Ник Хоакин - Пещера и тени
В двадцать лет Эрмана пережила кризис. С одной стороны, что-то звало ее оставить пещеру и уйти в мир, с другой же, для нее невыносима была мысль покинуть эту благословенную обитель, где она постоянно чувствовала присутствие небесного жениха.
«Так колебалась она с год, не в силах уйти, пока духовный наставник не указал ей сурово, что она оскорбляет Бога, не повинуясь зову его. Тогда, не медля более, тотчас отправилась она в столицу, где суждено было ей провести остаток жизни, хотя город не привлекал ее и был, скорее, пустыней, жестоко учившей тому, как жить, не ведая отрады».
В Маниле она посещала бедняков в их убогих лачугах, страждущих в больницах, грешников в узилищах. Над нею издевались, называли безумной, и часто даже бедные, которым она приходила помочь, побивали ее каменьями. Тогда она сказала себе, что была слишком счастлива там, в своей пещере, когда в миру другие страдали, и это есть кара ей за счастье, за то, что считала себя добродетельной, когда в миру процветало зло. И что была она не добродетельной, но себялюбивой, затворилась в своем себялюбии — а теперь за грехи небесный жених ее оставил.
«Более мудрые из исповедников наставляли ее, что в сем лишении надлежит видеть часть опыта духовного, испытание, имя которому la noche oscura — темная ночь души, но все ж не могли разубедить ее в том, что потеря сия обрекает ее на гибель. Молитва стала для нее тяжким трудом и не приносила утешения, как не приносило его служение сирым и страждущим; а в сих трудах она подвизалась и тогда, когда верила, что не спасут они ее, ибо на ней лежит проклятие. В том она была убеждена и говорила своим исповедникам, что, где бы ни находилась, везде чувствует отсутствие Бога и пустота сия ужасна, но тем не менее была у нее вера, что надобно продолжать молитву и благочестивые деяния».
Как видим, Эрмана рассуждала вполне современно, пытаясь жить, как велит Господь, даже если его и нет.
«Когда чума и мор обрушились на город, она ухаживала за больными, сии же последние утверждали, что само ее присутствие исцеляет. Говорили, что стоило ей возложить руку на горящий в лихорадке лоб, как жар унимался, и что голос ее возвращал к сознанию тех, кто уже был в объятиях смерти. И много было таких, которые уверяли, что лишь молитвами ее спаслись от чумы. Оттого и те, кто раньше называл ее безумной и нелепой, стали возносить ее как отмеченную благословением свыше и уже почтительно именовали ее Эрманой. Но когда говорили они ей: „Молись за нас“, отвечала она: „Молитесь за меня“ — и простиралась пред ними».
Тогда же, во время чумного поветрия, Эрмана встретилась с другими «беатами» Манилы — женщинами, которые, подобно ей, жили в молитвах и созерцании, но, выходя из дома, шли служить людям. Иные из них были знатными дамами, бежавшими блеска и суеты света, потому что узрели Смерть, пляшущую на балу; иные — вдовами или старыми девами, а то и юными девицами, внявшими призванию свыше, но не ушедшими в монастырь, ибо не нашлось для них такового. Всех их коснулись веяния века, и в жизни своей они были, сами не ведая о том, «метафизиками» XVII столетия.
Собрав их, Эрмана попыталась устроить общину. Начинание это повергло в немалую тревогу церковь и государство, которые не могли примириться с тем, чтобы женщины, не бывшие монахинями, создавали общины, не подчиненные мужскому господству. Но поскольку в то время был в городе единственный женский монастырь святой Клары, и притом весьма небольшой, новая община «беат» явилась желанным убежищем для многих, особенно для туземных женщин, которым в те времена не разрешалось постригаться в монахини. Успеху этого опыта способствовал в какой-то мере ореол святости, окруживший Эрману, хотя в глазах властей она и ее единомышленницы были в равной степени «вне закона». И только после ее смерти и, в сущности, благодаря ей — благодаря тому преклонению, что вызвала ее кончина, — общину «беат» признали официально как некое подобие женской обители.
Последние годы ее жизни прошли безмятежно, и минула Темная Ночь ее Души, которую вновь озарило радостным светом явление небесного жениха, чье возвращение пробудило в ней дар ясновидения, и нарекли ее прорицательницей.
«Губернатор, молясь однажды в соборе, сильно был обеспокоен, ибо не мог решить, посылать ли войска на юг (где, сообщали ему, замечены вражеские суда), и вдруг некая женщина в черной вуали, белом одеянии и черном переднике опустилась рядом с ним на колени и прошептала ему на ухо: „Опасность, господин мой губернатор, не на юге, а здесь. Так что держи войска под рукой“. В то же мгновение она удалилась; а адъютанты прознали, что то была чудотворица, известная под именем Ла Беата, искусная в пророчествах. Вняв слову ее, он отложил отправку войск и позднее возликовал таковому своему поступку, ибо враг, как обнаружилось, и впрямь был вовсе не на юге, а укрывался у входа в бухту, ожидая ухода войск, дабы предательски обрушиться на нас; но теперь же, быв обнаруженным, сам попал в засаду и был сокрушен. С того дня губернатор проникся доверием к Эрмане, и оное доверие она не раз оправдывала столь полезными советами, что не предпринимал он ни единого шага, не призвав ее и не выслушав ее мнение.
Столь же великое уважение питал к ней и архиепископ, и это несмотря на то, что вел непрестанную борьбу против общины „беат“, в мятежный дом коих он тем не менее приезжал для бесед с Эрманой, ибо и его привлекала ее способность читать в душах людей. Стоило ему лишь назвать какого-то человека, как она тут же раскрывала его нрав и дарования, делала же сие без зла, но скорее в поисках истины, из желания добра ближнему, любя то достойное, что открывалось ей в нем, и содрогаясь и сокрушаясь над страстями, от коих его надо было спасти. И когда спросили однажды ее мнение о некоем молодом еще человеке, только что назначенном на высокий пост, она воскликнула в ужасе, что сего юношу обрекли на смерть. Так оно и случилось. Через несколько месяцев молодой человек тот погиб, не в силах противостоять искушениям, открывшимся ему на высоком посту; став спесивым мздоимцем, он предался пороку и, погрязнув во грехе, сам в отчаянии лишил себя жизни. В другой раз архиепископ приехал проститься с нею, ибо врачи посоветовали ему поправить здоровье в Мексике, но она сказала ему так: „Здесь у вас слабое здоровье, но, если вы поплывете в Мексику, не будет никакого“. После чего прелат отменил свое плавание на корабле, и корабль сей по выходе в море был настигнут бурей и потонул у берегов Самара [62]. Когда же архиепископ приехал к ней поблагодарить за спасение его жизни, ответствовала она, что наилучшей благодарностью было бы прекратить войну с ее общиной, на что он возразил, что не может поступаться принципами ради друзей. Она же молвила: „Ради друзей — нет. Но мы ведь должны подставлять другую щеку врагу“. Позже он узнал, что в молитвах своих величала она его nuestro señor enemigo[63]».
Истории такого рода показывают, что с безмятежностью последних лет жизни пришло к ней и чувство юмора.
Перед самым концом, которого не ожидали, ибо ему не предшествовала болезнь, архиепископ прислал сообщить ей, что будет у нее в пятницу. Она ответила таким посланием: «Скажите господину моему архиепископу, чтобы пришел он, коль желает меня видеть, в четверг, ибо в пятницу у меня встреча с более важным господином».
Послание казалось непонятным.
В ту пятницу, в полдень, ее хватил удар, и вскоре она умерла. Ее последние слова были: «Всё суть только тени в пещере… Вынесите меня на свет!»
Сто лет спустя предания и легенды о ней были, видимо, еще в большом ходу, столь же причудливые, как и прежде, ибо брат Хуан Домингес в конце XVIII века рьяно обрушивается на «фантастические домыслы», исказившие ее образ в народном сознании:
«В легенде о ней на допотопный манер переплетены миф и искаженные факты. Даты, названия мест, исторические события — всё, всё безнадежно перепутано. Какой-либо осмысленной последовательности в изложении ее жизненной стези нет и в помине: то, что случилось в детстве, выдают за происшедшее в зрелом возрасте, и наоборот. Сии небрежно состряпанные басни вывели ее из сферы истории, ввергнув в бессмысленный мир небылиц. В них она — прямо-таки пророчица, живущая в пещере и посещаемая архиепископом Манилы, с коим ведет беседы. Беседы от заката до восхода солнца! С чего бы архиепископ стал посещать какую-то пещерницу в ночные часы? А ведь это лишь одна из нелепых бессмыслиц, коими переполнены сии басни, по неразумию ли иль по какой другой причине. Страшно думать, что таковое намерение могло быть не наивным, но умышленным».
Брат Хуан Домингес был отнюдь не единственным, кто находил народные легенды об Эрмане подозрительными. Позднее это же беспокойство, каким объяснялось сокрытие пещеры и последующее буквальное исчезновение ее из виду, а затем и из памяти людской, привело к тому, что и все сведения о ней — как реальные, так и мифические — стали замалчиваться. К XIX столетию сама Эрмана, местоположение ее пещеры забыты — забыты даже в женской обители, выросшей из примитивной общины «беат» XVII века.
