Верт Уильямс - Ада Даллас
Может, дело в этом. А может, и нет. Интересно, что ее так потрясло? И сколько еще ей удастся скрывать свое темное прошлое – девицу по имени Мэри Эллис?
Ей повезло, что эта тайна была похоронена в другом штате. Как она говорила, меньше объем работы, значит, выше цена. И место действия определяла она. Эти обстоятельства работали на нее. Но самое главное, ей просто везло. Везло без дураков, по-настоящему.
Администрация явно имела серьезные намерения относительно законопроектов в области социального обеспечения и некоторых мероприятий по налогообложению. Об этом было доложено в законодательном собрании в первый же день и на второй неделе проведено через комитеты.
К этому времени сессия стала казаться мне скорее беспрерывным потоком лиц и событий, нежели тем воплощением последовательности и порядка, с какими она вершилась.
Сначала шли консультации, на которых, где бы они ни происходили – за столиками ресторана при отеле или у стойки бара, в такси, лимузинах или потрепанных колымагах на тенистых улицах по пути к Капитолию, в темных углах или общественных туалетах и, наконец, на скамьях в просторных залах, – их участники, склонив головы, говорили вполголоса и понимали друг друга с полуслова.
Ежедневно в десять часов воинственный стук крошечного молоточка, не перебивая и не заглушая журчащий водоворот голосов, а лишь противясь ему, ворчливо взывал не к тишине, а лишь к благоразумию. Монотонный голос наставлял, уговаривал, подводил к решению. И решение появлялось на электрическом табло, где возле каждой фамилии красный огонек означал "нет", а зеленый "да".
Как только на голосование ставился какой-либо законопроект, выдвинутый администрацией, в зале появлялся Сильвестр Марин. С солидным и спокойно-элегантным видом он сидел рядом с кем-нибудь из законодателей, почти ничего не говорил и только кивал или качал головой, когда к нему обращались. Мягкая и одновременно грозная улыбка играла у него на губах, а глаза перед голосованием обегали собрание и останавливались на табло, где огоньками вспыхивало решение.
Решения почти всегда совпадали с его предложениями: лишь кое-где среди зеленой массы проглядывали красные огоньки. Он, наверное, старался запомнить, кто это, чтобы потом расправиться с несогласными. А может, и не старался, потому что всегда есть такие, до которых не доберешься.
Я ни разу не видел в зале губернатора. Джимми Дейвис, Эрл Лонг и прочие появлялись по мере обсуждения выдвинутых ими законопроектов. А вот губернатора Томми Далласа в зале не было.
ТОММИ ДАЛЛАС
В моей первой речи, которую я произнес слово в слово, как написал ее Сильвестр, было сказано, что деятельность администрации будет осуществляться в полном единодушии с решениями законодательных органов. Члены собрания, вскочив со своих мест, разразились аплодисментами, потом хлопали мне снова в конце речи, а когда я спел еще несколько песен, устроили настоящую овацию.
Сессия и вправду проходила в полном единодушии. Не было никаких ссор ни между представителями города и представителями провинции, ни между "Старыми кадровиками" и бывшими "реформистами", ни между сторонниками прежнего губернатора и нашими ребятами. Пока шла сессия, мы никого не увольняли из администрации, если не считать пяти-шести начальников отделов.
Мы даже не тронули Янси. Сильвестр сказал, что прилично выглядит, когда не меняешь начальника полиции. Вроде нам такая сила вообще не нужна, сказал он, да и Янси на нашей стороне. Сильвестр об этом заранее позаботился.
На второй неделе Сильвестр заставил меня объявить о его назначении "специальным помощником губернатора". Я понимал, что это вызовет смех в фойе и барах Капитолия, а наверху, в офисах, вообще умрут от хохота. Сильвестр – мой помощник! Конечно, это выглядело смешно, хоть мне было вовсе не до смеха. Теперь у Сильвестра появился кабинет в губернаторских апартаментах, и все говорили, что это исключительно сподручно.
Итак, я стал губернатором Луизианы, самым большим человеком в штате, и в то же время продолжал оставаться нулем. Раза два я хотел выйти в зал заседаний, просто чтобы не быть одному, людей посмотреть и себя показать, но Сильвестр сказал:
– Не стоит выходить, пока не поставят на обсуждение какой-нибудь крупный вопрос, в решении которого мы будем по-настоящему заинтересованы. Я дам тебе знать.
Поэтому в течение дня я сидел, как в тюрьме, в своем устланном красным ковром кабинете.
Но по вечерам я вырывался на свободу.
Сначала я стоял в тесных рядах тех, кто осаждал бар Капитолия, или присаживался за столик в углу, а то и просто сверху, с антресолей, слушал, как тоненько звякает лед в бокалах, и смотрел, как наполняется дымом зал. Попозже, когда подбиралась подходящая компания, мы отправлялись в таверны вдоль шоссе или за реку. Меня уговаривали петь. Я пел, кланялся и смеялся, наконец-то чувствуя себя в своей тарелке, затем усаживался за стол – мне было приятно от непрестанных похлопываний по спине – и пил с ребятами, отличными ребятами, уверяя их, что нечего считать меня самым умным человеком только потому, что я губернатор, они сами знают, шутил я, кто правит Луизианой, и человек этот вовсе не Томми Даллас. Выпейте со стариной Томми, друзья, старина Томми – неплохой парень, даже если ему нечего сказать в свое оправдание.
– Поменьше шляйся, – посоветовал мне Сильвестр. И поздно ночью я все еще был на ногах. Я танцевал с женами законодателей; среди них были толстые и старые, молодые и хорошенькие, надутые – те держались поодаль – и разгоряченные ожиданием. А я думал о том, как легко их уложить в постель, как и вправду несложно переспать с одной-двумя, потому что мужья их чересчур заняты и не уделяют им достаточно внимания.
– Никаких новых увлечений во время сессии, – предупредил меня Сильвестр.
Я редко бывал с Адой и уже давно перестал выполнять свои супружеские обязанности. Кажется, со времени вторичных выборов. Она не разрешала мне входить к ней в спальню. Я пытался было ее уговорить, но из этого ничего не вышло.
Как только началась сессия, она с головой ушла в обязанности первой леди штата: бесконечные приемы, бридж, встречи с женами законодателей. Она старалась забыться, надеясь, что все эти дела помогут ей не вспоминать о Марианн Ленуар.
– Да брось ты об этом думать, – как-то сказал я ей. – Несчастный случай, каких много.
– Конечно, – согласилась она.
– Затеяли-то все они сами, сами и виноваты.
– Конечно.
– Ты бы наверняка сняла ее с крючка, просто она не подождала.
– Конечно.
Вот и весь разговор. Поэтому я был рад, что у нее нашлось занятие. Может, забудет про это несчастье.
Во всяком случае, политикой она больше не занималась. В ту минуту, когда жена Ленуара спустила курок, она оставила свои попытки сделаться правой рукой Сильвестра и занялась общественными делами: устраивала обеды для жен законодателей, чаи – для представительниц прессы и супруг журналистов и сама посещала все приемы, которые давали другие. Почти ежедневно в газетах Батон-Ружа на странице светской хроники появлялась ее фотография. Это доставляло ей некоторое удовольствие и помогало забывать о Ленуарах. Но не забыть.
– С виду ты совсем неплохо проводишь время, дорогуша, – сказал я ей как-то, когда она вернулась с очередного чаепития или откуда-то еще.
– Но и не очень хорошо.
Она стягивала белые перчатки, а голос ее звучал словно издалека.
– Не может быть. Первая леди Луизианы, королева батон-ружского общества.
– Батон-Руж! – В ее голосе одновременно звучали и любовь к этому городу, и насмешка над ним.
Тебе же здесь нравится.
– Нравится. Но это не Новый Орлеан.
Вот, значит, в чем дело.
Она устроила большой танцевальный вечер – бал, сказала она – примерно через месяц после начала сессии. Были приглашены все члены законодательного собрания, чиновники, репортеры и их жены. Газеты Батон-Ружа отвели целых две страницы на одни фотографии.
Пусть хоть в этом найдет удовлетворение, думал я.
На следующий день я застал ее в маленькой гостиной. Она сидела, угрюмо уставившись в стену, а у ее ног в беспорядке валялись газеты.
– В чем дело, дорогуша?
Она взглянула на меня и отвернулась.
– Ни строчки. Ни единой строчки.
– Что? О чем ты говоришь?
Она ничего не ответила. Но я взглянул на газеты и увидел, что они из Нового Орлеана.
РОБЕРТ ЯНСИ
Я должен был что-то придумать, что-то предпринять. Прежде всего – это было ясно – следовало установить контакт. Пока мне удалось побеседовать с ней только дважды. Я уговаривал себя относиться к ней, как к любой другой женщине. Когда знакомишься с женщиной, главное – это не то, что ты ей скажешь, а как ты скажешь. Поэтому не крути вокруг да около, а говори сразу. Она поймет, что ты хочешь, и либо зажжет тебе зеленый свет, либо красный. Дурачить незачем, надо только, чтобы все шло как по маслу.
