Два лебедя (Любовь, матрица и картошка) - Сергеев Иван Владимирович
Поднятыми вверх руками я поблагодарил императора за эту милость. Черная плотная повязка не позволяла мне разглядеть надменное лицо Нерона, но по реакции толпы догадался, что клетка была уже открыта. Звери, разозленные ударами деревянных копий, выскочили из железной клетки и стремительно понеслись по арене.
Они не обращали на меня, свою жертву, внимания, хотя были опытными убийцами. На этот раз им противостоял всего лишь один беспомощный гладиатор. И тут с трибуны, слева от императора, где находились самые обольстительные гетеры, раздался дружный крик: «Повязку! Долой повязку!» Вначале Нерон остался недоволен слишком вольным поведением гетер, которые совсем недавно прибыли из Иудеи и только благодаря его особому к ним расположению были допущены в Колизей. Но львам противостоял всего один гладиатор, поэтому император разрешил снять мне повязку.
Яркое солнце ослепило меня. И если бы в это мгновение львы накинулись на меня, я был бы неминуемо растерзан ими. Но бесстрашные звери все еще не обращали на меня внимания. Я стоял и смотрел на львов, терпеливо ожидая, когда они заметят меня. Посмотрев на свои мускулистые руки и ноги, я пришел в изумление от своей физической мощи. Состояние безысходности, охватившее меня в первый момент появления в гладиаторском цирке, прошло, и я приготовился к битве.
Сухой чистый воздух был горяч, как дыхание смерти. Ни дуновения ветерка, ни тучи на горизонте. Целую неделю нестерпимая жара накаляла город. Ничто не предвещало дождя, который принес бы долгожданную прохладу.
И тут я заметил, как какая-то знатная дама бросила мне небольшой полированный щит. Я поймал его налету. В щите отражалось раскаленное солнце. Мне показалось странным, что именно солнце, которое немилосердно накалило атмосферу над Колизеем, должно было стать моим помощником в схватке со львами. Я невольно вспомнил Персея. Этот античный герой с помощью полированного щита одолел Медузу Горгону. Но Персей имел на вооружении еще шапку-невидимку и крылатые сандалии Гермеса.
Мое снаряжение было гораздо скромнее, и тем не менее я решил повторить его легендарный подвиг. Ведь три разъяренных льва ни в чем не уступали по лютости Медузе Горгоне. В их красивых гривах, правда, не извивались шипящие ядовитые змеи, но голодные ненасытные твари были не менее опасны своими смертоносными когтями.
Помня об этом, я встал по отношению ко львам таким образом, чтобы, в случае нападения, ослепить их с помощью щита ликом солнца, а затем, молниеносно поразить мечом.
Я не успел выразить свою признательность прекрасной незнакомке за щит – все мое внимание было поглощено львами. Набегавшись, они холодно уставились на меня. Их длинные хвосты начали нервно бить по земле. Первым на меня кинулся мощный трехлеток с густой золотистой гривой. Я успел увернуться от него, ослепив на мгновение сверкающим щитом. Римский меч вошел в него по самую рукоятку и распорол брюхо. Лев перевернулся в воздухе и всей тяжестью рухнул на арену. Затем поднялся и направился к клетке. Кровавые внутренности волочились за ним по песку.
Второй лев кинулся на меня сзади. Но я предвосхитил его стремительный бросок и быстро пригнулся к арене, выставив над головой обоюдоострый меч. Он лишь слегка задел его брюхо. Благородное животное, без тени страха, легло недалеко от меня и стало зализывать неглубокую рану. Оно явно отвлекало на себя мое внимание. Львы действовали так согласованно, что чуть не перехитрили меня.
Заметив в щите отражение разъяренного льва, бросившегося на меня сбоку, я едва успел увернуться и всадил в него меч прямо в сердце. Но тут лев, которому я распорол брюхо, вцепился в мою руку и распорол ее до кости. Алая кровь хлынула на арену величайшего цирка древнего Рима. Знатные римляне завопили от восторга при виде моей крови. Они уже предвкушали мой скорый конец. Продажные твари – только что они приветствовали мое появление на арене цирка одобрительными криками, а теперь ликовали, видя мои страдания.
Как я хотел жить в эту роковую минуту вопреки желанию императора и его кровожадной свиты! Как мне хотелось завоевать долгожданную свободу!
Лев, казалось, почувствовал безоговорочную поддержку трибун и решительно кинулся на меня. Я едва успел заметить летящую над ареной длинную тень. Мне удалось лишь выставить в направлении его римский меч, и этим ослабить удар. Лев опустился мне на грудь. Меч, отбитый тяжелой лапой, отлетел в сторону. Безоружный, я отбросил полированный щит, ставший бесполезным, и обхватил льва за шею. Я начал изо всех сил душить его. Разъяренный зверь уже начал задыхаться в моих могучих объятиях, но тут от потери крови я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, то оказался в объятиях красивой молодой женщины. Мне показалось, что я уже видел ее раньше. Это происходило потому, что мои видения с каждым разом становились все более реальными, приобретая характер физической близости. Глубокая рана на руке была перевязана тонкой тканью, оторванной от женского платья. Я лежал на широком ложе, покрытом шкурами леопардов. Полуобнаженная красавица, приветливо склонившись надо мной, целовала мои многочисленные раны. Ее упругая грудь выглядывала из глубокого выреза в платье. Рука невольно потянулась к этим сочным и нежным плодам, слаще которых не могла выдумать природа.
– О, как хорошо, Кольвер! – страстно промолвила римлянка. Женщина начала плавно двигаться. Ее движения напоминали порхание ночной бабочки возле горящей свечи. Большие обнаженные груди ударялись о мою широкую грудь, отчего мои раны сладостно заныли.
Я узнал женщину. Это она незаметно бросила полированный щит на арену цирка. Щит пришелся кстати и спас меня от неминуемой гибели.
Итак, я снова стал Кольвером. Я должен как следует запомнить это видение. Возможно, оно поможет мне решить задачу, с которой не справился мой побратим.
– Как мне удалось спастись, Эвридика? – пробормотал я, опьяненный волшебным ароматом, исходящим от ее нежной кожи.
– Ты задушил свирепого льва, как я сейчас задушу тебя в своих объятиях, – промолвила молодая гетера.
– Мне надо срочно бежать из Рима! – спохватился я, вспомнив ненавистного Нерона, чьи ночные оргии приводили всех в ужас.
– Но он даровал тебе жизнь!
– Разве ты не знаешь нашего императора? Он подарил мне жизнь только для того, чтобы забрать ее этой ночью. Бьюсь об заклад, что он уже обдумывает изощренный способ моей казни.
– Но я хочу, чтобы ты возбуждался от моего прикосновения, доставляя мне сладостную боль, – не отпускала меня Эвридика. Мне тоже этого хотелось, но я слишком хорошо знал цену императорскому слову.
– Надеюсь, ты хочешь еще встретиться со мной на ложе любви? – нежно сказал я, прижимая к себе свою возлюбленную.
– Кольвер, только не оставляй меня одну в этом громадной пустом доме. – Ее слова достигли моих ушей одновременно с шумом, исходящим с улицы. В тяжелую дубовую дверь, закрытую на засов, начали громко стучать телохранители Нерона. Раздались грозные крики: «Именем императора откройте!»
Я прекрасно знал, что дальше последует. Да, я ожидал их прихода, но не так быстро. Оставалось надеяться, что стражники не успели добраться до черного хода. Накинув на себя тогу, я поцеловал на прощание Эвридику и направился в глубину здания. Моя избранница последовала за мной.
Низкая прочная дверь бесшумно распахнулась перед нами. Ее открыл единственный раб гетеры, преданный эфиоп Харуб. Мы выбежали на террасу и начали спускаться по каменной лестнице.
Теплая звездная ночь раскинулась над нами. В такую благодатную ночь зажечь бы в саду светильники да расположиться на ложах вокруг столов, уставленных благородным фалисским серебром, и чтобы по знаку Эвридики за плотным занавесом заиграл кифарист, и подпевать бы ему, пить вино и слушать, как читают Овидия. Дружным и веселым вышло бы такое пиршество. Но звенящую тишину ночи нарушал шум взламываемой двери да яростный лай сторожевой собаки, делавшие невозможным такое легкомысленное времяпрепровождение.
В эту минуту я был благодарен Эвридике, что она не оставила меня одного. У меня началось сильное головокружение, и я свалился бы с крутой каменной лестницы, если бы она не подхватила меня в свои объятия. Только одной ей известной дорогой отвела она меня в дом богатого купца, который рано утром отправлялся на большом корабле в дальнее плаванье.
