Большой куш - Лорченков Владимир Владимирович

– Это что еще такое? – спрашивает меня из-за спины пораженная Лена.

– Это отзыв о моей повести, которую я все-таки написал! – говорю я.

– Да ну? – спрашивает она. – А когда?

– Ну, не так давно…

– Хорош заливать, – коротко и зло говорит она. – Что это такое?

– Понимаешь, – объясняю я, – в пятницу же пора предъявлять сценарий…

– Ну, да, – говорит она. – Твой, кстати, ни к черту. Для детских аттракционов не годится. Совсем.

– Да, – говорю я, и меня пронзает обида. – Тем не менее. Я вот решил, что не хочу обламываться к пятнице.

– И? – все еще не понимает она.

– Ну, я написал отзыв на свою книгу, которую еще, собственно, не написал, сослался на московский журнал и отправил его в городскую газету. Ну, им же всегда приятно, когда кто-то из этой дыры чего-то добивается, правда? Они и напечатали текст.

– А, э-э-э, книга?

– Ну, я всем говорю, что авторские экземпляры еще не получил, – говорю я. – Как тебе идея?

Лена смотрит на меня внимательно, надевает голову Микки-Мауса и говорит:

– Знаешь, мне начинает казаться, что ты и правда мог бы писать книги.

– А то! – горделиво выпрямляюсь я.

– Если бы не одно «но». Твоя патологическая лживость перешагнула рамки писательства и расширилась до границ шизофрении. Наворотить такое, чтобы день побыть в центре внимания…

– Не понимаю, что ты хо…

– Ты врешь чересчур много даже для писателя, милый, – терпеливо гвоздит меня Лена. – Это забавно, правда? Ну, то, что ты писателем-то еще не стал, а уже перестал им быть. Упущены даже не возможности, а намерения. Правда, удивительно? У тебя своего рода талант…

– Иди ты к черту! – говорю я.

– Не могу, – говорит она, обнимая меня за плечи, и Микки с Енотом идут, как дружочки, по дороге, – потому что у нас с тобой общее дело, милый. Настоящее, а не придуманное, как эта твоя история на заборе.

– Ладно, – сразу сдаю я назад, – прости. Таков я. Это все от нехватки любви и отцовского внимания. Наверное.

– Возьми себя в руки, – говорит она спокойно, – мне плевать на твои детские комплексы, не пытайся меня ими разжалобить. Ты избавишься от них только тогда, когда сам наплюешь на эти самые комплексы. Сегодня в мужском туалете поставь маленькую камеру. Снимем развлечения нашего босса еще и на видео, и все.

– К пятнице управимся? – спрашиваю я.

– Боишься, к пятнице все узнают, что ты врун? – спрашивает она.

– Нет, – вру я.

– Не беспокойся, – успокаивает меня Лена. – Какая разница, что о тебе подумают сотрудники парка.

– Да, – говорю я, – моего парка.

– Нашего, – поправляет Лена.

– Само собой, – говорю я.

И добавляю:

– Мы же всегда будем вместе.

30

– Ну, что, дамы и господа, – со скептической улыбкой начинает директор, – я рад приветствовать вас в самом замечательном парке аттракционов.

– Ура, – радостно и громко говорим все мы, каждый про себя посылая старого хрена куда подальше.

Собрание на этот раз проводится в кафе. Старый жлоб расщедрился даже на минералку для молодых людей и сладкую воду для дам и господ старше сорока. Их, типа, уважили. Особенно это должно тронуть Пряничного человечка, которому пятьдесят пять и прогрессирующая форма сахарного диабета. Бедняге раз в полгода отрезают по кусочку ноги. О, совсем немного. По паре сантиметром. Чик-чик. Надо было назвать его Пряничный карандаш, думаю я угрюмо и подливаю под столом в стакан с минералкой немножко водки. Кап-кап в честь чик-чик.

В небольшом с виду кафе пара десятков посадочных гнезд. Каждое представляет собой снятую с карусели машину – ну, как в «Криминальном чтиве», в ресторане, где они ели гамбургеры и пили колу, помните? В каждое может уместиться до восьми человек, и я с удивлением понимаю, что нас много. Чертовски много. Да это целый Диснейленд в кишиневском варианте, мать твою. Снуппи толкает меня ногой под столом, и я на ощупь нахожу его стаканчик, куда наливаю тоже.

– Итак, что же мы имеем на сегодняшний день? – спрашивает директор. – Как вы понимаете, я говорю о сценарии шоу, самого замечательного шоу, которое должно уничтожить наших конкурентов и поднять наш самый замечательный парк до небывалых высот. На первый взгляд все отлично. У меня двадцать восемь сценариев. На второй, мне эти сценарии кажутся слабоватыми. Вот, к примеру, Микки.

– Да? – спрашивает Матушка Енотиха.

– Нет-нет, – говорит директор, – я о нашем бывшем Микки, черт, бедняга. Предлагаю почтить его трагедию вставанием, кстати.

Мы все встаем. Мрачное это зрелище – почти сотня людей с перемазанными гримом и белилами лицами, в костюмах сказочных персонажей, зверей, и у каждого голова подмышкой, да еще и все стоят. Наверное, только у актеров в театрах бывает хуже.

– Садитесь. Кстати, Матуш… то есть, Микки, а что это вы сегодня так одеты? – спрашивает директор.

– Я же сегодня подменяла Пеппи Длин-ныйчулок, – говорит Лена, и я вдруг понимаю, что у нее очень волнующий, грудной, как у певичек из фильмов, голос.

– О, да, тогда понятно, – отвечает он.

Лена садится. Она в короткой, не шире полоски в две ладони, юбке, цветных чулках до колена и топике. Пеппи Длинныйчулок, как представляют ее посетители порносайтов. Ха-ха. Настоящая Пеппи Длинныйчулок свалилась с приступом острой кишечной инфекции. Мы с Леной переглядываемся. Только мы знаем, почему это произошло: именно Лена сыпанула горстку какой-то дряни в обед Пеппи, когда та отвернулась на минутку, чтобы поболтать с забежавшим в павильон бывшим Крохой Енотом. Для чего это все, знаем опять же только мы с Леной, но события не торопим. Я отворачиваюсь и гляжу на директора, который, конечно же, за мной наблюдал.

– Спасибо, что соизволил оторваться от ляжек новоявленной Пеппи, – вежливо говорит он, – можно мне продолжать, Матушка Енотиха?

– Да, босс, – краснея, отвечаю я под всеобщее хихикание.

– Спасибо! – благодарит он и на время теряет ко мне интерес, ну, как акула, которая вовсе не уплывает, откусив вам ногу или руку, но просто заходит на второй круг. – Друзья мои. Как я уже сказал, сценариев много, но все они вызывают у меня определенные сомнения. Вот, например, вариант, предложенный Мартовским Зайцем. Скажи, ты правда уверен, что это будет достаточно круто?

– Конечно, босс, – пискнул из угла Заяц, который теребит в руках старенький цилиндр.

– Нет, правда? – спрашивает директор, и только Зайцу пока непонятно, что над ним издеваются. – Не слишком ли скромное? Ну, я о двенадцати горящих дирижаблях и о пяти сотнях героев, которые спустятся по веревкам спасать замок с Тристаном и Изольдой. И еще. Ты уверен, что именно Атилла мог штурмовать их замок? Ну, в смысле они современники, получается, так?

– Это ведь художественное произведение, – робко говорит Заяц, и на глаза парню наворачиваются слезы, он явно раскис. – Это чистый вымысел, босс.

– Вот как, – задумчиво говорит директор, после чего язвительно замечает. – Чтобы поставить такое шоу, нам понадобится больше денег, чем весь этот сраный город стоит, понятно? Да мы его не окупим никогда. Не отобьем бабки.

– Простите, босс, – шмыгает Мартовский Заяц.

– Ничего, Хомячок из амбара, – говорит директор.

– Но босс… – привстает Мартовский Заяц.

– Ты что-то хочешь сказать, Хомячок? – спрашивает директор.

– Нет, босс, – садится теперь уже Хомячок, убитый горем.

Парня можно понять. Хомячок из амбара должен сидеть в небольшом деревянном домике, где очень душно, и даже словом ни с кем перекинуться не может. Все, что ему нужно делать, это крутить в руках дурацкую искусственную горошину и делать вид, что он ее сейчас – хрямпс! – разгрызет. Ну да, сейчас-сейчас. Когда вода станет вином, а пластмасса – чечевицей. Впрочем, фокуса с пластмассой даже Иисус не показывал.

– Так, – вздыхает директор, – теперь дальше…

– Но, босс, – говорю я под одобрительным взглядом Лены, потому что должен себя так вести, именно должен, – босс, позвольте мне высказать свое мнение. Мне кажется несправедливым то, что вы понизили парня в должности и зарплате только за то, что ему Богом не дано писать пьески, там, или сценарии.