Андрей Геласимов - Год обмана
ЛЕТО: ЕЛЕНА СЕРГЕЕВНА
Здравствуй, дорогой мой Сережа!
Вчера получила письмо от твоего отца и потом всю ночь не могла уснуть. Думала о тебе, вспоминала тебя совсем маленьким. Под утро даже всплакнула чуть-чуть. Ты ведь теперь, наверное, совсем большой.
Я не хочу отвечать твоему отцу. Не говори ему, что я тебе написала. Если он увидит письмо – просто соври ему что-нибудь. Ты, кстати, научился врать? Раньше совсем не умел. По тебе сразу все было видно. Ты был такой неуклюжий, смешной, когда пытался что-нибудь скрыть от меня. А я всегда про тебя все знала. До определенного возраста. Потому что потом ты изменился. Дети растут, Сережа. И это просто ужасно.
Я помню свой страх и растерянность, когда я поняла, что ты становишься другим. Все тот же милый Сережа – те же глаза, те же пухлые ручки. Но за этим уже как будто стоял кто-то другой. Мой сын. Я очень любила тебя. В самом начале обожала таскать тебя на руках. Носила до четырех лет. Мама говорила – отпусти, надорвешься. Но мне нравилось. Знаешь, такое удивительное ощущение. Ты был похож на младенцев с картин итальянских мастеров. Ангельское существо по имени «путти». Мне всегда хотелось взять их на руки. Пыхтел, карабкался изо всех сил. Потом засыпал, зажав в кулачке мои волосы. У тебя была невероятно нежная кожа. Можно было часами держать твою ручку в ладони, пока ты спишь. И гладить. Мне нравилось гладить тебя.
Но потом все переменилось. Все стало гораздо сложнее. Нельзя было просто взять тебя на руки и усыпить. У тебя появилась какая-то жизнь вне меня. Без меня. И даже против меня. Появились какие-то плечи. Ты ими стал без конца пожимать. Ты помнишь, когда у тебя возникла эта привычка? Пожимать плечами. Как будто закрывать дверь в свой подвал. Действительно, ты словно переехал в другое место. Перестал приходить ко мне в спальню по ночам. Неужели ты больше не просыпался? Да я ни за что не поверю. А значит лежал там в темноте и боялся, но все-таки упрямо не шел ко мне. Упрямо.
Когда ты перестал слышать меня?
Милый Сережа, я так любила тебя, а ты уходил от меня все дальше. Может, надо было родить второго ребенка? Мама все время спрашивала меня об этом, но твой отец не хотел. Он говорил – надо вырастить хотя бы одного человека нормально, мы ведь не кролики, чтобы плодиться как на опушке леса. А я думала – что в этом плохого? Быть белым кроликом на опушке среди цветов. Любить друг друга и слушать как жужжат пчелы. Тебе всегда очень нравилось ловить кузнечиков. Присаживался неуклюжей попой в траву и терпеливо сопел, вытягивая ладошку. Но твой отец говорил – мы не кролики.
А я, наверное, рожала бы и рожала. Мне просто нравилось смотреть на тебя.
Потом ты стал все больше походить на него. Вот этого я не ожидала. Я растерялась, потому что думала, что ты сам по себе. Я – это одна история. Твой отец – другая. А ты совсем третья. Но оказалось не так. Я всегда думала, что Бог просто доверил нам тебя на время, потому что ты нуждаешься в помощи. Пузатый смешной незнакомец, заглянувший в мою жизнь на несколько лет. Возможно, самых счастливых. А потом, думала я, ты будешь свободен. От меня и от своего отца. От любых обязательств быть похожим на кого-то из нас. Я думала – ты будешь походить на себя. Только на самого себя и не на кого больше.
Но ты стал похож на него.
Со временем это становилось все заметней. Очевидно, это нравилось твоему отцу и поэтому он не хотел новых детей. Наверное, боялся, что больше такого сходства не будет. У меня иногда бывает ощущение, что он относился к тебе как фотограф к удачному снимку – повезло со светом, с натурой, и пленка проявилась отлично. К чему напрягаться и делать все заново?
Потом начались твои бесконечные увлечения, которые ни к чему не вели. Отец поощрял их, но, кажется, даже он в итоге стал раздражаться. Он боялся, что из тебя не выйдет ничего серьезного. Вот чего он хотел – серьезности. Просто так иметь сына он не хотел. Просто сына ему всегда было мало. Ты должен был отличиться. Что означало – ты должен был стать таким же как он. Нормальная мания величия. Даже у самого глупого, самого неудачливого, самого неталантливого мужчины ее всегда хоть отбавляй. Вторичный половой признак. Прилагается к адамову яблоку и волосяному покрову на лице. Мужчинам не нужны сыновья. Им нужно большое зеркало. И чтобы никто не мешал смотреть в него без конца.
Что там у тебя было? Гимнастика, каратэ, плавание, теннис и, кажется, даже музыка. Это ведь не полный список. Зачем ты учился играть на фортепиано? У тебя же нет слуха. Я пыталась объяснять тебе, но ты пожимал плечами. Иногда вообще занимался абсолютной бессмыслицей. Скачивал картинки из Интернета и сортировал их по темам. Автомобили, пейзажи, карикатуры. Часами просиживал у компьютера, занимаясь этой чепухой. Я спросила тебя однажды – зачем, а ты сказал – может быть, пригодится. Или вдруг начинал следить за тем, чтобы на столе лежало одинаковое количество предметов. Никогда не могла понять, зачем ты считал эти вилки, тетради, резинки, и потом обязательно что-нибудь убирал, если результат не совпадал с какими-то твоими цифрами. Я не понимала тебя. Мне и сейчас кажется это полным бредом. Может быть, следовало почитать книжки по психологии подростков? Интересно, пишут ли там о поступках, совершаемых без всякой видимой цели?
Потом эта одежда. Ты даже слушать меня не хотел, когда я предлагала обсудить твой гардероб. Носил какие-то немыслимые шапки в виде кармана на голове. Это было ужасно. Я стеснялась выходить во двор рядом с тобой. Какие-то рваные джинсы. Вечно горбился как верблюд.
Потом даже просто поговорить с тобой стало для меня настоящим мучением. Ты перестал отвечать на вопросы. Нечленораздельно мычал. Издавал междометия. Ты не хотел смотреть мне в лицо. А мне так нужна была твоя помощь. Ты запирался у себя в комнате и без конца смотрел какой-то черно-белый фильм. Я не понимаю как можно смотреть кино больше одного раза. Это же смертная скука. Тем более, что фильму было уже пятьсот лет.
Наверное, все-таки мне надо было родить второго ребенка. И третьего. И потом еще. Ты знаешь, всю жизнь хотела родить девочку.
Твой отец пишет, что хочет женить тебя где-то в Италии. Не слушай его, если тебе не хочется. Слушай свое сердце.
Я очень люблю тебя.
Твоя мама.
ЛЕТО: СЕРГЕЙ
2 февраля 1998 года.
Ну вот, а говорил – не буду писать. Три года прошло. Быстро. Я даже не заметил.
Сегодня убежал от охраны. Давно хотел, но получилось только сейчас. Достали они меня. Ходят и ходят. Зачем отцу это нужно? Боится, что меня похитят? А, может, так было бы даже лучше. Всем нам. Перестали бы делать вид, что мы друг другу родня. Отец с сыном. Еле здороваемся. Кому это надо? Он же ненавидит меня. Он думает, что мама из-за меня от нас уехала. Делать ей больше нечего.
