Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2006)
Тремор, как настоящий герой революции, тоже ожидал суда за покушение на президента. Правда, само покушение выглядело совсем не героически, а скорее потешно. Во время визита в тихий волжский город высокого гостя повели к памятнику жертвам белогвардейского мятежа, стоявшему прямо напротив дома, где жил Тремор.
Комсомолец, только-только продравший глаза после очередной одиночной пьянки, мучился похмельной совестью и скорбел о зря потраченных годах жизни, мечтая совершить подвиг, достойный настоящего коммуниста.
И тут, как по мановению волшебной палочки, за окном завыли сирены, истошно завопили постовые, перекрывая движение, и Тремор вспомнил, что сегодня к ним приезжает президент.
Вызволив из чулана свою знаменитую пешню, комсомольский маньяк сделал морду кирпичом и попер в густую народную массу, жаждущую увидеть своего гаранта.
В первом же кругу президентской охраны безумца с железной палицей заловили. Тремор успел швырнуть пешню куда-то, где, по его расчетам, находился тиран, выкрикнул “Долой самодержавие!” и был придавлен к земле десятью дюжими бодигардами.
Благодаря своей очевидной невменяемости Тремор мог бы легко отделаться пятнадцатью сутками или повесткой в психбольницу. Но именно из-за своей очевидной невменяемости он попал в Лефортово. Так как всем допрашивавшим его “сатрапам” он упорно твердил, что “хотел замочить эту мумию позорную”, и обещал, выйдя на свободу, довести свой благородный замысел до конца.
Кроме того, Тремор, в голове которого смешались репортажи с советских судебных процессов, детективные сериалы и вульгарно-исторические романы, написанные бывшими сотрудниками КГБ, бежавшими в Америку, нагородил следствию целый лес заговоров.
В припадке нескончаемого возбуждения Тремор детально описывал разветвленную шпионскую сеть, оплетавшую земной шар, в недрах которой зрел грандиозный заговор, призванный свергнуть правительства всех стран, обозначенных на карте мира, кроме Кубы и Северной Кореи. Убийство пешней президента РФ было призвано стать лишь первым шагом в осуществлении этой глобальной революции.
В заговоре состояли Фидель Кастро, Саддам Хусейн и все мертвые кореша Тремора. Пока следователи проверяли сотню фигурировавших в деле реальных фамилий и адресов, сумасшедшего комсомольца зачем-то под конвоем отправили в главную политическую тюрьму страны. Таким образом, полиция призналась, что хоть на йоту, но поверила в больные фантазии Тремора.
Его сосед по камере в Лефортове, тихий программист Алеша из маленького подмосковного Подольска, тоже сидел за виртуальное преступление. За гениальную хакерскую атаку на внутренний сервер ФСБ, заблокировавшую все архивы конторы.
Молчаливый Алеша, никогда не говоривший о политике, оказывается, тоже думал, что страна стоит на грани нового тридцать седьмого года. И своим компьютерным налетом на Службу безопасности надеялся отвести беду от многих миллионов потенциальных политзаключенных.
Теперь Алешу каждый день водили на свидания с фээсбэшными сисадминами, которые тщетно пытались добиться от подольского террориста тайных паролей, способных реанимировать сервер государственной важности. Алеша скромно объяснял, что после проведенной им атаки информация восстановлению не подлежит.
Эля о горькой участи своего рыцаря не знала. Алеша заранее продумал все ходы. Вспомнив слышанную от Никиты историю машиниста Николая, он тоже написал Эле 12 ласковых писем и оставил их соседке, чтобы та каждый месяц отправляла их в Одессу, на Еврейскую улицу, дом 5. Эля уехала на родину за день до хакерской атаки.
Никита отчетливо видел, что происходит в соседней камере. Тремор учил Алешу пить чифирь и злился, что глупый очкарик не понимает прелести этого напитка.
Никита слышал их разговор.
— Боюсь, надолго здесь застряну, письма кончатся, Элечка волноваться будет, — сетовал впервые в жизни разговорившийся Алеша.
— Не ссы, братишка! — басил любитель чифиря. — Честное комсомольское, товарищи нас в беде не бросят! Пока мы тут с тобой клопов давим, там, на воле, идет борьба, готовится революция. Слышал, митинги по всей стране? Это разведка боем! А после революции выйдет нам с тобой амнезия… то есть эта, мать ее, аннексия… тьфу, зараза!
— Амнистия? — робко переспрашивал Алеша, уже позеленевший от чифиря.
— Она самая, собака! — радостно восклицал Тремор и бил себя кулаком по лбу с такой силой, что над переносицей оставалось красное пятно.
25
Никита выплыл из своих сновидений, когда его выносили в коридор. Тремор, прильнувший к глазку в соседней камере, сообщил Алеше:
— Уколдыбанили опять кого-то, аспиды! Вон мертвяка потащили, сейчас во внутреннем дворе зароют — и концы в воду.
Никиту на самом деле вынесли во двор. Но зарывать пока не стали. Он несколько минут смотрел в колыбельное небо, качавшееся в железной сетке. Потом перед глазами замаячил белый потолок и резко запахло медикаментами.
В больницу к нему пришел Рощин. В халате он был похож на сотрудника какого-нибудь НИИ с выцветшей черно-белой фотографии из журнала “Огонек” за семьдесят девятый год. Положительный герой советской фотохроники, увидев Никиту, нахмурился, сурово поправил очки и сказал:
— Так. Может, хватит уже этих образцово-показательных выступлений? Твоя голодовка больше неактуальна. Ты сегодня же начнешь есть, как нормальный человек, и перестанешь корчить из себя Гоголя на смертном одре. Сейчас России нужны здоровые и сильные бойцы, а не доходяги, ветром колеблемые. Что ты меня глазами пожираешь? Лучше бульон съешь! Не слышал разве, революция началась! Костры на Красной площади, палатки на Манежной! Вся страна на баррикадах, один ты тут валяешься! Давай оперативно возвращайся к жизни, а то история без тебя свершится!
— Рощин! — сказал Никита и сам удивился собственному голосу. — Рощин! Мы ведь оба понимаем, что если ты меня сейчас обманешь, я больше никогда уже тебе не поверю!
Рощин сглотнул, выпрямился и серьезно взглянул на Никиту:
— Я тебе когда-нибудь давал повод во мне сомневаться? Нет. Поэтому бери себя в руки и выздоравливай. Революция тебя ждет! Не веришь? А знаешь, почему тебя из тюрьмы перевели? Потому что амнистия! Старая власть выпускает политзаключенных, надеясь этим задобрить русский бунт. Но бессмысленный и беспощадный уже ничем не остановить. Мы должны быть там, понимаешь, чтобы вразумлять толпу, которая пока ведет себя мирно, но если попадет в плохие руки, то пойдет крушить все подряд!
Никита посмотрел на Рощина, вздохнул и поверил. Потом к его телу стали подключать гибкие стебли капельниц, по которым внутрь организма потек питательный раствор. Дальше следовал неисчислимый период забытья, закончившийся солнечным утром, когда Никита открыл глаза и вдруг ощутил себя абсолютно здоровым. Он вскочил с кровати, выдергивая из себя пластиковые сорняки. Он боялся опоздать. В полутемном коридоре наткнулся на Рощина.
— Скорей, скорей! Поехали туда! — шепотом закричал Никита, опасаясь, что на голос сбегутся врачи и вновь прикуют его к постели.
— Поехали! — так же конспиративно ответил Рощин.
У выхода из больницы их ждал Юнкер на своей потрепанной машине, украшенной красными флагами.
— Юнкер, откуда ты взялся? — спросил Никита, напрягшись в ожидании подвоха. — Ты же в Горинском?
— Смешной! Разве я мог отсиживаться в деревне, когда тут такое происходит! — как-то очень беззаботно ответил Юнкер и завел мотор.
— Юнкер! — Никита уперся в борт машины и ни за что не хотел садиться. — А почему у тебя красные флаги?! Ты же ненавидишь коммунистов!
— Бабушка, бабушка, а почему у тебя такой большой хвост! — рассмеялся Юнкер. — А что делать, если в России никакого другого цвета для революции так и не смогли придумать?!
Никита сомневался до последнего. Больно уж гладко все выходило. Но когда в конце Тверской замаячили самые настоящие баррикады, он сдался. На покатых крышах поливальных машин, перегородивших улицу, балансировали радостные люди. Они держались друг за друга, смеялись и смотрели в сторону Кремля. Юнкер затормозил.
Мимо машины рысцой проскакал табунок малолетних радикалов. У каждого на плече, как копье, лежало свернутое знамя. Они курили на бегу, отрывисто переговаривались и вжимали головы в плечи, озираясь по сторонам. Вид у них был озабоченный и растерянный.
На блокпосту, который символизировали обклеенные плакатами скамейки, криво поставленные поперек Тверской, стоял усатый дядя в палщ-палатке и с деревянным автоматом.
