Дмитрий Дейч - СКАЗКИ ДЛЯ МАРТЫ
Имя
Моего дедушку звали Довид Гирш реб Ицхак Дейч. Когда он поступил в военную академию, на первой же перекличке его вывели из строя и поставили по стойке смирно лицом к новым товарищам.
- Видите этого курсанта? - спросил полковник Кривцов. - Его зовут Довид Гирш реб Ицхак. Может ли человек с таким именем быть советским офицером?
Будущие советские офицеры растерянно загудели. Они ещё не знали, что риторические вопросы требуют немедленного, чёткого и недвусмысленного ответа. Полковник нахмурился:
- Я спрашиваю: может ли человек с таким именем быть советским офицером? Курсант Клычко!
- Я!
- Может ли человек с таким именем быть советским офицером?
- Никак нет!
- Курсант Гузман!
- Я!
- Может ли человек с таким именем быть советским офицером?
- Так точно!
- Товарищи курсанты! Человек с таким именем советским офицером быть не может.
Разговоры немедленно стихли. Довид Гирш стоял по стойке смирно. Курсанты смотрели на него, он же смотрел поверх их голов, пытаясь напряжённым, устремлённым в бесконечность вглядом прозреть будущее - как ближайшее, так и самое отдалённое. Всем было ясно, что прямо сейчас, сию минуту произойдёт нечто такое, что переменит его жизнь бесповоротно: отныне и навсегда.
- Товарищи курсанты! - загремел властный полковничий голос, - С сегодняшнего дня этого человека зовут Григорий Исаевич Дейч. Добро пожаловать в Академию, Гриша!
Вспоминая судьбоносное мгновение, дедушка утверждал, что как только прозвучали эти слова, тишина разрядилась криками «ура» и аплодисментами. «И все пустились в пляс» - прибавляла бабушка, выразительно закатывая глаза.
«И в воздух чепчики бросали!» - прибавляла мама, кусая губы, чтобы не засмеяться.
«И - салют!» - кричал я, подбрасывая в воздух горсть разноцветных кубиков.
Дедушка укоризненно смотрел на меня (коварство женщин уже не удивляло его) и медленно покачивал головой, улыбаясь особой ПОЛКОВНИЧЬЕЙ улыбкой. То была улыбка Строителей Светлого Будущего, знакомая нам по кинофильмам и плакатам эпохи развивающегося социализма. Так улыбнулся Гагарин, когда сказал миру «Поехали!».
Электричество
1
Ребёнком я больше любил ездить в поездах, чем летать самолётом. Обыкновенно раз в год мы пересекали страну, чтобы провести лето на Чёрном море. Отец старался купить билеты таким образом, чтобы семье досталось отдельное купе, но если по каким-то причинам это было невозможно, мама договаривалась с попутчиками, и уже по отправлению, путём сложных (иногда - головоломных) перестановок и переселений мы всегда устраивались наилучшим образом.
Родители мои были заядлыми картёжниками, и без особого напряжения могли играть дни и ночи напролёт. Я любил наблюдать за игрой, но уже час или два спустя начинал скучать, и мама, сжалившись, отправляла меня на верхнюю полку - читать. Я знал, что карты и книги - всего лишь прелюдия к САМОМУ ГЛАВНОМУ, и перелистывая страницы, думал о том, что вскоре должно случиться, предвкушая наслаждение куда более изысканное, чем поиски капитана Немо или сундуки, полные пиастров.
В какой-то момент, делая вид, что утомился, откладывал книгу и самым что ни на есть равнодушным, незаинтересованным тоном говорил: «Пойду прогуляюсь…». Картёжники на мгновение отрывались от игры, чтобы выдавить из тюбика Родительской Заботы положенное «не надолго» или «не далеко». Задвинув за собою дверь, я выходил в коридор, где по правую руку развевались белые занавески, словно язычки крахмально-белого пламени, струящегося из окон, а слева маячили полированные двери - закрытые или открытые настежь - в зависимости от состояния рассудка попутчиков.
По коридору шныряли бодрые люди в спортивных костюмах, спотыкаясь, бежали дети, иногда играла музыка или выходил из своей каморки хмурый - пьяный или похмельный - проводник, но чаще всего в этих коридорах было тихо и пусто. Там не было никого, за исключением искателей особого железнодорожного наслаждения.
Я никогда не заговаривал с ними, и до сих пор не уверен, что - глядя в окна, щурясь от ветра - люди эти занимались тем, чем занимался и я.
Они были совершенно не похожи друг на друга, единственное, что их объединяло - стремление избегнуть встречи: стоило одному заметить другого, он тут же уходил в соседний вагон, будто этот вагон был уже занят. Так же точно, не задумываясь, поступали все мы, понимая задним умом, что оказавшись на расстоянии голоса, будем вынуждены говорить друг с другом - вместо того, чтобы
2
смотреть на провода, деревья и заборы. Вдоль дороги стоят деревянные или - реже - металлические вышки, столбы, и если зацепить взглядом чёрное, пустое тело электрического кабеля и, не отводя глаз, внимательно и цепко следовать его извивам, спускам и подъёмам, обрывам, головокружительным кульбитам, подскокам, умножениям и расширениям, его приключениям в пространстве, для которых не существует понятий и определений в русском языке, можно попасть в такт: подслушать голос электросети, стать её частью, погрузиться в мир чёрного электричества, который на первый взгляд кажется невзрачным и монотонным, но, стоит заглянуть сюда однажды, и ты станешь возвращаться снова и снова, потому что мир этот на деле бесконечно разнообразен: любое мельчайшее отклонение от заданной траектории может оказаться куда более увлекательным, чем приключения Таинственного Острова, каждая вибрация, каждый завиток отзывается в животе, будто ты не наблюдаешь за этим со стороны, как бы паря в отдалении, а находишься внутри, будто ты сам бежишь по этим проводам подобно электрону, наполняя собой, своей сутью, своим телом внутренности узких лабиринтов, а после,
3
ночью, лёжа на верхней полке с открытыми глазами, я слушал звук, с которым вагон подпрыгивает на стыках, скрежет и скрип рессор во время торможения, мерный гул сортировочной, прерываемый бормотанием диспетчера, смазанный неразличимый фон, напоминающий радиопомехи, какой бывает только после полуночи на перроне какой-нибудь богом забытой станции, где поезд стоит всего минуту, и на этом фоне - матерную перебранку сонных курильщиков, выбравшихся наружу, чтобы вернуть ощущение тверди под ногами.
Состояние моё напоминало остановившееся, длящееся мгновение, сладостное и будоражищее, какое наступает в разгар игры в прятки, когда голоса преследователей звучат близко, их тени движутся на стене, но ты чувствуешь себя уютно и покойно в своём убежище, зная, что тебя не найдут - пока ты сам не сжалишься над противником и не покажешься наружу с видом торжествующим и немного глуповатым, какой бывает обычно у победителей.
Вода
По малолетству я любил плескаться в морской воде у самого берега, но плавать научился лишь к восьми или девяти годам. Человек, который научил меня плавать - вахтёр Василий, похожий на отважных героев Фенимора Купера, тех, что были способны без усталости прошагать пол Америки, отстреливаясь от индейцев, по необходимости питаясь змеями и дубовой корой. Из года в год большую часть летних каникул я проводил на маленьком пляже черноморского пансионата "Чайка", куда пускали по предъявлению именной карточки с фотографией и печатью. Василий служил при пансионате: главной его обязанностью было пропускать "своих" и отваживать приблудных любителей солнечных ванн и прочих морских увеселений. Вскоре после открытия сезона Василий знал всех "пансионатских" в лицо, тем не менее он встречал нас, выглядывая из своей будки с таким видом, будто каждый второй пляжник был хорошо законспирированным шпионом Антанты. Мы были неизменно вежливы с ним и в глаза называли не иначе как Василием Петровичем.
Однажды утром он посадил меня в лодку и сообщил, что нас ждёт Великое Путешествие, откуда мне суждено вернуться Настоящим Человеком. Мама, бывшая при этом, пыталась возражать (думаю, одного упоминания о "Настоящем Человеке" было достаточно), но Василий остался непреклонен:
- Ну что это за мужик, который плавает как топор? Не волнуйтесь, мамаша, всё будет путём.
Всё было путём. Мы успели отплыть на порядочное расстояние от берега прежде чем я сообразил что он собирается делать, и принялся орать как укушенный.
Василий некоторое время с отвращением глядел на меня, ожидая покуда не выйдет весь воздух, а после - взял за плечо и одним лёгким движением опрокинул в воду.
Я сразу захлебнулся и пошёл ко дну.
Наглотавшись воды, вопреки всем теориям дарвинистов о Воле К Жизни, я мигом перестал сопротивляться и позволил стихии увлечь тело вниз. Василию пришлось потрудиться, разыскивая меня у самого дна, где видимость была близка к нулевой. В конце концов он ухватил меня за волосы и поднял на поверхность.
