Алекс Форен - Танго с манекеном
За консультантом он прошел к одному из стеллажей и через несколько секунд держал в руках добрую дюжину пластинок. С обложек большинства из них на него смотрел Ришар, баюкащий свой аккордеон. Пожалуй, сомневаться в его подлинности и далее было бы слишком… последовательно.
Отобрав несколько дисков, он подошел с ними к кассе, сунул руку в карман за деньгами и нащупал легкий кусочек ткани. Рука машинально извлекла загадочный предмет из кармана прежде, чем возник вопрос, что бы это могло быть. Стоявшая сзади девица лицейского возраста прыснула и зашептала что-то своему парню.
Упс.
Флэшбек о танце на крыше.
Сегодня как-то так. По-парижски… Можно подсказать Мэттью еще одно определение.
Что ваша музыка делает, Ришар. Вы бы поаккуратнее с клавишами…
Как-то нужно будет, что ли, вернуть Мари… Или, например…
Додумать это «например» не удалось. У входа в лофт стояло такси. Видимо, только что подъехавшее, потому что, пока он поравнялся с машиной, пассажир как раз расплатился с водителем, распахнулась дверца, и показался Ришар собственной персоной, бережно извлекающий с заднего сиденья объемный черный футляр с инструментом.
– Я не опоздал, Ришар? Сейчас будем начинать. Только выпьем кофе, не возражаете?
Колдуя над кофеваркой, он все формулировал вопрос. Точнее, два вопроса. На первый: как это он будет начинать – ответа не было. Во всяком случае, к Ришару с ним обращаться не стоило. Значит, остается рассчитывать на внезапное вдохновение.
Но был и второй вопрос. Формулировки выходили крайне неуклюжие, и он бросил это занятие. Просто сказал, поставив перед гостем дымящуюся чашку:
– Знаете, какая забавная штука. У меня такое чувство, что мы с вами неожиданно поменялись местами.
– ?
– Ну, я наливаю для вас кофе. А на днях, когда я зашел в бар в «Ритце», это для меня делали вы.
– Действительно, забавно, – улыбнулся Галльяно. – А я еще вчера подумал, что откуда-то вас знаю. Решил, что где-то уже видел с Чучо.
– Нет, Чучо там не было.
– Да, он редко ходит в такие места.
Разговор, кажется, себя исчерпал, совершенно не прояснив ситуацию. А в баре это действительно был он… Все же хотелось довести тему до конца.
– А это у вас хобби или… Ну, в баре?
– Нет, что вы. Я выручал старого приятеля. Ему нужно было срочно отлучиться на полдня, а управляющего он ставить в известность не хотел. Ну, и вот… Я сильно нервничал, получится ли у меня… Хорошо, клиентов было немного. Вроде, все прошло нормально.
– Да, у вас отлично получалось…
Объяснение, признаться, было совершенно неудовлетворительным. Не верилось, что такие штуки можно проделывать за спиной администрации «Ритца».
– А я, было, подумал, что это такая параллельная жизнь…
– Нет, параллельная жизнь совсем не для меня. Слишком ленив, не могу делить жизнь на части.
– Так-то уж совсем не можете? Но ведь, по крайней мере, есть работа, а есть отдых – вот уже деление.
– Это было бы слишком хлопотно, – возразил Галльяно. Заметив удивленный взгляд, он отставил чашку и пояснил: – Понимаете, когда я работаю, я беру аккордеон и играю. Иногда, конечно, устаю… Тогда я отдыхаю. Беру аккордеон и играю, – он как бы виновато пожал плечами и развел руками.
Возразить было нечего.
И это приближало момент начала съемки. Как ни оттягивай, она должна была состояться. Впору было загадывать желание, – говорят, когда делаешь что-то впервые, такое желание сбывается.
– Хорошо, Ришар. Будем начинать. У вас есть пожелания?
– Не знаю… Чучо обычно командует, что делать. Как правило, я просто играю, а он снимает.
– Давайте так и поступим.
Ришар сел на стул напротив освещенной стены, положил на колени аккордеон, погладил рукой выступающие на лакированном боку буквы «Виктория». Несколько минут заняли мелочи – боковой свет, штатив. Все.
– Поехали? Забудьте обо мне и играйте для себя, хорошо?
Ришар кивнул и прошелся пальцами по клавишам. Грег приник глазом к окуляру.
Минут десять каждый был поглощен своим занятием. Хотя была существенная разница. Пока один разрывался между своей неуверенностью, настройками фотоаппарата и лицом музыканта, второй, казалось, действительно, забыл обо всем и, прикрыв глаза, целиком ушел в музыку.
На дисплее камеры одно за другим возникали изображения аккордеониста, напоминающие почти такие же, напечатанные на только что купленных в ближайшем магазине дисках. Для того, чтобы получить то же самое, не нужна была никакая новая фотосессия.
Спроси себя, зачем ты снимаешь… Так, кажется, Чучо? Спроси себя, что ты хочешь показать…
И что же? Аккордеон? Пальцы музыканта? Где живет музыка? Что в этой музыке такого, чего нет, например, в той же мелодии, исполняемой кем-то другим? Чем отличается эта музыка от музыки другого человека?
Да вот же именно – человеком…
– Слушайте, Ришар, уберите аккордеон, он мне мешает.
Мелодия оборвалась. Из-за инструмента смотрели непонимающие глаза музыканта.
– Положите его. Весь мир знает, что вы играете на аккордеоне и что он у вас есть. К тому же, поставив диск, они услышат это. Положите его.
Ришар несколько неуверенно послушался.
– Ну вот, Ришар. А теперь будет знаете что? Слышали, как проходят собеседования при приеме на актерские курсы? Там поступающих просят представить себя кем-то – бизнесменом, официантом, японцем, марсианином – не важно. Способные актеры с этим справляются. Но один тест для них невыносимо сложен. Показать себя. Я знаю – я провел столько собеседований… Так вот, – никого не изображайте. Не напрягайтесь. Для вас-то это ведь самое простое? Я хочу видеть просто Ришара Галльяно.
Он наблюдал за собой как бы со стороны, уже не задумываясь, откуда что берется.
А Ришар выслушал все это внимательно, потом кивнул головой. Надел зачем-то очки. Развернул стул спинкой к камере, сел на него задом наперед и как-то вопросительно, будто ища одобрения, посмотрел на фотографа.
– Вы всегда так сидите?
– Ну… нет, конечно.
– Тогда что вы хотите изобразить сейчас?
Ришар пожал плечами, встал и оперся руками о стул.
– Нет, Ришар, простите. Я обожаю снимать стулья, но для этого вы мне не нужны. Сейчас я хочу снимать вас.
Музыкант отодвинул стул и облокотился спиной о стену, скрестив на груди руки.
Грег сделал два-три снимка и вновь оторвался от окуляра.
– Зачем вы все время прячетесь за что-то? За аккордеон, за стул, теперь – прикрываетесь руками? И эта подпорка сзади… На вас нападают?
– Черт возьми, Грег, я музыкант, я привык как-то… А вы меня раздеваете!
– Я просто пытаюсь добраться до Галльяно. Сквозь его бронированные доспехи. Представляете портрет знаменитого Ланцелота в полном боевом снаряжении и с закрытым забралом? Так, что лица не видно. Чем это будет отличаться от жестяного рыцаря, стоящего при входе в недорогую таверну? Я могу снять аккордеон, футляр от него, стул и еще эти очки в придачу! Без вас. Хотите? Будет, знаете, такой концептуальный эффект присутствия – здесь был музыкант, просто отошел покурить. Тейк-файв, перекур. «Здесь был Галльяно». Многие, кстати, будут в восторге.
– Ок. Что мне делать? Снять очки?
– Да что хотите, то и делайте, я же сказал! Ничего не делайте! Если, когда вас никто не видит, вы надеваете очки, оставайтесь в них. Какой вы, когда никого не изображаете? Ну?
Ришар ушел через час. На столе в лофте он оставил диск с надписью «Фотографу, действительно чувствующему танго».
Комплимент…
Ощущения были, как после занятий спортом, сил нет, но зато чувствуется каждый мускул. На экране компьютера были только что сделанные снимки.
Кажется, месье фотограф, вы совершили открытие.
Вот такой рецепт – «теперь, пожалуйста, никого не изображайте. Просто будьте собой». Просто…
Хватило на то, чтобы сказать это Ришару. Даже заставить его это сделать. А себе..?
С монитора смотрел только что ушедший человек – немного наивный, в чем-то незащищенный, очень спокойный, очень сосредоточенный, очень естественный. Ничего особенного. Чем-то похож на задумавшегося шершня.
Но в нем жила музыка. Не называлась, не лезла показно наружу – просто жила.
Следующую встречу он не только подтвердил, но и ждал с интересом, даже предвкушал.
Электронное письмо уже было в его почте, когда он приехал в Париж. В нем директриса «Першинг-Холла» – модного отеля, ресторана и ночного клуба – три в одном – сообщала, что собирается издать новый проспект заведения и, справившись о его работах (у кого бы это?), полагает, что месье Таннер – именно тот человек, который может в этом помочь.
Лестно.
Но интрига для него была в том, что он неплохо знал «Першинг» и даже сам как-то останавливался в нем. Причем в тот приезд проводил деловые встречи, не выходя из ресторана отеля целыми днями. Но еще забавнее было то, что он хорошо помнил эту самую директрису. У нее было редкое и символичное имя Ариадна. Любую хозяйку дома трудно не заметить, но эту не заметить мог только слепой, а не запомнить – разве что контуженный. Высокая, с великолепной фигурой и густыми длинными волосами, с необычной яркой красотой и низким глубоким голосом, окрашенным странным, то ли итальянским, то ли польским акцентом, державшаяся с неизменным достоинством и шармом, Ариадна была истинным лицом «Першинга».
