Юрий Гельман - Зал ожидания (сборник)
Родителей у него уже давно не было. Жизнь, как мозаика, сложилась как-то несимметрично, кособоко. А Оля… Что Оля? Это совсем другая история…
Приезжая по выходным на рынок, Саша неизменно сворачивал в «собачьи» ряды, высматривая щенков, интересуясь ценами. И каждый раз все знакомо повторялось. Потом он быстро уходил, покупал продукты и возвращался домой – расстроенный и по-прежнему одинокий. Что тут поделаешь?..
* * *Саша очнулся, когда за стеной снова начали стучать молотком. «Да что ж ему неймется! – подумал он раздраженно. – Опять новую икону купил, гвоздь забивает…»
Было уже темно. Из окна дома напротив бил резкий, неприятный свет. Много лет там вместо люстры висела всего одна лампочка, но какая яркая, зараза!..
В голове будто посветлело – не от света напротив, нет. Просто появилась какая-то пустота, освободилось место для мыслей…
Саша нехотя поднялся, задернул занавески.
«Как там теперь Руди?»
* * *Мечта сбылась неожиданно – как все, что случается в жизни.
– Ты еще хочешь собачку? – без тени лукавства спросил как-то хозяин Фреда, встретив Сашу во дворе.
Саша посмотрел на него с подозрением, стараясь уловить насмешку в глазах.
– Я серьезно, – добавил сосед. – Есть щенки от Фреда. Мне, как хозяину кобеля, по неписанным законам положен любой щенок из помета. Я выбрал там одного. Хочешь?
На мгновение у Саши перехватило дух. Еще бы он не хотел! Какую бурю в душе порой вызывает такое близкое, осязаемое осуществление мечты!.. Но ведь… это же не бывает бесплатно…
– С-сколько? – спросил он нерешительно.
– Сто восемьдесят. Ну, как для тебя – сто семьдесят.
Поджав губы, Саша покачал головой.
– Я понимаю, – сказал сосед. – Отдашь не сразу, можно частями. Я могу подождать. Мальчик хороший. У суки, да и у нас, конечно, родословная – что надо. Руководитель породы в клубе считает, что это лучший помет в году. Сейчас им по полтора месяца.
– А когда… можно взять?
– Да хоть завтра.
* * *Сеточка тюля растянулась на половину комнаты. Лунный свет фосфоресцировал в каждой клеточке на полу, мягко серебрил коричневую полировку шкафа.
Голова уже не болела, но тело по-прежнему было ватным, тяжелым. Саша опустил ноги с дивана, долго стряхивал с лица остатки рваного сна, потом включил настольную лампу, зажмурился, вывалившись на свет из тьмы.
Было около одиннадцати. Он прислушался, подошел к окну, с минуту постоял, не шевелясь. Дождя уже не было, и оцинкованный лист подоконника молчал, как барабан, спрятанный в чехол.
Пройдя на кухню, Саша поставил на огонь чайник, присел к столу, долго смотрел на струйки голубого пламени, зализывавшего эмалированное дно.
Потом пил чай, и ему казалось, что в полутемной квартире, где можно ходить с завязанными глазами, он был не один. С ним был Руди…
* * *Войдя в дом, Руди принюхался и решительно направился в кухню. Остановившись между столом и газовой плитой, он поднял мордочку и долго втягивал в себя запах супа и котлет. Затем оглянулся, посмотрел на Сашу, будто говоря взглядом «ну, корми меня, что ли», и, усевшись, почесал себе бок.
Включившийся холодильник щелчком и вибрацией испугал малыша, Руди вскочил и прижался к Сашиным ногам.
– Потерпи немного, – сказал Саша, – скоро я тебя покормлю. А пока пойди, познакомься с комнатой.
Он жестом пригласил Руди, но тот смотрел Саше в глаза и не двигался с места. Детский, не тронутый жизненным опытом взгляд. Тогда Саша повернулся и пошел в комнату, а щенок, как привязанный, потрусил за ним.
* * *Наверное, есть в этом мире какая-то жуткая несправедливость. Она присутствует во всем, как некая постоянная составляющая в формуле жизни. Чем иначе можно объяснить то, что хорошее, светлое, все, с чем связаны надежды человека, его стремление к гармонии, все это покидает сей мир, увы, безвременно, оставляя пронзительную горечь разочарования, оставляя высосанную пустоту в душе. И тогда в эту душу – опустошенную и малоспособную сопротивляться, – легко проникает едва различимая тень, как авангард зловещей Тьмы, раздающая фиктивные авансы и соблазны вечного благополучия. Не каждому дано устоять, не каждому дано пройти это испытание.
Потеря близких, как веха, несущая в себе колоссальный заряд отрицательной полярности, становится этапом, становится, порой, рубежом, за которым человека часто ожидает Тот, чья улыбка, как правило, бывает фальшивой, а голос, сдобренный елеем, таит в себе двусмысленность и ложь.
Как не поддаться, как не вляпаться в привлекательную ажурную паутину, как сохранить понимание своего истинного места в этом мире – сохранить ВЕРУ? Кто прошел через это – пусть расскажет…
* * *Ночь втянулась в комнату незаметно и естественно, как всегда. Настольная лампа выгревала круг под собой, и в этом круге суетливо дергалась красная секундная стрелка будильника. А еще были несколько листов бумаги и ручка, бегущая по ним торопливо, наискось.
Саша уже не чувствовал времени. Такое случалось с ним довольно часто и сопрягалось, как правило, с необъяснимым процессом творчества. Приходила ночь, обнимала его теплым, материнским крылом, избавляла от болезненных прикосновений чужих взглядов, давала в руки нить, берущую начало от звезд, – и тогда по ментальным каналам струйками стекали мысли, оформляясь в слова и строки. И в этом было непередаваемое наслаждение, в этом был трепетный момент общения с Космосом, который дарил ему неповторимое чувство полета и возвышения над рутиной и суетой. А может быть, и над собой… И рождались стихи – будто продиктованные Вечностью заклинания.
О чем стихи?
Так, ни о чем.
О том, как медленно тянутся сутки.
О том, что кто-то навис над плечом.
О том, как пошлы чужие шутки.
О чем стихи?
О крылатом конвое,
оцепившем ночью письменный стол.
О шепоте, стоне, о крике, о вое
склонившихся над листом.
О том, как всклокочены мысли-паяцы,
слово в слово жизнь повторив.
О том, как волосы-протуберанцы
разряжаются в воздух – искрами рифм.
Письменно, устно – под напряжением –
как на ветку,
на строчку черным грачом
упаду
и замру без движения.
О чем стихи?
Так, ни о чем…
Покормив щенка манкой, Саша постелил на кресле кусок войлока и посмотрел на Руди. С тугим животиком, круглым и сытым, тот превратился в такого себе увальня и бродил по комнате, заметно освоившись и осмелев. Ему уже нравилось у Саши, и Руди оглянулся, чтобы пообщаться с хозяином. Их глаза встретились.
– По полу тянет из щелей. Здесь тебе будет лучше, – сказал Саша, совершенно ясно видя в глазах собаки «человеческое» выражение.
Прислушиваясь к словам, щенок склонил головку набок и приподнял одно ухо. Как примерный ученик, он был послушен и внимателен.
– Тебе не нравится это место? – спросил Саша.
«Конечно, нравится, – подумал Руди. – Я просто знаю, что через несколько месяцев я уже не стану помещаться в кресле, и что тогда?..»
– Я утеплю дверь, – успокоил его Саша. – Потом, если захочешь, будешь лежать на полу.
«Это уже другое дело», – подумал Руди и, подойдя к Саше, потерся головой и бочком о его ногу.
– Мой ласковый песик, ты все понимаешь, да? – сказал Саша, поглаживая Руди по головке.
«И ты тоже, хозяин», – подумал щенок и зажмурился.
* * *Так началась новая полоса в Сашиной жизни – полная смысла и покоя. Руди быстро подрастал, набирал вес, и все больше становился похожим на своего отца Фреда.
Со временем он уже научился выполнять все необходимые команды, и иногда Саше казалось, что делает это Руди самостоятельно, не дожидаясь возгласа хозяина. А еще они придумали игру, известную детскую игру – кто кого пересмотрит. Вернее, не придумали, а стали в нее играть, и эти взгляды, замедленные моргания, переломы бровей собаки так хорошо ложились на сердце Саши, что были минуты, когда он вполне отчетливо сознавал себя счастливым.
Но идиллия длилась ровно три месяца. Без дня или двух – впрочем, какое это теперь имело значение?
В начале октября Руди заболел. Его нос стал сухим и горячим, движения вялыми, а глаза подернулись поволокой безысходности и печали.
– Что с тобой, бедняжка? – спрашивал Саша, поглаживая шелковистую головку щенка.
«Не знаю, – думал Руди, грустно вздыхая. – Но кажется, что это серьезно».
– Что же ты меня огорчаешь?.. – приговаривал Саша. – Что же ты, Рудичка…
Он пролистал свои книги, пытаясь по симптомам определить заболевание, и решил все-таки обратиться к ветеринару.
А Руди, тем временем, становилось все хуже. Вечером он уже отказался от еды, стал рвать зеленой слизью, как-то очень быстро отощал и все время лежал, опустив голову на лапы. Саша заварил ему ромашку, подорожник, еще какие-то травы, но пес даже не притронулся к мисочке.
