Михаил Лоскутов - Тринадцатый караван
«Пепел от пылающего костра,— писал Даль,— до того завалил писание мое, что у меня едва достало духу от-дуться».
Чихачев кончил с Алжиром. Он теперь рассказывал о том, как близ Квито, в Коломбин, он переходил экватор.
«Край Устюрт, — писал Даль,— лежит в пустыне целые столетия, вероятно тысячелетия, с тех пор как обнажился от морских волн. Кочевой ордынец ранней весной боязливо и торопливо прогонит по этим местам тощие стада свои в Каракумы, считая сыпучие пески отрадным убежищем в сравнении с этой могилой».
Вдруг из центра лагеря донеслись дробь барабана и пение горна. Все бросились туда. Около ям, выкопанных в снегу, стояла кучка казахов, отказавшихся продолжать поход. Взвод русских солдат направлял на них ружья. Расстрелом толпы руководил Перовский. Перовский был храбрый генерал. Он имел две раны: одну — пулей, в турецкую войну, и другую — поленом по голове, в 1825 году на Сенатской площади. Он участвовал тогда в усмирении восстания декабристов.
Теперь он стоял как когда-то на Сенатской площади в Петербурге.
— Расстрелять одного! — сказал Перовский. Солдаты выбрали казаха. Он обнялся с товарищами и стал у ямы. Грянул залп.
— Следующего,— сказал Перовский. Грянул залп.
Казахи твердо смотрели на дула ружей.
— Следующего...— продолжал Перовский.
На этот раз никто не кинул в него поленом. Лагерь был спокоен. Офицеры отправились в свои палатки.
Казахи бунтовали из-за жестокостей генерала Циолковского. Он хлестал нагайками часовых. Он бил казахов по лицу и заставлял чуть ли не круглые сутки идти без отдыха. В колонне Циолковского смертность, как говорят официальные отчеты, равнялась смертности трех остальных колонн.
Горнист сыграл отбой. Офицеры отправились в свои палатки. Там их уже ждал ужин.
«Запасы штаба были солидными,— пишет Даль.— Офицеры готовят блины и блины едят с яйцами, с луком, с маслом, со свежей икрой и прочим».
Через некоторое время солдат лишили дров не только для костров, но и для варки пищи. Да и варить было уже почти нечего. Солдаты растирали сено и мешали со щами. Голодные верблюды съедали веревочные намордники.
В начале декабря солдатам выдали последние запасы просмоленного морского каната вместо дров.
Шестого декабря праздновали тезоименитство императора Николая I. Было минус 32 градуса. Вся армия должна была для парада бриться на морозе, мазать усы мазью из сажи и сала и потом отмывать их.
Солдаты падали в снег, и не вышло никакого парада.
Эта армия не могла воевать. Но может ли она живой вернуться? «Куда же теперь бежать: дальше, в Хиву, или обратно, в Оренбург?» — в ужасе думали генералы.
Солдаты пожгли все деревянное, даже лодки и таблички с номерными знаками верблюдов. Начали жечь приклады винтовок. Офицеры в печках, сделанных из ведер, грели руки и пекли блины. Солдаты ругали офицеров.
Генерал Циолковский дал двести пятьдесят нагаек фельдфебелю Есыреву, раздетому на тридцатипятиградусном морозе.
Казахский мулла с тремя сыновьями шел с армией. Мулла отказался пугать аллахом волнующихся казахов. Тогда взяли одного сына муллы и расстреляли. Мулла молчал. Расстреляли другого. Молчал. Поставили третьего. Мулла упал на колени...
Но вдруг в русской пехоте вспыхнуло нечто вроде мятежа. И тут, как спустя много лет сам Перовский в Италии рассказывал редактору журнала «Русский архив» Бартеневу, он сделал то, что должно было вселить в солдат подчинение и ужас. Он вызвал зачинщика вперед. Потом приказал вырыть могилу. Потом велел похоронить зачинщика и спеть панихиду.
И когда ночью по кострам из снега и бурана вдруг начали стрелять хивинцы, это уже был не лагерь и не войско. Костры были потушены. Циолковский в штабе говорил о тени Александра Бековича, погибшего когда-то с войсками у Хивы, тени, которая начала преследовать его...
Бывшая армия бежала назад, по Устюрту...
«Шесть часов. Бьют зорю. Снег хрустит за кибиткой. Буран стихает. Я выглянул за двери... Лунный свет сверху, зарево огней снизу, а в середине — лазоревая тьма. На земле кипит еще кровь наша, выше земли — тьма, до нас непроницаемая»,— писал Даль.
Армия бежала назад. До Оренбурга добежали три тысячи. Это писали официально. На самом деле из пяти тысяч осталось в живых меньше двух тысяч.
Перовского царь в Петербурге поцеловал.
Циолковский получил орден Анны первой степени.
Позже его застрелил повар — бывший солдат хивинского похода.
Наука о колодцах
«Вопрос о коэффициенте полезного действия верблюда висит у нас в воздухе. Последний и окончательный срок совещания об организации хронометража — восемнадцатого, в пять часов вечера, в новой конторе. Учет водных караванов подлежит разрешению. Те, кто не явится на совещание, сорвут эти мероприятия».
«Могу обменять двух ящериц больших на фотопластинки 9Х12. У. К. Спросить у геологов».
«Выдача профсоюзных книжек записавшимся и утвержденным общим собранием будет производиться в фабкоме...»
«Товарищи! Это безобразие! Опять кто-то закрывает двери уборной после использования, не дает просохнуть. От сырости опять заводятся скорпионы... Ему бы самому...»
Мы стояли у большой доски, пахнувшей свежим тесом. Чьи-то руки испещрили всю доску бумажками и синим карандашом. Мимо нас рабочие бежали с чайниками в руках к середине площади, к огромному баку с кипятком. Это был коричневый кипяток с постоянными причудами. Иногда пахнул он серой, иногда нефтью, потом мыльным камнем, известкой, какими-то неизвестными специями...
Ежедневно производились пробные получения питьевой воды из разных колодцев: с такыров Сезенли, Дингли, Бекури, Кзыл-Такыр. Теперь, кажется, окончательно установлена пригодность воды с Кзыл-Такыра. Оттуда ее будут привозить исключительно для бытовых нужд. Для стройки же вполне годятся и другие колодцы.
— Между двумя такырами, Бекури и Кзыл-Такыр, огромная разница — в три копейки! — говорил нам инженер.— Ведро воды, доставляемое караваном с Кзыл-Такыра, обходится в восемь копеек, с Бекури — пять копеек. Сейчас вода идет на стройку. Но вот теперь вы привезли котлы, завод начнет действовать. Вот тогда-то и начнется водное искусство!
Когда завод будет работать с полной мощностью, нужно будет доставлять сюда ежедневно две тысячи ведер воды. Где взять две тысячи ведер воды каждый день? В колодцах, окружающих холмы в радиусе нескольких километров, воды достаточно. Но нужно уметь ее брать. Нужно составить план эксплуатации колодцев. Нужно в этот план вложить инженерию, гидрогеологию, местный опыт. Нужно колодцы двигать в бой разумно и последовательно, как батальоны армии. Нужно знать характер и привычки каждого колодца. Один колодец портится от излишнего расхода воды. Другой колодец теряет воду, если черпать ее у его ближайших соседей. Один колодец можно использовать только для питья, другой — для скота, третий — для стройки. Сеть колодцев — это наше водное стадо. Разумный хозяин стада никогда не будет резать всех баранов без разбору. Молодой баран должен подрасти, другой должен давать шерсть, третий нужен для продолжения бараньего рода. Наш сотрудник спрашивал туркмен и точно подсчитывал, сколько можно взять воды из Кзыл-Такыра. Это лучшая вода в песках. Оказывается, в год можно взять из Кзыл-Такыра четыре тысячи кубических метров воды. Если станете брать больше — вода станет соленой. А вот, например, такая загадка. На одном такыре стоят рядом три колодца. Вы начинаете черпать воду из среднего, и чем больше вы черпаете из среднего, тем солонее становится вода в крайних. Почему? В чем же тут соль?..
Наука о колодцах Каракумской пустыни стала известна европейцам совсем недавно — после того как ученые как следует занялись исследованием ее глубин. До этого никто не пытался устанавливать связь между колодцами в пустыне и между горным хребтом Копетдаг, на персидской границе. Никто не догадывался о значении больших лысин, лежащих в песках, шоров и такыров — солончаковых и глиняных площадей, напоминающих аэродромы. Теперь об этом написаны целые тома таблиц и формул. Перед нами встает длинная шеренга имен и исследований, гипотез, отчетов, самых противоречивых данных, под ворохом которых прячутся основные, твердо установленные картины.
...Мы пробирались к Кзыл-Такыру, проваливаясь по колено в сыпучем песке. Нас обогнал молодой студент-гидролог, скакавший с Серных Бугров верхом на осле, с маленьким ведром, привязанным к седлу. Гидролог ехал брать из колодца очередную пробу.
— Я пока еще ничего не понял из вашей гидрологии! — крикнул я ему.— Зачем вы таскаете с Кзыл-Такыра воду?
— Представьте пески в разрезе. Я же вам говорю: представляйте все в разрезе, это самое мудрое правило! Вы лазаете наверху, а я вот забираюсь внутрь земли. Сверху вы ничего не увидите и останетесь в дураках! — засмеялся он и погнал ослика.
