Ричард Пол Эванс - Путь
— Ваш повар?
— Главный повар. Ресторан принадлежит ему.
Она окунула луковое колечко в кетчуп.
— У вас красивые глаза, — заметила Элли. — Грустные, но красивые.
— Спасибо.
— Это не комплимент. А вы сами откуда?
— До недавнего времени жил в пригороде Сиэтла.
— А еще раньше?
— Родился в Колорадо, вырос в Пасадине.
— Я была в Колорадо. В окрестностях Боулдера. Летом. Я там много ходила. Мне очень понравилось. Вы давно в пути?
— Дней пять или шесть.
— И куда вы направляетесь?
— Прочь от того места, где жил.
— Но прочь можно уйти куда угодно. У вас, наверное, есть какая-то цель.
— Когда я уходил из Бельвью, то решил найти самую дальнюю точку, куда можно добраться пешком. Оказалось, это Ки-Уэст во Флориде.
— Значит, держите путь в Ки-Уэст?
— Да.
— Потрясающе! И сколько же миль вам нужно еще пройти?
— Три с лишним тысячи.
Элли задумалась.
— Я восхищаюсь вами. Наверное, многие люди мечтают, чтобы вот так пойти пешком, но ничего для этого не делают. У жизни слишком много привязок. Кто решится все оставить и уйти? Ведь у вас наверняка была работа, друзья, семья.
— Да.
— Все это было, пока вы их не покинули?
— Правильнее сказать, они меня покинули.
Элли кивнула и вдруг задала мне типичный вопрос психоаналитиков:
— Хотите об этом поговорить?
Странно, но я хотел об этом поговорить.
— Классическая история богача, превратившегося в нищего. Я считал свою жизнь состоявшейся и исключительно успешной. И менее чем за полтора месяца потерял все.
— Чем же вы занимались в своей состоявшейся и исключительно успешной жизни?
— Владел процветающим рекламным агентством в Сиэтле. Деньги не являлись самоцелью. Я делал что мне нравилось. А потом… моя жена каталась верхом, и ее сбросила лошадь. В результате — паралич нижней части туловища. Я смирился с тем, что жизнь уже не будет прежней, и тут — второй удар. Жена умерла от осложнений. А за то время, что я проводил у постели жены, мой партнер фактически украл у меня агентство. Из-за просроченных платежей у меня отобрали дом. Я потерял все. И решил уйти прочь из тех мест.
— Значит, вы ни на шаг не отходили от жены?
Я вздохнул.
— Представляю, сколько всего вы перенесли. Я вам искренне сочувствую. Наверное, это очень больно.
Я кивнул.
— А ваш партнер оказался настоящим мерзавцем. Для таких тварей в аду есть особое место.
— Я тоже про это слышал.
Мы замолчали. Невольно поднятая тема была слишком серьезной, чтобы говорить о ней с набитыми ртами.
— Достать вам напиток? — спросила Элли.
— Пожалуйста.
— В вашем путешествии есть один положительный момент. Пока вы идете, можно не ограничивать себя в еде и есть все, что понравится.
— Думаю, я сжигаю в день около пяти тысяч калорий. Наверное, столько же и в вашем знаменитом солодовом напитке.
Она улыбнулась.
— Эти порции я готовила сама. В них калорий меньше.
Я зачерпнул ложечкой и попробовал густую жидкость.
— И долго вы еще собираетесь жить в этом месте? — спросил я.
— Вообще-то, я живу не здесь, а в Пеншастине. Насчет сколько — пока не знаю. Может, год или два. Я жду.
— Чего именно?
Элли пожала плечами:
— Более выгодного предложения. А вы? Утром снова в путь?
— Собираюсь. Как называется ближайший город?
— Ливенуорт. До него около двадцати миль. Вы когда-нибудь там бывали?
— Нет.
— Он бы вам запомнился. Настоящая приманка для туристов.
— А что за приманка?
— Раньше Ливенуорт был городом сплавщиков леса. А затем лесосплав стал затухать, лесопилки закрылись. Город почти умирал. И тогда кому-то пришла спасительная идея превратить его в баварскую деревушку.
— Во что?
— В баварскую деревушку. Кусочек Германии в центре штата Вашингтон. И попробуйте доказать, что это не так. Говорят, у них самый крупный Октоберфест после Мюнхена. Жаль, что вы пропустили эти торжества.
— Не рассчитал время, — произнес я, радуясь, что этот праздник миновал.
— Во всяком случае, Ливенуорт действительно выжил. Теперь туда ездят миллионы туристов. Действительно маленький уголок Германии. Все, как игрушечное. А самая главная достопримечательность — Музей щелкунчиков. Их там пять тысяч, и вы не найдете двух одинаковых.
— Надо будет туда заглянуть, — сказал я, понимая, что меня вряд ли потянет разглядывать фигурки щелкунчиков.
— Вам понравится, — весело заверила Элли. — Как это не иронично, но ведь если бы с городом не приключилась беда, Ливенуорт не стал бы кусочком Германии. Был бы обычным городишком, похожим на тысячи других. Это доказывает, что плохие события на самом деле не являются совсем уж плохими. — Она зачерпнула новую порцию напитка. — Наверное, вы очень устали от ходьбы.
— Не то чтобы сильно, но устал. Идти через Стивенс-пасс, когда там снег, нелегко.
— Разумеется. А как ваши ноги?
— Побаливают.
— Давайте, я вам помогу.
Элли взяла меня за руку и повела к дивану.
— Садитесь, — велела она.
Я послушно сел. Элли уселась по-турецки на полу и стала развязывать шнурки моих ботинок.
— Вы уверены, что это поможет? — спросил я.
— Да. Если, конечно, вы не станете убеждать себя в обратном.
— Не буду.
Элли сняла с меня ботинки и принялась осторожно разминать ступни и икры ног.
— Скажите, если я мну очень сильно или, наоборот, слабо.
— Меня все устраивает.
Некоторое время мы сидели молча. Я даже не представлял, сколько облегчения способен принести ногам такой нехитрый массаж. Я откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
— Расскажите о себе, — попросила Элли.
— Я уже рассказывал.
— Вы рассказывали о себе прежнем. Никто не проходит через подобные испытания, не изменившись.
Я открыл глаза.
— А что вы хотите узнать?
— Правду. Например, чем вы собираетесь заняться, когда придете в Ки-Уэст?
— Не знаю. Может, войду в море.
— Не делайте этого.
— Что еще вы бы хотели узнать? — спросил я.
Она помолчала.
— Вы верите в Бога?
— Сложный вопрос.
— И у вас совсем нет ответа?
— Я очень сильно сердит на Бога за то, что Он не вмешался.
— Вините Его в том, что с вами произошло?
— Наверное. Мне так кажется.
Она нахмурилась. Видимо, мои слова ей не понравились.
— Простите, Элли. Я не хотел вас обижать.
— Вы и не обидели. Я просто подумала: почему мы виним Бога за все, кроме того, что нам кажется добром? Разве вы обвиняли Его, что он дал вам замечательную женщину? Размышляли, сколько людей за всю жизнь не испытали даже крупицы такой любви?
Я опустил голову.
— Конечно, вы имеете право сердиться. Жизнь сурова.
По ее тону чувствовалось, что она знает, о чем говорит, и что говорит далеко не все. Я вспомнил о ее шрамах на правом запястье.
— Элли, мне тоже хочется спросить вас кое о чем. Откуда у вас шрамы на правой руке?
Она перестала массировать мои ноги. Некоторое время она глядела в пол, а когда подняла глаза, в них я увидел решимость и силу.
— Это подтверждение моих слов о суровости жизни… У отчима был нездоровый интерес ко мне. В семь лет он начал ко мне приставать, и так продолжалось до двенадцати. Я взрослела, и его извращенный сексуальный интерес усиливался. Однажды мне стало совсем невмоготу, и я решила вскрыть себе вены. Это тоже надо уметь делать. У меня не получилось. Я потеряла много крови. Может, я бы и умерла, если бы не соседская девочка. Она позвонила в службу спасения.
— Вы попали в больницу?
— Да. Там со мной возилась социальный работник. Я отмалчивалась, но ей все-таки удалось вытянуть из меня, почему я вздумала резать вены. Отчима судили и дали семь лет тюрьмы. Мать во всем обвинила меня. Обзывала малолетней шлюхой и утверждала, будто я сама соблазнила отчима. Потом она заявила, что у нее больше нет дочери, и выгнала меня из дома. В тринадцать лет я впервые попала в приют. В пятнадцать я убежала из шестого по счету приюта вместе со своим парнем. Ему было девятнадцать. Очень скоро я ему надоела, и он бросил меня.
Почти год я прожила на улицах Далласа. Меня поймали в крупном супермаркете, где я подворовывала еду, и направили в окружной центр содержания несовершеннолетних правонарушителей. Там я встретила Лею.
— Тоже несовершеннолетнюю правонарушительницу?
— Нет. Она была старше меня. Работала волонтером. Лея стала мне подругой и наставницей. Когда я освобождалась, она пригласила меня к себе жить. Мне хотелось поскорее убраться из Далласа. Я сказала, что поживу у нее не более недели. Но она была настолько добра ко мне, что я добавляла одну неделю за другой.
Чувствовалось, Элли было приятно вспоминать о дружбе с Леей. Она улыбалась.
