можешь взять, а больше нельзя, не то придется с тебя деньги брать.
Катерина подняла руку к волосам. Они были лохматые и не очень-то чистые. Может быть, с ленточкой будут лежать лучше?
– Какого тебе цвета? – спросил продавец и взял в руки огромные ножницы.
– Синего…
– Синего? – Он хмыкнул. – У меня их несколько. Наверное, штук триста разных оттенков синего. Светло-синий, темно-синий, индиго, кобальтовый, ультрамариновый, сапфировый, цвета морской волны… Какой тебе больше нравится?
Катерина видела, что он улыбается, гордясь тем, какое разнообразие цветов помещается в его маленьком магазинчике.
– Я не знаю. А вам какой больше всего нравится?
– Знаешь, меня еще никогда об этом не спрашивали, – ответил хозяин; эта девочка его все больше забавляла. – Когда покупатели приходят сюда, они, как правило, сами знают, чего хотят, и мое мнение их не интересует.
– Моя мама тоже такая, – сказала Катерина. – Когда она шьет мне платье, то всегда знает, чего хочет. Мне никогда не дает выбирать. Так что уж лучше вы скажите, какую мне взять.
– Ну что ж, в таком случае, раз уж ты спрашиваешь, я тебе подарю ленточку моего любимого цвета. У меня его немного осталось, но это цвет особенный – некоторые богатые дамы взяли моду отделывать такими лентами шляпки.
Он сунул ножницы в карман фартука, приставил к полкам деревянную лестницу, забрался наверх, дотянулся до самой верхней полки и снял оттуда катушку.
– Этот цвет называется сапфировым, – проговорил он с лестницы. – Но тут в середине есть золотая ниточка. Я сам придумал. И многим дамам это, похоже, пришлось по душе.
Все еще стоя на шатающейся лестнице, он отрезал два кусочка сантиметров по пятнадцать длиной и вернул катушку на место.
Спустившись, он протянул ленточки Катерине, которая уже, как умела, заплела себе косички.
– Спасибо, – сказала она, завязывая ленточки. Проблески золота казались совершенно неуместной роскошью рядом с ее грязным платьем. – Спасибо большое! Очень красивые.
Она рассмотрела ленточки поближе, восхищенно погладила пальцем золотую полоску.
– Я ищу свою маму. Она шьет платья. Она не приходила сюда за ленточками?
Она спросила это так, что владелец магазина подумал, что девочка пришла с мамой и просто потерялась, пока они ходили за покупками.
– Где ты ее видела в последний раз? – участливо спросил он. – Я уверен, когда ты вернешься домой, то увидишь, что она уже ждет тебя там. Беспокоится, должно быть.
– Она не ждет меня дома. Она не знает, где я живу. Я уже давным-давно не видела ее.
Старик смотрел непонимающе.
– Мы жили в Смирне, – пояснила Катерина. – И я там потерялась.
