Чарльз Буковски - Женщины
Немного придя в себя, я заметил пирс, выступавший в водохранилище. Я вышел на него и наткнулся на большой железный ящик, привинченный к стенке пирса. Он был заперт на засов. Там, внутри, вероятно, телефон! Я мог бы позвонить и вызвать подмогу!
Я сходил, нашел камень побольше и начал сбивать им замок. Тот не поддавался. Что, к дьяволу, сделал бы на моем месте Джек Лондон? Что бы сделал Хемингуэй? Или Жан Жене?
Я продолжал колотить камнем по замку. Время от времени я промахивался и попадал по замку или по самому ящику рукой. Содрал кожу, потекла кровь. Я собрался с силами и нанес замку один последний удар. Дужка отскочила. Я снял его и открыл железную дверцу. Телефона внутри не было. Внутри был ряд каких-то переключателей и какие-то толстые кабели. Я сунул туда руку, коснулся провода – и меня ужасно тряхнуло. Затем потянул на себя выключатель. Заревела вода. Из 3 или 4 дыр в цементной стене плотины ударили гигантские белые струи воды. Я дернул второй переключатель. Еще три или четыре дырки открылись, выпуская тонны воды. Я потянул за третий – и вся плотина дрогнула. Я стоял и смотрел, как вырывается вода. Может, у меня получится устроить наводнение, приедут ковбои на лошадях или в маленьких видавших виды пикапах и спасут меня. Я уже видел заголовок:
ГЕНРИ ЧИНАСКИ, МЕЛКИЙ ПОЭТ, ТОПИТ ШТАТ ЮТА,
СПАСАЯ СВОЮ МЯГКУЮ ЛОС-АНЖЕЛЕССКУЮ ЖОПУ.
Я решил, что лучше не стоит. Вернул все переключатели в нормальное состояние, закрыл железный ящик и повесил на место сломанный замок.
Я ушел от водохранилища, чуть повыше нашел еще одну дорогу и пошел по ней. Казалось, ею пользовались чаще, чем первой. Я шел. Никогда я так не уставал. Глаза едва видели. Вдруг навстречу мне попалась маленькая девчушка лет 5. В синем платьице и белых туфельках. Похоже, она испугалась, увидев меня.
Я постарался выглядеть приятным и дружелюбным, бочком придвигаясь к ней.
– Девочка, не уходи. Я ничего плохого тебе не сделаю. Я ЗАБЛУДИЛСЯ! Где твои родители? Девочка, отведи меня к своим родителям!
Маленькая девочка ткнула куда-то пальцем. На дороге впереди я увидел трейлер, а рядом – машину.
– ЭЙ. Я ЗАБЛУДИЛСЯ! – закричал я. – ГОСПОДИ, КАК ЖЕ Я РАД, ЧТО ВАС УВИДЕЛ!
Из-за трейлера вышла Лидия. Из волос торчали красные бигуди.
– Иди сюда, хлюздя городская, – сказала она. – Пошли домой.
– Я так рад тебя видеть, крошка, поцелуй меня!
– Нет. Иди за мной.
Лидия пустилась бегом футах в 20 впереди. Не отставать было сложно.
– Я спросила тех людей, не видали ли они поблизости парня из города, – крикнула она через плечо. – Они сказали, что нет.
– Лидия, я люблю тебя!
– Давай быстрей! Как ты медленно!
– Постой, Лидия, подожди!
Она сиганула через колючую проволоку. У меня не получилось. Я запутался в колючках. Я не мог пошевелиться. Как корова в мышеловке.
– ЛИДИЯ!
Она вернулась со своими красными бигудями и стала отцеплять меня от проволоки.
– Я пошла по твоему следу. Нашла твой красный блокнотик. Ты специально заблудился, потому что тебе моча в голову стукнула.
– Нет, я заблудился из невежества и страха. Я незавершенная личность – я городская личность с задержкой в развитии. Я, в какой-то степени, – моросливый говенный неудачник, которому нечего предложить.
– Господи, – сказала она, – ты думаешь, я этого не знаю?
Она освободила меня от последней колючки. Я припустил за ней. Я снова был с Лидией.
31
Через 3 или 4 дня я должен был лететь на чтения в Хьюстон. Я съездил на бега, надрался там, а после поехал в бар на Бульваре Голливуд.
Вернулся домой в 9 или 10 вечера. Пересекая спальню на пути к ванной, я зацепился за телефонный шнур. Упал и ударился об угол кровати – стальной край рамы, острый, как лезвие ножа. Поднявшись на ноги, я увидел, что чуть выше лодыжки у меня глубокая рана. Кровь хлестала на ковер, и я оставлял за собой кровавую полосу, идя в ванную. Кровь лилась на кафель, и, расхаживая, я оставлял везде кровавые следы.
В дверь постучали, и я впустил в дом Бобби.
– Святый Боже, чувак, что стряслось?
– Это СМЕРТЬ, – сказал я. – Я истекаю кровью до смерти…
– Дядя, – сказал он, – лучше тебе что-нибудь сделать с этой ногой.
Постучалась Валери. Ее я тоже впустил. Она завопила. Я налил по одной Бобби, Валери и себе. Зазвонил телефон. Лидия.
– Лидия, маленькая моя, я истекаю кровью!
– Это опять один из твоих драматических приходов?
– Нет, я истекаю кровью до смерти. Спроси Валери.
Валери взяла трубку.
– Это правда. Он раскроил себе лодыжку. Тут кровищи повсюду, а он ничего не хочет делать. Лучше приезжай…
Когда Лидия приехала, я сидел на тахте.
– Смотри, Лидия: СМЕРТЬ! – Из раны свисали крохотные сосудики, похожие на спагетти. Я дергал некоторые из них. Потом взял сигарету и стряхнул пепел в рану.
– Я МУЖЧИНА! Дьявольщина, я МУЖЧИНА!
Лидия сходила, нашла где-то перекиси водорода и залила ею рану.
Славно. Из раны ринулась белая пена. Она шипела и пузырилась. Лидия подбавила еще.
– Тебе бы лучше в больницу, – посоветовал Бобби.
– Не нужна мне ваша ебаная больница! – сказал я. – Само пройдет…
На следующее утро рана выглядела кошмарно. Она все еще не закрылась, но, казалось, уже покрывалась хорошенькой коростой. Я сходил в аптеку за перекисью, бинтами и горькой солью. Налил в ванну горячей воды, насыпал туда горькой соли и залез. Я начал представлять себя с одной ногой. Преимущества тоже были:
ГЕНРИ ЧИНАСКИ, БЕЗ СОМНЕНИЯ – ВЕЛИЧАЙШИЙ ОДНОНОГИЙ ПОЭТ В МИРЕ
Днем заглянул Бобби.
– Ты не знаешь, сколько стоит ампутировать ногу?
– 12.000 долларов.
После его ухода я позвонил своему участковому врачу.
Я полетел в Хьюстон с плотно забинтованной ногой. Пытаясь вылечить инфекцию, я принимал антибиотики в пилюлях. Мой врач упомянул, что любое пьянство уничтожит то хорошее, что мне принесут эти антибиотики.
На чтение, проходившее в музее современного искусства, я пришел трезвым. После того, как я прочел несколько стихотворений, кто-то из публики спросил:
– А как получилось, что вы не пьяный?
– Генри Чинаски не смог приехать, – ответил я. – Я его брат Ефрем.
Я прочел еще одно стихотворение и признался насчет антибиотиков.
К тому же, сказал я им, по музейным правилам распивать в его помещениях запрещено. Кто-то из публики подошел с пивом. Я выпил и почитал еще немного.
Кто-то подошел еще с одним пивом. После этого пиво полилось рекой. Стихи становились все лучше.
После в кафе была вечеринка с ужином. Почти напротив меня за столом сидела абсолютно прекраснейшая девушка, что я видел в жизни. Похожая на юную Кэтрин Хэпбрн. Года 22 и просто лучится красотой. Я продолжал острить, называя ее Кэтрин Хэпбрн. Ей, казалось, нравилось. Я не ожидал, что из этого что-то выйдет. Она пришла туда с подругой. Когда настало время уходить, я сказал директору музея, женщине по имени Нана, в доме у которой остановился:
