Небесные всадники - Туглас Фридеберт Юрьевич

Теперь силуэт печи обозначился в каких-нибудь нескольких десятках шагов. Известка здесь выбелила землю, пучки травы пробивались сквозь истлевшие плетеные рогожные кули. Сломанная тачка валялась вверх ногами, а в высокой сухой траве змеились черные обручи с кадушек. Отовсюду веяло запустением.

Юрна, держа в зубах нож, опять зашипел и подал знак окровавленной рукой. Они разделились на две группы: Юрна крался с одной стороны прохода, остальные — с другой.

Это было строение о четырех углах, стены которого едва ли поднимались на фут от земли. С четырех сторон резко уходили ввысь одинаковые треугольники черепичной крыши.

Низко пригнувшись, с ножом в руке и широко открытыми от страха глазами, Юрна появился из-за угла. И остолбенел: воры утащили черепицу со всего ската крыши, невидимого со стороны мызы. И только обрешетка белела, как звериный скелет.

Людоеды осторожно подошли к краю стены и заглянули внутрь. В бездонной пропасти чернела печь. Ветер едва ощутимо гулял в решетинах голой крыши.

Но тут перед их широко открытыми глазами предстало видение настолько призрачное, что поначалу они даже внимания на него не обратили. На сквозном ветру неслышно и едва заметно сдвинулась в сторону какая-то черная завеса. И мгновение спустя на них глянуло распахнутыми глазами чье-то лицо, находившееся вровень с их головами.

Они обомлели, но раньше, чем они что-либо поняли, лицо так же незаметно исчезло. В недоумении они испуганно попятились, уставившись в темноту.

И они опять увидели, как та же завеса черной тенью скользнула в сторону, и появилось человеческое лицо, обрамленное волосами, большое и серьезное.

Этот человек висел, и его раскачивал ветер!

Нож выпал у Юрна из рук, он поддернул окровавленные голенища, чтобы легче было бежать, и с воем наддал к мызе. Лишь несколько мгновений еще виднелась его пригнувшаяся фигурка, да слышался хруст жнивья под сапогами.

Яан и Мийли бросились было за ним, но коленки у них тряслись, так что они не сдвинулись с места. И вдруг они поняли, что уже настала ночь. Беспросветная тьма окутала землю, мызы совсем не было видно. И сразу стало так страшно, что дыхание перехватило.

Но вот Яан собрался с силами настолько, что прерывистым шепотом выдавил:

— Это Юули.

И Мийли точно так же, еле слышно, отозвалась:

— Да.

Нетвердо ступая, они вернулись назад, к печи. Теперь она нагоняла такой страх, что дети остановились чуть поодаль. И все равно в темноте ясно виделись струящиеся волосы Юули и светлое пятно ее лица.

— Позови ее, — прошептала Мийли, — может, она живая.

Но Яану насилу удалось выдавить даже не шепот, а хрип. Он собрал все силы, однако слова застряли в горле. Яан зашатался и, чтобы не упасть, обеими руками ухватился за плечо Мийли. Так они втроем застыли перед мертвым телом, девочка и двое мальчишек по сторонам.

Наконец Яан обрел голос:

— Юули! — позвал он. — Юули!

И, услыхав собственный голос, осмелел. Подошел прямо к стене, правда, когда он прижался к обрешетке крыши и уставился во тьму, глаза у него чуть не вылезли из орбит.

Лицо покойницы было приподнято, голова слегка склонилась набок, угольно-черная прядь волос свешивалась вниз — и она беспрестанно покачивалась, поворачиваясь к ребятам по очереди то лицом, то затылком.

— Юули, ты слышишь меня, Юули? — позвал Яан. Он добавил еще несколько фраз, хотя и понимал, что напрасно. Потом обернулся к Мийли, стоявшей за спиной:

— Она мертвая. — И вот странно, он не заплакал, а вместо этого сказал:

— Я сниму ее.

— Нет, нет! — запричитала Мийли. — Не трогай ее, не трогай! Мне так страшно!

Но Яан уже поднялся на край стены и попытался пролезть между рейками обрешетки. Им овладело вдруг удивительное спокойствие и решительность. В темноте он казался большим и сильным.

Он отыскал промежуток пошире и пролез внутрь. И здесь сразу стало ясно, что Юули висит не на рейке и даже не на стропилине, а на какой-то перекладине, что шла поперек чердака. Он нащупал эту поперечину, но покойница была слишком далеко от него.

Тогда он подтянулся, взгромоздился на перекладину верхом и таким манером начал продвигаться дальше. Вскоре он нашел веревку, но узел был затянут намертво, и Яан не мог его развязать.

Он замер на минуту и снова ощутил страх, а перед глазами будто искры заплясали. Он обернулся и посмотрел через плечо. Снаружи было уже так темно, что рейки едва угадывались, а за ними чернела головка Мийли.

— Дай мне нож Юрны, — крикнул он Мийли и начал отползать спиной вперед, сдвигая за собой по перекладине веревку. У него закружилась голова — потому что тело раскачивалось, потому что рука его коснулась волос сестры.

Наконец он добрался до обрешетки и высунул руку, но до ножа не дотянулся. Тогда он слез с перекладины и сделал несколько шагов по внутреннему краю печи, все время держа руку на отлете.

И вдруг на глазах у Мийли эта рука канула во тьму. Послышался вскрик, а за ним из тьмы печи донеслись лишь глухие удары тела о камни.

Минуту-другую Яан не шевелился, оглушенный болью от падения. Но потом приподнялся и сел, попытался на ощупь определить, где он: он сидел на куче затвердевшей извести, которую пробили несколько стебельков. Он встал и вытянул руки: со всех сторон его окружали гладкие, как стекло, стены.

Тут он услыхал крики Мийли и Ясся и задрал голову.

Высоко над ним сквозь рейки светлело сумрачное небо, а прямо над головой черным комом висело мертвое тело сестры. И неожиданно он опять ощутил прилив мужественного бесстрашия, как там, наверху, когда пытался развязать веревку.

— Хватит плакать! — крикнул он. — Цел я.

Тут он разглядел чернеющую между рейками голову Мийли и услышал ее испуганные вопросы.

Двигаясь по кругу, Яан ощупывал дно колодца. Оно оказалось округлым, было утыкано камнями и горками извести. Стены в некоторых местах оплавились и были скользкие, как лед, а кое-где с щербинами и выпуклостями.

Яан попробовал было карабкаться по выступам в стене, но сразу упал на спину, на кучу извести. Попробовал еще и еще раз, но все напрасно.

Тогда он вспомнил, что в низу печи должна быть дверь на сторону долины. Долго он ползал на четвереньках, пока дверь не отыскалась. Но она до самого свода была завалена камнями, известью и землей, и спустя минуту-другую мальчик понял, что голыми руками ее не откроешь.

— Отсюда не выбраться, — сказал он и устало сел.

— Боже мой, что же будет! — и он услыхал, как плачет Мийли и хныкает Яссь.

Однако именно их нытье придало ему бодрости.

— Хватит плакать! — повторил он. — Идите домой, скажите, что мы с Юули здесь.

— Нет, я не пойду, — заныла Мийли. — Я боюсь идти. И как ты останешься здесь один?

— Но мне же не выбраться, — ответил мальчик из своей могилы.

— Тогда и я пробуду здесь всю ночь, — всхлипывала Мийли. — Раз ты остаешься, то и я останусь, — повторила она сквозь слезы. — Может, Юрна скажет нашим и они придут сюда еще ночью.

И только после этих слов они до конца поняли, что же произошло. Молча они обратили взгляды на мертвую Юули, но из-за слез ничего уже не увидели.

Повалившись ничком, они чуть не изошли слезами. Сердца их разрывались от безграничной боли, а худенькие тельца сотрясались в стенаниях.

И не было вокруг чудовищной ночи, жуткого места и пугающего трупа. Осталось только одно: умер друг, с которым вместе играли, умерла сестра.

И не важно, как умерла. Важны были только страдания покойной и утрата ее навсегда. И никакая сила не могла вернуть ее обратно. Все покрыла черная пелена смерти.

— Никогда! — плакал Яан. — Больше никогда!

Но вот и у него глаза высохли, еще дрожа, он сел. Голова гудела, глаза уже не различали даже мрака тьмы. Всхлипывания Мийли доносились до него словно сквозь густой туман.

Он огляделся, но бархатная тьма скрыла все. Зато он ощутил влажность извести и запах какого-то растения, раньше это просто не замечалось.