Кэндзабуро Оэ - Объяли меня воды до души моей...
— Из-за ребенка? — спросил Такаки.
— Не только из-за него, но это, разумеется, связано и с ним. Когда вскоре после рождения сына я узнал, что с головой у него не все в порядке, я сразу подумал: наверно, это из-за того. Ребенок тогда, правда по-своему, по-детски, не раз пытался покончить с собой. И я не мог не увидеть здесь кару, возмездие за то. Но я до конца рассказа не раскрою, что значит «из-за того» и «за то». Задумывались вы когда-нибудь, что значит пытаться покончить с собой? Мой приятель, врач, говорил, что существует два типа самоубийства. Каждый из них можно определить буквально в двух словах. Тип «помогите мне» и тип «я отвратителен». «Самоубийство» по оплошности, неважно — сознательной или бессознательной, так и оставшееся лишь попыткой самоубийства, означает мольбу о помощи: помогите мне, обращенную ко всем без разбора людям. Другой тип самоубийства никогда не может окончиться неудачей, он отвергает всех: я отвратителен, заявляет он без разбора — всем остающимся в живых. Он призван выразить ненависть, оскорбить, унизить. Мой сын отказывался от пищи, все время падал, даже не пытаясь себя защитить. Глядя на него, невольно создавалось впечатление, будто он хочет покончить с собой. Если бы ребенок пытался убить себя, отвергая всех нас: я отвратителен, может быть, ему следовало бы это позволить. Пожалуй, другого выхода не было бы: меня отвергают, и я бессилен что-либо сделать. Но как поступить, если ребенок, вместо того чтобы сказать помогите мне, снова и снова повторяет попытки самоубийства? Примитивные и потому еще более ужасные попытки с безгласным воплем: помогите мне, помогите мне. Я даже представить себе не мог, чем ему помочь. Вот тогда-то я и начал верить, что поведение ребенка является карой за то. Жена стала даже опасаться, не захочу ли я искупить свой грех, ощущая со всей определенностью, что это и в самом деле кара. Она страдала вдвойне. Дело в том, что в моем грехе был замешан ее отец. Тогда она стала думать, как прекратить эти попытки ребенка, избавив и меня от искупления греха. Я помогал ей, потому что и сам хотел найти такой путь. Кончилось тем, что я прекратил все действия, которые прежде связывали меня с реальным миром, и заперся в атомном убежище. Средства, необходимые на строительство моего укрытия и на затворническую жизнь, жена взяла у отца. Я, разумеется, не знал, перестанет ли ребенок издавать свой безгласный вопль: помогите мне, помогите мне — только потому, что запрется со мной в убежище. Это была рискованная игра. Но мы ее выиграли. Не зря, еще составляя план затворнической жизни, мы с женой надеялись на выигрыш. Но поскольку я укрылся в убежище, не искупив греха, то был обречен вечно жить с этим неискупленным грехом, неся на своих плечах всю его тяжесть. Если кто-то действительно хотел покарать меня, то почему бы ему и впрямь не поместить меня, полуживого, в убежище? Если бы он именно так хотел продлить мою обремененную грехом жизнь, это было бы дарованной мне крохотной милостью, думал я. Наша рискованная игра попахивала плутовством — даже выиграв ее, я не получал никакой выгоды. Я был втянут в эту жульническую игру, мне помогли ее выиграть, но настоящий куш сорвали те, кто ее затеял.
— Какая-то туманная история, — сказал Такаки.
— Возможно. Но без этого вступления я бы не смог перебросить мостик к нынешней моей жизни, о которой я и хочу рассказать. Кстати, интересно, как там Инаго справляется с Дзином, — просто не представляю! Может, бросила его, а сама подалась развлекаться?
— Инаго всячески заботится о ребенке, — заверил его Тамакити.
— Всячески? — спросил Коротыш.
— Именно всячески — как только может. Если этот тип надумает удрать, нам понадобится заложник, верно? Вот Инаго и взяла на себя заботу о заложнике.
— Значит, и девчонка с вами заодно? С ума можно сойти, — сказал Исана. — Но что бы вы делали с Дзином, убив меня?
— За ним бы ухаживала Инаго, — сказал Бой, который лежал, нахмурившись, плотно закрыв глаза, так что казалось, будто он спал. — Тебя бы я убил, но ребенку никакой подлости делать не собирался.
Сказав это, Бой страдальчески передернулся и вскоре снова захрапел.
— Бой и Инаго — совсем еще дети. Поэтому они даже представить себе не могут, что значит — убить человека, — объяснил Такаки.
— Может быть, — сказал Исана. Он почувствовал, что слова исповеди застряли у него в горле, будто туда, встопорщив чешую, заползла змея. Как легко исповедоваться перед людьми, не имеющими ни малейшего представления о том, что значит убить человека. Но из слов Такаки было ясно, уж он-то явно знает, что такое убийство. И Исана подумал, какой ничтожной кажется суть его исповеди, которую он собирался продолжить, когда на нее падает отблеск этого знания. То, упрятанное в глубь молчания, казалось уже прирученным, ушедшим в далекое прошлое, но едва он попытался облечь его в слова, оно живо воспрянуло — ему показалось даже, будто он совершает то снова... Однако внутренняя энергия исповеди, которую держал на привязи сам Исана, пока исповедовался Коротыш, не давала ему остановиться на полпути. И Коротыш, и Такаки, и даже Тамакити ждали слов Исана. Но больше всех явно ждал Такаки, который хотел почувствовать силу слов человека, выбранного им, чтобы облечь в слова деятельность Союза.
— Мы связаны с тестем одним общим выпавшим на нашу долю испытанием, — вынужден был продолжать Исана. — От тестя я получил свое убежище, он обеспечивает нас необходимыми для жизни средствами, правда, их приходится выклянчивать у него, хотя все, что он потратил на нас, в сравнении с теми огромными суммами, которые проходят через его руки, — почти нуль; именно такие барыши загребает этот политик. Он заболел раком горла и сейчас при смерти. Я не называю его имени просто из деликатности — все-таки человек умирает. А прибыли к нему стекались со всей Юго-Восточной Азии.
— Я, кажется, знал его любовницу. Наверняка знал, — встрял Коротыш, чтобы подбодрить Исана, который никак не решался выложить все начистоту.
— Коротыш, давай лучше послушаем, — укоризненно сказал Такаки.
— Весьма вероятно, что тот человек, о котором вы говорите, действительно мой тесть. Наша проблема как раз и возникла из-за его извращенности, — сказал Исана. — Тестя все звали Кэ — дьявол, и я сейчас тоже буду так называть его. Это прозвище, выйдя за рамки узкого круга близких ему людей, получило такое широкое хождение, что даже иностранные политики и дипломаты звали его мистер Кэ. Я был женихом дочери Кэ и в то же время слепо преданным ему личным секретарем, у которого и в мыслях не было предать его или, используя его положение, извлечь для себя какую-то выгоду. Таким был я, когда вместе с Кэ находился в столице одной страны. Я не буду называть ее, скажу лишь, что это была столица одного европейского государства. Бывало, он прежде, да и потом, занимался тем же, но дело никогда не доходило до преступления.
— Что ты хотел нам рассказать? — подал голос проснувшийся Бой. — Ты же так ничего толком и не сказал.
— Разве Исана не говорил, что совершил преступление в столице одного европейского государства? — спросил Такаки.
— Почему бы ему просто не рассказать об этом преступлении?
— Потому что о преступлении так просто не расскажешь, — ответил Такаки, но в его словах звучало приглашение, обращенное к Исана.
— Почему же, и о преступлении можно рассказать просто, — сказал Исана, сознавая, что ему удалось преодолеть себя. — В общем, произошло то, что я и предчувствовал. Я низвергся в пропасть, еще более глубокую, чем предполагал, — я стал соучастником убийства...
Услыхав это, Бой встал с кровати. Потом, угрожающе вытянув в сторону Исана левую руку, медленно двинулся на него; слабый голос Боя срывался на крик:
— Вранье! Все — вранье! Ты подкуплен полицией. Нам ты говоришь, будто убил человека, а полиции — что желаешь стать шпиком. — Бой продвигался вперед едва заметно, и поэтому на приближение его Исана не обратил никакого внимания. Голос Боя был похож на жалобный и недовольный голос ребенка. Когда же Исана заметил в правой руке Боя — он прикрывал ее угрожающе выставленной вперед левой — длинную острую отвертку, ему осталось лишь, рухнув на койку, перекатиться через нее и отступить. Понимая свою слабость, Бой сжал тогда отвертку обеими руками и, оттолкнувшись от цементного пола, прыгнул вперед, направив отвертку прямо в лицо Исана. Тот с трудом ухватил Боя за горячее, точно пылающее огнем, запястье. Рванув его за запястье, Исана бросился на противника и повалил на пол, но, не удержавшись, сам рухнул на него. Боль от неловкого падения заставила Исана на мгновение выпустить руку Боя, и тот снова замахнулся отверткой, целясь ему в глаз. Тогда Исана обхватил его горячее тело, прижал к полу и, наконец, скрутил так, что тот не мог шевельнуться. Бой взвыл, как пойманный зверек, и стал вырываться, колотя коленями по ногам Исана, пытаясь боднуть его в лицо своей забинтованной головой. Чтобы не дать Бою пустить в ход отвертку, Исана навалился на него, стараясь прижать мальчишку к полу подбородком и грудью.
