Кристофер Ишервуд - Мемориал. Семейный портрет
Все бросаются изучать протор. Громкий рык Джералда: «Тот еще мяч!» Зато Томми, более благонравный из братьев, подходит к тете Мэри успокоить, все, мол, в порядке. «Одна досточка всего-навсего, миссис Скривен». Тетя Мэри, с улыбкой, что-то говорит в ответ. Потом поворачивается и уходит в дом, Рэмсботтэм за ней. Морис начинает балансировать клюшкой на подбородке. Эдвард Блейк подкрадывается к нему со спины, подставляет ножку. «А! Вы так, — кричит Морис, — вы так!» И пинает Эдварда Блейка в ляжку. Оба прыгают, трясутся, стоя друг против друга, делая вид, что сейчас ринутся в бой. «Мир! — кричит Морис. — Мир! О! Хотя, свинтус вы истинный, вы сами начали!» Тут начинают задираться Джералд с Томми. А в следующий миг все снова мирно сосредоточиваются на игре.
Эрик повернулся и тихо покатил велосипед по изволоку. Его не заметили. И стало уже казаться, что вовсе и не собирался сегодня к тете Мэри, просто решил на них на всех поглядеть, и все, удостовериться, что они тут как тут, как себе их и представлял, на лужке. Всю ревность, всю зависть к Эдварду Блейку, к Джералду, к Томми — как рукой сняло. Даже хорошо, что и они оказались здесь, помогли заполнить картинку. Будто что-то кончилось, завершилось, и можно теперь вернуться домой, в Холл. За чаем увижу маму, буду с ней внимательным, добрым, чутким, как еще никогда не бывал.
А тетю Мэри в конце концов я же в понедельник увижу.
Скатываясь без руля к Чейпл-бридж, он был совершенно спокоен, он был почти счастлив, и чуть ли не с облегчением снова полностью отдавался притяжению отрицательного полюса.
Книга третья 1925
I
— Ага, — сказал Джералд Рэмсботтэм, — завтра ее выгоняю, без дураков.
Развалился, почти лег, и мощные ляжки выпирали, как опоры моста, обтянутые агрессивно клетчатым твидом. Золотые часы стали крошечными и сверхэлегантными на красном, здоровенном запястье.
— Зажигание хреновое, — Фарнкомб выбил трубку о чугун камина.
— Туго разгоняется, жуть, — вставил Монти.
— А ты такую американскую машину видал, чтоб хорошо разгонялась? — спросил Хьюз.
Морис посмотрел на них сверху вниз с каминной ограды, на которой стоял, теребя за кончик проволоки то, что было когда-то дросселем мотоцикла.
— «Мун», у Тедди, например, — сказал Морис.
— О, это тачка шикарная, будь здоров, — убежденно скрепил Фарнкомб. — Ей-богу, Джералд, посмотрел бы ты, как она прям с места пуляет.
— Даже сам не знаю почему, — вставил Хьюз, — но вот не нравятся мне у этих янки машины.
Джералд Рэмсботтэм зевнул, потянулся:
— А «бруг» этот видал — вчера вечером, возле Тринити на углу?
— Ага, — сказал Фарнкомб. — Восьмиместный.
— Восьмиместных «бругов» не бывает в природе, — сказал Хьюз.
— Свежие модели бывают.
— Спорим, не бывает.
— На сколько?
— Ни на сколько, — Хьюз зевнул. — А который час? Джералд глянул на свои золотые часы:
— Без четверти двенадцать.
— Хоссподи! — ахнул Морис. — Мне ж в двенадцать к тутору.
— А у меня лекция, — сказал Фарнкомб, — если не смоюсь.
— Но ты дашь мне сочинение сдуть, а, лапка? — затревожился Морис.
— У меня в комнате лежит, если тебе надо, — бросил Фарнкомб.
— Спасибо тебе грандиозное. Поднялись лениво, позевывая.
— А с чего это тебя Джимми требует? — поинтересовался Хьюз.
— Из-за субботы, — Морис скорчил гримаску.
— И много ему известно, как думаешь?
— То-то и оно. Понятия не имею.
— Небось, девчонка раскололась.
— Ну уж нет. Она б работу потеряла.
— Тогда, значит, старая сука.
— Она ж нас не видала в курятнике.
— Зато она курятник видала после того, как мы там побывали.
— Ты прямо как сумасшедший завелся, — сказал Фарнкомб. Морис хмыкнул.
— Они так мило выглядели со связанными головками, прелесть!
— Едва ли ей так показалось.
— Ну, им это нисколько не повредило.
— Зато здорово повредило гостиной.
— А пусть она еще, между прочим, докажет, — сказал Джералд.
— Опасаюсь, что Джимми особых доказательств домогаться не станет, — сказал Хьюз. — Скушает и косвенные улики.
— Нет справедливости в этом колледже, — вздохнул Морис.
— Скажи спасибо, что ее нет, мальчик мой. Будь здесь справедливость, тебя бы после первого же семестра вытурили.
Морис хмыкнул, польщенный. Подошел к шкафу, сдернул с крюка плащ и шапочку. Твердая четырехуголка давно потеряла нутро. Обвисла, как ночной колпак.
— Джимми со мной прямо шелковый, — похвастался Морис. — Ну пока, ребятки. Не уходите. Я мигом.
И все же что-то его точило слегка, пока спускался по лестнице на Сильвер-стрит — не забыл сунуть голову в гостиную хозяйки, кинуть на ходу: «Доброе утро, миссис Браун. Как ваша киска?» — это очень важный пункт, хорошие отношения с хозяйкой, тем более, миссис Браун пару раз пошла на риск, не донесла, что только под утро вернулся из Лондона, не имея разрешения на отлучку. Спеша к своему колледжу, все гадал, что Джимми известно — и что тот сможет проглотить, не поморщившись. Мысль вертелась вокруг прежних скандалов. Самый первый — в первый семестр — разразился, когда воздушную торпеду взорвал под ногами у Роберта в ночь Гая Фокса. Этот Роберт обгорел кошмарно, и, конечно, поднялся дикий шум. Пришлось тащиться, объясняться с весьма важным официальным лицом, правда, лицо в результате пригласило Мориса на обед. Потом — авария эта, в прошлом году, на Нью-Маркет-роуд, Стюарда Бейна — насмерть, пришлось потом на допрос являться. Ужас. Ожидал невесть чего, вплоть до обвинения в преднамеренном убийстве, но обошлось, обошлось, только Жоржа, беднягу, он-то, собственно, был ни при чем, того вытурили. Шум поднимался и по менее значительным поводам, в общем, по пустякам. Лодку к тылам пригнали с отцепленным мотором, затопили плоскодонку — шум. В комнате Хьюза после дня рожденья костер развели — шум. И вечные скандалы из-за счетов. Кембриджские продавцы, как сговорились, все норовят на тебя наябедничать тутору.
Ох уж эти счета, так про них неохота думать! Особенно, когда совершенно запутался, буквально приперт к стенке. В гараже не желают, видите ли, больше терпеть. Эти всегда отвратней всех. Портной — ну, это чепухенция, несерьезно. В магазине пластинок все можно уладить. Одному Богу известно, что скажет мать по поводу долга в кладовку. А, да от нее все равно в этом семестре денег никаких не дождешься. И так уже в лепешку расшиблась, выложилась, что говорить. Энн давным-давно не дает взаймы — железно. И Фарнкомбу дико задолжал, и Джералду Рэмсботтэму, хотя, с другой стороны, неужели Джералда от такой ерунды убудет. Но, как ни крути, все источники на данный момент иссякли.
Да, придется Эдварду Блейку телеграмму послать, пусть на несколько дней приезжает. Письмо-то уж послано, но тут где сядешь, там и слезешь, на письма Эдвард не реагирует. Не тот случай. А ведь важно, чтоб он срочно прикатил. Сегодня же телеграмму пошлю, решил Морис, на обратном пути от Джимми. Конечно, Эдвард сумеет, Эдвард, он выручит. Слова «заплатит» Морис избегал даже в мыслях. Неприятно считать себя вымогателем, попрошайкой. Но у Эдварда же денег куры не клюют, и он их так швыряет, ими сорит, не считает буквально — а мысль о деньгах все-таки греет, греет, как тепленький такой огонек. И приятно быть к огоньку поближе. Уж скорей бы здесь оказался Эдвард.
Он пересек двор колледжа, поднялся по лестнице к кабинету Джимми. Постучался. Секретарша открыла. Сияющая, как всегда.
— Придется минуточку подождать.
Морис сел с легким вздохом, уныло помня о том, как у него порван плащ. У Джимми манера — морить человека в прихожей. Наконец секретарша возникла из кабинетных недр.
— Входите, пожалуйста.
Постучался. Голос Джимми неприветливо звякнул:
— Войдите.
И, уж конечно, он был страшно занят, писал. Так страшно занят, что чуть ли не минуту целую не соблаговолил поднять взгляд.
— Садитесь, мистер Скривен.
И он сел, сел на краешек стула и ждал, пока Джимми переберет кой-какие бумаги, кое-что промакнет, кое-что подмахнет, потом, наконец, снимет очки в роговой оправе и протрет шелковым носовым платком. Морис рассеянно оглядывал кабинет: знакомые книжные полки, а вот и кубок на каминной полке, на котором так часто уютно покоится взгляд, пока Джимми в тебя выпускает не слишком острые стрелы сарказма, и приходится терпеливо ждать приговора — столько-то недель невылазно на территории колледжа, столько-то фунтов штрафа или просто предупреждение. В глаза Мориса уже безотчестно вступало то выражение несправедливо обиженной, но кроткой невинности, с какой вот сейчас надо будет сказать: «Да, сэр, я понимаю. Спасибо вам, сэр. До свидания, сэр».
Наконец, Джимми управился с прелюдиями.
— Итак, мистер Скривен, полагаю, вы и сами догадываетесь, зачем я вас вызвал. Речь идет о происшествии в Хантингдоне в прошлую субботу.
