Верт Уильямс - Ада Даллас
А затем я повез Аду Даллас на церемонию принятия ее мужем присяги, и ожидание мое кончилось.
В тот день:
– Спасибо, полковник. – Хлопнув дверцей машины, она нагнулась ко мне – я сидел за рулем – и ослепительно улыбнулась, а толпа вокруг нас продолжала скандировать ее имя. – Поездка была чудесной. Большое вам спасибо.
– И вправду чудесной, полковник, – подтвердил губернатор Томми Даллас.
– Благодарю вас, губернатор. Большое спасибо, миссис Даллас, – отозвался я.
Они поднимались по белым ступеням к двойным бронзовым дверям Капитолия, а я смотрел ей вслед и знал, что в моей жизни наступила перемена.
Я словно весь собрался, сосредоточился, как будто меня бросили в дуло орудия и направили на цель. Впервые за бог знает сколько лет ко мне пришло желание, и вместе с этим желанием я снова ожил.
Мне была нужна Ада Даллас.
И она не просто была мне нужна, хотя я очень хотел ее. Она была женой губернатора. Она была наверху. Поэтому мне предстояло совершить нечто большее и, быть может, отчаянное, чтобы овладеть ею. Я не знал, что именно. Но сидя за рулем и видя ее затянутую в белый шелк фигуру, я знал, что мне предстоит борьба, мне предстоит еще отыскать то, что я должен совершить. Я мечтал действовать, теперь меня ждали действия. Кампания будет нелегкой, затяжной, но меня это только радовало.
Конечно, предстоящую мне атаку нельзя было и сравнить со взятием моста через Рейн. Но это было первое начинание, которое мне хотелось осуществить за последние десять лет. Теперь, когда я обрел цель и знал, что буду действовать, чего бы это ни стоило, мне сразу стало легко, я ощущал себя полным сил и готовым к сражению. Я чувствовал себя так, словно внезапно пробудился после долгой летаргии.
Силы, таившиеся во мне, мгновенно вырвались наружу, свершив то, чему суждено было свершиться. И самому дьяволу не удалось бы этому помешать.
* * *Мои сотрудники, а за ними и все полицейские сразу заметили происшедшую со мной перемену.
На следующее утро, например, я вызвал мою секретаршу.
– Мардж, принесите мне, пожалуйста, списки уличных происшествий.
Она вышла из кабинета, а затем вернулась бледная, с пустыми руками.
– Полковник, я... – Я видел, как она судорожно глотает, стараясь справиться с волнением. – Я не могу их найти. Наверное, куда-то засунула. Извините меня, прошу вас. – Ее голос звенел, и я почувствовал, что она вот-вот заплачет.
– Бог с ними, – как можно беззаботнее сказал я. – Не беспокойтесь. В отделе патрульной службы есть еще один экземпляр. Я сам возьму у них. Нет никакой проблемы.
Я похлопал ее по плечу и увидел удивленный взгляд, словно она не могла поверить услышанному.
– Спасибо, полковник, большое вам спасибо, – с тем же удивленным видом выдохнула она и, спотыкаясь, бросилась к дверям.
Я покраснел. Неужели меня считают таким негодяем, что не верят даже в самое пустяковое снисхождение с моей стороны? Наверно, да. Я кое-что припомнил и решил, что я действительно крупнокалиберный мерзавец.
Я выгнал двух секретарш за гораздо меньшую провинность, чем проступок, совершенный Мардж, придирался к своим сотрудникам до тех пор, пока они не начинали харкать кровью, а жизнь полицейских превратил в сущий ад проверками, тревогами, штрафами, дополнительными нарядами, выговорами и прочими подлостями.
Я вовсе не был подлым от природы. Просто мне нечем было заняться. Теперь все будет по-другому. Теперь у меня есть что делать. У меня есть Ада Даллас.
В ту первую неделю я обнаружил, что почти могу по ней ставить часы. Дневное заседание законодательного собрания начиналось в десять, поэтому каждое утро она выходила из дома в девять сорок пять, тратя на дорогу ровно десять минут. Она ехала одна, в собственной машине, которую ставила чаще перед зданием, чем в подземный гараж, и шла по заросшей зеленью аллее парка. В первый день я увидел ее, случайно оказавшись возле окна, на следующий день я специально подошел к окну, а на третий – переставил свой письменный стол так, что мне оставалось лишь повернуть голову, чтобы ее увидеть.
В понедельник второй недели заседаний законодательного собрания, когда я из окна башни следил за тем, как она идет по аллее парка, а потом по лестнице, она вдруг подняла голову и, мне показалось, посмотрела мне прямо в лицо.
Я почувствовал, как краска прилила к моим щекам. Не в силах сдержать волнения, я вскочил и бросился в коридор ей навстречу.
Я притворился, будто удивлен, встретив ее.
– Доброе утро, миссис Даллас!
– Доброе утро, полковник. Куда это вы бежите с таким деловым видом?
Неужели она догадывается?
– Выпить кофе, – ответил я. – Не хотите ли разделить компанию?
– Большое спасибо, но сегодня не удастся. Меня ждут в сенатской галерее. Как-нибудь в другой раз.
– Непременно. – И я пошел дальше.
Передо мной стояло ее улыбающееся лицо. Неужели она догадалась? Нет, конечно, нет. Откуда?
СТИВ ДЖЕКСОН
Сказать по правде, меня не очень удивило, когда я оказался в первых рядах на выступлении Ады в новой роли.
Шесть фирм, желающих дать рекламные объявления по телевидению, объединившись, купили на нашей студии трансляцию сессии законодательного собрания. Поэтому мне предстояло с понедельника по четверг, пока на сессии будут рассматриваться интересные вопросы, провести в Батон-Руже.
Гвоздем сессии должны были стать законопроекты в области социального обеспечения. Томми обещал увеличить пенсию по старости до 100 долларов в месяц, пособие по безработице – до 40 долларов в неделю и значительно расширить бесплатное медицинское обслуживание населения. Он наобещал и многое другое: проложить новые дороги, чтобы фермерам было легче доставлять продукты на рынок, оказать помощь окружным больницам, центрам отдыха и так далее. Было интересно, действительно ли администрация, а на деле Сильвестр Марин, намерена выполнить все эти обещания.
Губернатор может заставить законодательное собрание утвердить все, что ему угодно. Если, разумеется, он действительно этого хочет. Если же он сам этого не хочет или хочет, но не очень, он может просто вынести законопроект на утверждение и на этом остановиться. Но если он действительно чего-либо захочет, то вырвет у них согласие всеми правдами и неправдами. Эта сессия должна была показать, намерена ли администрация всерьез заняться вопросами благосостояния, и если да, то за счет чего.
Вот что я должен был увидеть. И, конечно, Аду.
До церемонии инаугурации я в течение, наверное, года если и видел ее, то на расстоянии не меньше пятидесяти ярдов. Я ушел с прежней работы, перешел на другую студию, поэтому нам не приходилось встречаться. И казалось невероятным снова столкнуться с ней лицом к лицу.
Знает бог, я не хотел ее видеть. После того как она меня оставила, жизнь моя вошла в новую фазу. Я теперь не натягивал Ничто себе на голову, прячась под ним, словно под одеялом в холодную ночь, как, бывало, делал до встречи с ней. Мое Ничто вернулось ко мне, но теперь я обнаружил, что лучше не прятаться под ним, а быть деятельным. Я пытался свой горький опыт компенсировать активностью, которая служила мне если не удовлетворением, то, по крайней мере, наркотиком. Теперь я не довольствовался своими повседневными обязанностями, а брал на себя дополнительные и был одержим новыми идеями. Я стал лучшим комментатором в городе. Раз в неделю у меня была своя передача, свой тележурнал, в котором я вел расследования, а потом, эффектно излагая, бесстрашно изобличал. И все было точно рассчитано на восприятие аудитории. Я пользовался колоссальной популярностью, был при деле и смотрел на все с высокомерием и отчужденностью.
Популярность моя стала настолько велика, что дирекция студии даже решилась раскошелиться и уговорить меня вести передачу с сессии законодательного собрания. Таким образом я снова встретился с Адой.
Через два дня после инаугурации она позвонила мне и пригласила в гости. Я ответил, что сделал бы это с удовольствием, но занят, она сама знает, день и ночь, на что она ответила, что, разумеется, знает. Я повесил трубку и был потрясен сам собой: вот какой, мол, я хладнокровный и независимый – ничем меня не проймешь. Пусть попробует сунуться еще раз!
Я следил за ней издали. Она как будто не принимала никакого участия в политической игре и выглядела до удивления робкой.
"В чем тут дело?" – задумался я.
По слухам я знал, что она играла немалую роль в происшедшей трагедии и на нее произвел тяжкое впечатление тот способ, каким Марианн Ленуар решилась покончить со всеми своими затруднениями.
Возможно, в этих слухах была доля истины. Если тут имела место интрига, Ада, конечно, играла в ней не последнюю роль. И, следовательно, не могла потом не страдать от столь трагической развязки, поскольку, наверное, не совсем еще лишилась остатков совести.
Может, дело в этом. А может, и нет. Интересно, что ее так потрясло? И сколько еще ей удастся скрывать свое темное прошлое – девицу по имени Мэри Эллис?
