Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2013)
— Как вам? — не выдержал он.
Надя кивнула:
— Недурно.
— Вы такая современная, — обрадовался Ерема. — Хотите саке?
— Не знаю, — сказала Надя. — Может, лучше вина?
— Я закажу саке, — решил Ерема. — На вино у меня аллергия.
Пока несли саке, Ерема рассказывал о том, какое влияние оказало на него аниме «Евангелион». Надя не поняла ни слова из его рассказа. Ерема все более вдохновлялся. Он объяснил Наде, чем отличаются японские дорамы от корейских. Надя в ответ заявила, что ей надо отлучиться в туалет. Ерема не заметил ее ухода, он рассказывал о горькой судьбе Лелуша.
Надя вышла на набережную. От реки поднимался холодный воздух. По черной воде плыли пятна света. Возле здания старого речуправления, ныне заброшенного, толпились люди. Надю поразило грозное молчание этих людей. Они будто дремали, стоя возле разрушенной арки. Надя протолкалась вперед. Сначала она ничего не заметила. Приглядевшись, она снова ничего не заметила и поняла, что и дальше не хочет замечать того, что свисает с арки на толстой веревке. Кто-то пробормотал у нее за спиной — это Молния, его рук дело. Толпа шевелилась, как комок змей. Люди потирали замерзшие ладони. Они боялись уходить, но еще больше боялись остаться.
Приехала полиция. Уставшие полицейские двигались среди людей как призраки. Толпа по капле выдавливала себя с набережной. Надя вернулась в ресторан. Ерема продолжал что-то рассказывать. Надя заказала сто грамм водки и выпила залпом, как необходимое ей лекарство. Ерема испуганно моргнул. Лучше бы я остался дома, подумал он. Нет никакого смысла выходить на улицу и что-то делать, незачем стараться и кому-то что-то доказывать; все, что мне нужно, можно найти в электронной начинке персонального компьютера. С мыслью о хентае Ерема встал из-за стола, вежливо попрощался и ушел. Надя осталась одна. Ей хотелось плакать, но она не видела ни одной причины, чтоб заплакать, и поэтому ее глаза оставались сухими. К ней подсел пьяный Гордеев. Может, он меня ударит, подумала Надя, тогда я хоть что-нибудь почувствую. Но Гордеев не собирался бить Надю. Он пытался сохранить ясность рассудка. Надя коснулась его руки: вам плохо? Нет, сказал Гордеев. Жаль, сказала Надя. Гордеев поднял голову: почему вам жаль? Не знаю, сказала Надя, я просто пытаюсь поддержать разговор.
— Какой смысл поддерживать разговор? — спросил Гордеев. — Все равно вы одиноки, я одинок, все вокруг одиноки, а я к тому же пьян.
Надя призналась:
— Мне бы хотелось прочесть хоть чьи-нибудь мысли.
— Зачем?
Надя пожала плечами:
— Не знаю.
— Вы дура, — сказал Гордеев.
— Офигеть, — возмутилась Надя, — уселся за чужой столик, еще и оскорбляет. Вали-ка ты отсюда.
Гордеев как раз собирался уходить, но после слов Нади передумал и уселся в кресле поудобнее. Надя подозвала официантку: девушка, скажите этому человеку (она кивнула на Гордеева), что ему здесь не место. Светочка испуганно посмотрела на нее и ушла. Надя нахмурилась. Гордеев следил за ней. Что-то страшно нелепое виделось ему в этой девушке. Знаете, сказал он, вы напоминаете мне одну проститутку. О, не сочтите это за грубость, я ничего не имею против проституток. Он вынул из-за пазухи чашечку на цепочке: прошу прощения, я не очень ясно выражаюсь. Вы понимаете меня? Надя кивнула: я вас прекрасно понимаю. Сначала вы обозвали меня дурой, а теперь сравниваете с проституткой. Гордеев разволновался: прошу прощения, у меня не очень хорошо получается общаться с женщинами, во всем виновато рациональное мышление, которого женщины лишены. Ах, оставьте, сказала Надя, размешивая ложечкой сахар, я уже привыкла, что все мужчины одинаковы. Гордеев разволновался еще сильнее; он решил показать Наде удостоверение, чтоб она убедилась, что он не такой, как другие мужчины. Достал удостоверение и помахал им у Нади перед носом. Надя даже не взглянула на корочки. Гордеев приподнялся и хлопнул удостоверение перед нею на стол: глядите! Ну? Что скажете?! Надя не смотрела. Гордеев вскипел: какое свинство, почему вы меня игнорируете? Надя хмыкнула: хотите сказать, ваша сущность заключена в этом клочке бумаги? Гордеев не знал, что ответить, и поэтому презрительно промолчал, чтоб все вокруг поняли, что Надя сморозила глупость. Он взял удостоверение и прогладил корешок указательным пальцем.
— Дело не в документе, — сказал он, — а в моей блестящей логике, которая позволила мне его получить.
— Вы всегда на свидании тычете в девушку удостоверением, — сказала Надя, — я угадала?
Гордеев опять не знал, что ответить, и снова промолчал, на этот раз еще более презрительно, чтоб Надя почувствовала себя униженной. Однако Надя не почувствовала себя униженной. Она вообще ничего не чувствовала, кроме страха, что придется возвращаться на стылую набережную.
— А почему вы напились? — спросила она. — В вашей жизни случилось горе?
Гордеев задумался:
— Я просто люблю бухать. — Он помялся: — Скажите, как вас зовут?
— Надя. А вас?
— Гордеев. Не смущайтесь, я предпочитаю, когда меня называют по фамилии.
Надя покачала головой:
— Я не смущаюсь. Мне все равно.
Гордеев разозлился и предложил:
— Давайте прогуляемся?
Надя вздрогнула. Гордеев решил, что она промолчит. Но она все-таки ответила:
— Возле речуправления ребенка повесили, мне не хочется отсюда выходить.
— Возле речуправления? Этого следовало ожидать.
Надя нахмурилась:
— Зачем вы так говорите, будто что-то знаете, я ведь понимаю, что вы ничего не знаете, а просто пытаетесь произвести на меня впечатление.
Гордеев сжал зубы и решительно поднялся:
— Вы правы, я ничего не знаю, я ничто, тля, червь, о боже, куда я качусь, куда катится весь этот мир, давайте подышим свежим воздухом, вы так бледны, здесь так душно.
— Какой банальный набор фраз, — фыркнула Надя.
— Не спорю.
— Недавно я чуть не выпрыгнула из окна, — призналась Надя как бы между прочим.
Гордеев кивнул: мужественный поступок. Он не вполне разбирал Надины слова, да и свои слова воспринимал с трудом. Надя забрала в гардеробе вещи. Гордеев предупредительно раскрыл зонт. Они вышли из ресторана. С голых веток им на головы сыпался мокрый снег. Дорожка петляла. В лужах отражались рекламные огни. Возле старого здания речуправления курили полицейские, и вороны кружили над трупом повешенной девочки в коричневых колготках.
— Как страшно, — прошептала Надя.
Гордеев ничего не сказал. Когда Надя ему возражала, она ему нравилась, а когда безропотно пошла за ним — нравиться перестала. Он сказал «ну, до свиданья» и ускорил шаг. Надя не отставала. Он перебежал улицу на красный свет. Надя — за ним. Он закричал «такси-такси!» и замахал руками, но видимость была плохая, и такси не остановилось. Он свернул в переулок и услышал позади торопливое цоканье каблучков. Как в дурном сне, подумал он, переходя на бег. Запыхавшаяся Надя догнала Гордеева у магазина спортивной обуви. Гордеев круто развернулся, глядя в бледное лицо несчастной девушки. «Неужели такой мертвый пес, как я, пришелся по душе этому глупому созданию?» — с тревогой подумал он и спросил:
— Зачем вы меня преследуете?
— Верните зонт, — попросила Надя.
Глава седьмая
На съемках телепередачи «Пусть говорят», куда пригласили родителей погибших от рук Молнии детей, случился конфуз. Среди приглашенных была семья Ермоловых. Степан Ермолов обвинил в гибели дочери жену, которая, по его словам, будучи пьяной, не уследила за ребенком. Катерина, не стерпев несправедливости обвинений, плеснула кислотой мужу в лицо. Передачу не пустили в эфир, но запись просочилась на ютуб. Общественный резонанс всколыхнул всю страну. В городе едва не начались волнения. Улицы патрулировали полицейские и представители народной дружины. Танич, видя царящую в городе паранойю, понимал, что ему лучше не высовываться — заметут. Однако он все равно выходил на улицу и гулял допоздна. Чтоб не попасться, Танич притворялся отцом мертвой девочки. Он распечатал фото Дианочки на древнем матричном принтере и приставал с ним к прохожим: «Вы не видели мою дочурку?». Случайный человек взял у Танича интервью и поместил у себя в блоге его трогательную историю. История вызвала бурю эмоций в русскоязычном сегменте Интернета. Танич читал эту историю Зине вслух. Блогер многое переврал, но так вышло даже лучше. Зина не слушала, в последнее время она совсем опустилась. Дианочка всюду водила нетрезвую маму за руку. Танич, чтоб не видеть ее страданий, уходил в интернет-кафе.
