Светлана Борминская - Дай погадаю! или Балерина из замка Шарпентьер
Старый вокзал встретил меня удушливым ароматом пончиков, стаями воркующих сизарей и пылью, которая вихрилась от сильных порывов ветра.
– Неугомонная ты, мам, – подбежала ко мне со стороны привокзального кафе дочка.
Мы расцеловались, и я достала из сумки пакет с ранними яблоками.
– Дай откусить? – весело попросила я у внучки.
– Накося выкуси, – насупилась Машенька, сверкнув на меня синими глазами.
– Хамка, – возмутилась дочка. – Ты как бабушке отвечаешь?
– Вся в нас, – вздохнула я, поднимая тяжеленькую вредную внучку.
И пока мы ехали до микрорайона Бочечки на маршрутном такси, я рассказала про исчезновение сестер и приезд из Рима душеприказчика.
– Ты жила рядом с миллионершами все это время, мам? – ахала дочка.
– А что это меняет? – отмахивалась я.
Забежав в квартиру к родным, я оставила у них сумку и помчалась к мировому судье на соседнюю улицу. На сегодняшний день было назначено слушание дела о моем примирении с поджигателем.
– Ну, зачем керосин-то? Берете петарду, а лучше десять, связываете их, поджигаете и кидаете, – объяснял мне в подробностях, как лучше поджигать квартиры на пятых этажах ветхих блочных хибар, следователь Палладий Дудкин, когда мы выходили из зала суда после подписания мирового соглашения о том, что взамен спаленной квартиры я согласна принять в дар небольшой дом на краю города от семьи поджигателя и не буду настаивать на возбуждении уголовного дела.
Мы дождались маршрутку и поехали на окраину, где предположительно стоял мой новый дом. Водитель с неместным лицом развернулся у моста и быстро укатил, только пыль заклубилась следом.
– Мать этого Шестакова – скандалистка с большим самомнением, – следователь зевнул и добавил: – Так что соглашайтесь на этот домик.
Дудкин повторил эту сентенцию несчетное количество раз с утра, и тут в мою душу начало закрадываться подозрение.
– Я же согласилась, раз подписала мировое соглашение, и на Шестакову сегодня нагляделась, та еще фря, в школе второгодницей была!
Мы стояли в двух шагах у воды, но никакого дома в пределах видимости я так и не увидела. Впереди росли ивы, камыши и трава по пояс. Мы обошли их и внезапно уткнулись в старый забор. И то, что я увидела за забором, заставило меня попятиться...
– Мою квартиру – на эту халупу? – возмутилась я. – Не ожидала, что мое новое жилье будет походить на собачью будку!
– Да не пугайтесь, – Дудкин открыл калитку. – Дом крепкий и не очень старый, здесь речник Савельев жил, пока не утонул в прошлом году.
От реки пахло тиной, по воде плыли ветки, пакеты из-под молока и пивные банки. Я с опаской приблизилась к микроскопическому домику с одним слепым окошком, наглухо закрытым деревянными ставнями. С крыши свисали куски проржавленного железа, до которого я могла свободно дотронуться рукой.
– Ну, вы тут сами, ладно? – протянул мне ключи и откланялся следователь. – Мне еще в комиссию по делам несовершеннолетних до часу надо успеть. И не забудьте завтра сходить к нотариусу и оформить все документы на дом. Читайте их внимательнее, слышите? – дважды повторил он, и я кивнула, чувствуя себя заложницей большого обмана.
У крыльца валялась куча сучковатых поленьев, и я, взобравшись на нее, внимательно осмотрела крышу. Значит, дом надо топить, узрев небольшую трубу, подумала я.
От крыльца до воды было около десяти метров, я осмотрела высокий фундамент и немного успокоилась, кирпичи были крепкими, лишь пара угловых раскрошились.
«Вот он, мой дом из ниоткуда», – открыв непривычно тяжелый висячий замок, я заглянула в терраску, в углу которой стояли болотные сапоги.
– Зимой он точно промерзает, – войдя в единственную комнату, я огляделась. – Нет, все не так плохо на самом деле, если не брать в расчет легкую заброшенность места.
Маленькая голландская печь в углу, стол, табуретка, деревянный топчан, вот и все, что было в единственной комнате. И мутная городская река за окном, от которой рябило в глазах.
Я пригляделась и на противоположном берегу обнаружила закрытый с утра бар «Гибралтар».
«По вечерам оттуда будет доноситься музыка...» – помечтала я, представив себя голенастой старушенцией, ловко подсекающей из огорода на удочку пескарей.
Я обошла каждый уголок дома и вдруг поняла, что он мне нравится. Я закрыла ставни и дверь и уже с дороги, оглянувшись на кусочек крыши среди ив, окончательно решила брать дом себе.
Поймав попутный трактор, я поехала ночевать к дочке.
Бар «Под мухой»
Я вышла от нотариуса с кипой документов.
– Дом-развалюшка перейдет в вашу собственность через две недели, – объяснила мне нотариус.
«И можно начинать жизнь с нуля!» – перебегая дорогу, ликовала я и чуть не попала под велосипед.
Мимо со свистом пронеслась бабка в пробковом шлеме и спортивном костюме. За бабкой, ноздря в ноздрю, бежали два бультерьера. В Дракине легион таких сумасшедших бабок с выводками собак.
И тут я вспомнила, что мне надо зайти к той самой Леле Залуцкой, бывшей театральной костюмерше и знакомой сестер Хвалынских. Именно Леля Леонидовна Залуцкая, в девичестве Рыжикова, любившая и сама пропустить стаканчик-другой, выступала посредницей моего к ним подселения.
Я постучалась в дверь коммунальной квартиры неподалеку от автовокзала и вошла. Пахло гречневыми блинами, значит, Леля дома, поняла я.
На кухне у плиты ко мне спиной стояла высокая кудлатая старуха и ножом снимала со сковородки толстый блин. Кому-то нравятся молодые лица, а мне пожившие... Карта жизни, в основном топографическая, отпечаталась на длинной физиономии Лели Леонидовны, на ее шее и ушах. Большеротая и надменная дама с мешками под глазами и лошадиным подбородком, Леля оглянулась, ничуть не удивившись моему приходу.
– Садись, – кивнула она. – Все скитаешься?
– Скоро вернусь, – пробормотала я, усаживаясь на табуретку, когда-то крашенную в синий цвет.
– Ты не нервничай, а рассказывай, – налила стакан черного чаю Леля и подвинула его ко мне. – Бери блин, правда, без сметаны, – ворчливо предупредила она.
Халат цвета увядшей розы распахнулся на Леле, и я нечаянно узрела ночную застиранную рубашку в полоску.
– Пропали? Уже пятый день? Недолго, – закуривая, безразлично допытывалась Леля. – А чего им здесь делать? – громко возмутилась она. – Крепкие старухи, их поленом не убьешь...
Сзади бабка, а спереди все еще дама, вот такая невидаль сидела и пыхтела от возмущения. Никакой дряхлости на Лелином лошадином лице за шестьдесят с лишним лет так и не наросло.
– Когда мы работали, они тоже исчезали время от времени, – нехотя жуя блин, ворчала бывшая костюмерша. – Это демоны, а не сестры... А ты выпить принесла? – внезапно спросила Леля, с пристрастием глядя на мою сумку.
– Так и живешь отшельницей? – вытаскивая четыре бутылки пива и воблу, задала я риторический вопрос.
– Так и живу, – согласилась Леля, открывая пиво. – Да кому они нужны, эти два тощих привидения? – снова возмутилась она. – Найдутся! Правильно, что уходишь от них, раз у тебя дом есть. Последнее дело со старухами жить. Им помирать пора, а в тебе еще жизни сколько.
– Ты же мне их порекомендовали, – напомнила я.
– У тебя выхода не было тогда, раз в гадалки пошла, даже я до такого не скатывалась никогда, – отрезала Залуцкая.
И тут меня разобрал смех.
– Согласна, сглупила, – я перекрестилась на календарь с Казанской Божьей Матерью в углу.
– Тебе в церковь сходить и раскаяться в грехах надо, а не тут креститься, – кидая пустую бутылку под стол, проворчала Леля.
– Да какие грехи? – отмахнулась я.
– Не скажи. – Леля вытащила платок из кармана и высморкалась. – Ты совершила большой грех, а раз не понимаешь, то совершаешь еще больший.
Я кивнула, решив не вступать в спор – уж больно скользкая тема.
– А ты давно их видела? – поинтересовалась я.
– Лет семь назад. – Леля Залуцкая снова закурила и усмехнулась сквозь дым. – Ты подожди, я сейчас... Смотри, какие они были в балете «Керубино» тридцать лет назад, – вернулась она с фотоальбомом.
– Похожи, – согласилась я, рассматривая сестер Хвалынских в белоснежных пачках. – Тут ведь вот еще дело в чем, привезли гроб с телом Эмилии из Рима, Лель...
Леля тихо всхлипнула и открыла вторую бутылку пива.
– Помянем? – предложила она.
И я проглотила полстакана теплого пива, продолжая с интересом перелистывать альбом. Даже на снимках тридцатилетней давности Эмилия Хвалынская выглядела явно аристократичнее своих сестер.
– Как же они спились? – снова начиная листать альбом, спросила я.
– Очень просто, – отмахнулась Леля.
– Но все-таки ты помнишь это время?
Леля внезапно разозлилась:
