Элис Сиболд - Милые кости
— Линдси, — окликнул Арти.
Линдси подняла на него глаза:
— Что тебе?
С другой стороны прилавка повар-отставник уже протягивал ей порцию омлета.
— Меня зовут Арти, мы с твоей сестрой в одном классе учились.
— Гробики не требуются, — отрезала Линдси, двигая поднос в направлении небьющихся кувшинов с апельсиновым и яблочным соком.
— В каком смысле?
— Сэмюел говорит, ты делаешь мышиные гробики из бальзового дерева. Можешь не утруждаться.
— Конкурс-то теперь не такой, — сообщил он.
В то утро Линдси приняла решение отпороть подол от Клариссиного платья и пустить его на обивку диванчика для мышей. — А какой?
— Давай выйдем на улицу. — Арти вклинился перед ней, загородив подход к вилкам-ложкам. — Линдси, — выпалил он, — на конкурс нужно представить убийство.
Линдси не поверила своим ушам.
Вцепившись в поднос, она встретилась взглядом с Арти.
— Вот я и подумал: лучше я сам тебе скажу, пока ты объявление не прочла, — выдавил он.
В столовую ворвался Сэмюел.
— Как же так? — беспомощно спросила Линдси.
— В этом году объявлен конкурс на идеальное убийство, — подтвердил Сэмюел.
Мы с ним видели, как она содрогнулась. Как у нее упало сердце. Но она так здорово научилась владеть собой, что надломы и трещины тут же стали почти неразличимыми. В следующее мгновение, как по волшебству, от них не осталось и следа. Она умела отгораживать от себя весь мир, включая саму себя.
— Мне без разницы, — только и сказала она.
Но Сэмюел все понял.
Они с Арти проводили ее глазами.
— Я только хотел ее подготовить, — пробормотал Арти.
Он вернулся за свой стол. И начал рисовать шприцы для подкожных инъекций. Шариковая ручка, едва не разрывая салфетку, заштриховывала баллон с бальзамирующим составом и прочерчивала траектории капель, упавших с острия иглы.
Земное одиночество, думала я, ничем не отличается от небесного.
— Чтобы убить человека, нужно либо заколоть его кинжалом, либо зарубить топором, либо застрелить, — сказала Рут. — Это же мерзость.
— Допустим, — ответил Арти.
Сэмюел увел мою сестру пройтись. Тогда Арти разыскал Рут, которая сидела за одним из столов под навесом, уставившись в большую конторскую книгу. Для убийства должны быть веские причины, — зала Рут.
Кто, по-твоему, это сделал? — поинтересовался Арти. Он тоже устроился на скамье и вытянул ноги под столом, упершись в перекладину. Рут застыла, положив ногу на ногу, и только покачивала правой ступней.
— Что тебе известно? — спросила она.
— Отец чего-то говорил, — ответил Арти. — Позвал нас с сестрой, усадил…
— Вот тормоз! Не тяни!
— Сперва начал грузить: типа, в мире случаются страшные вещи; ну, моя сеструха и брякнула: «Вьетнам». Тут он замолк — они из-за Вьетнама каждый раз грызутся. Потом опять: «Нет, милая, страшные вещи случаются у нас под боком, с людьми, которых мы хорошо знаем». А она испугалась, что кто-то из ее дружков вляпался по самое некуда.
Рут почувствовала, как на нее упала дождевая капля.
— В общем, папаша раскололся: типа, убили девочку. Я и спрашиваю: «Какую еще девочку?» Думал, мелкую какую-то, ну, сама понимаешь. Не из наших.
Дождь хлынул по-настоящему; капли прыгали по красноватой древесине столешницы. — Может, под крышу пойдем? — предложил Арти.
— Там народу полно, — ответила Рут.
— Ну и пусть.
— Нет, лучше уж в сырости.
Они еще немного посидели без слов, глядя на падающие капли и слушая шорохи листвы.
— Я сразу поняла, что ее нет в живых. Прямо как чувствовала, — сказала Рут. — Потом увидела заметку в папиной газете и убедилась окончательно. А ведь вначале даже имя не указывали. «Девочка четырнадцати лет» — и все. Я попросила у отца эту страницу, а он — ни в какую. Ну, я и поняла: все сходится, да к тому же ее сестра целую неделю мотала уроки.
— Интересно, от кого Линдси узнала? — задумался Арти. Дождь усиливался, и Арти забрался под стол.
— Мы с тобой тут промокнем, как собаки! — прокричал он.
Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Сквозь листву пробились лучи солнца, и Рут посмотрела вверх.
— По-моему, ей там все слышно, — проговорила она не то вслух, не то про себя.
На слете все сразу узнали, кем приходится мне Линдси и как именно я погибла.
— Представь, что тебя кромсают ножом, — заговаривал кто-нибудь из ребят.
— Нет уж, спасибо.
— А по-моему, кайф.
— Зато теперь она прославилась.
— Ничего себе прославилась! Могла бы, к примеру, Нобелевскую получить.
— Интересно, кем она хотела стать?
— Пойди да спроси у Линдси.
Тут все по очереди начинали перечислять, у кого кто умер.
Бабушки-дедушки, дяди-тети, у кого-то — мать или отец, реже — брат или сестра: от детской инфекции, от сердца, от лейкемии, от болезни с таким названием, что язык сломаешь. Но чтобы от руки убийцы — такого еще не было. Если не считать меня.
Линдси и Сэмюел Хеклер, обнявшись, лежали на земле под прикрытием старой, прохудившейся шлюпки, которую давно не спускали на воду.
— Ты же знаешь, я в полном порядке, — сказала она, и глаза ее были сухими. — Думаю, Арти пытался меня поддержать.
— Не надо больше ничего говорить, Линдси, — сказал он. — Давай просто переждем, пока волна не схлынет.
Лежа спиной на земле, Сэмюел привлек к себе мою сестру, чтобы защитить ее от неожиданного летнего дождя. Своим дыханием они согревали тесное пространство под шлюпкой. Сэмюел ничего не мог с собой поделать: бугор на его джинсах становился все тверже и тверже.
Линдси положила руку сверху.
— Прости меня… — начал он.
— Я готова, — произнесла моя сестра.
В четырнадцать лет она уносилась туда, где мне побывать не довелось. Стены моего сокровенного опыта были залиты ужасом и кровью; стены ее опыта были прорезаны светлыми окошками.
«Как совершить идеальное убийство» — на небесах эта игра не отличалась новизной. Я всегда выбирала сосульку: такое орудие преступления тает без следа.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Отец проснулся в четыре часа утра; все было тихо. Мама лежала рядом, слегка посапывая. Бакли, единственный ребенок, оставшийся в доме после отъезда моей сестры на слет, беспробудно спал, натянув одеяло до самого подбородка. Отец всегда изумлялся, какой же он соня — в точности как я. Пока я была жива, мы с Линдси потешались, как могли: хлопали в ладоши, бросали на пол книги, даже стучали крышкой горшка — Бакли не шевелился.
Перед выходом из дому отец все же заглянул к нему в комнату — лишний раз проведать, ощутить на ладони теплое дыхание. После этого он надел кроссовки и легкий спортивный костюм. Наконец взялся за ошейник Холидея.
На утренней прохладе изо рта вырывались едва заметные облачка. Как будто зима еще не кончилась. Как будто времена года раздумали совершать круговорот.
Под видом прогулки с собакой можно было пройти мимо дома мистера Гарви. Отец чуть замедлил шаги, — этого никто бы не заметил, кроме меня, ну и кроме мистера Гарви, случись тому проснуться. Мой отец не сомневался: долгий и внимательный взгляд найдет ответы и в оконных переплетах, и в зеленой вагонке, и в подъездной аллее, по бокам которой торчали два больших валуна, выкрашенных белилами.
Лето тысяча девятьсот семьдесят четвертого подходило к концу, но в моем деле не было никаких сдвигов. Тело не найдено. Убийца не пойман. Ровно ноль. Моему отцу вспоминались слова Руаны Сингх: Утвердившись в своей правоте, я бы нашла тайный Способ его убить». Он не стал рассказывать об этом Абигайль, чтобы та с перепугу не проговорилась, в особенности Лену.
С того самого дня, когда он побывал у Руаны Сингх и, вернувшись домой, застал у нас Лена Фэнермена, его не оставляло ощущение, что моя мама возлагает слишком большие надежды на следственную бригаду. Стоило моему отцу заикнуться о версиях полиции — точнее, об отсутствии таковых, — мама тут же затыкала ему рот. «Лен говорит, это пустое». Или: «Я считаю, что расследованием должны заниматься специалисты».
Почему, спрашивал себя мой отец, люди слепо доверяют копам? Почему не довериться своей интуиции? Он знал, что это дело рук мистера Гарви. Но Руана Подчеркнула: «утвердившись в своей правоте». Знание, глубинное знание, которое носил в себе мой отец, никак не могло, с точки зрения буквы закона, служить надежным доказательством.
Я выросла в том же доме, где родилась. Как и дом мистера Гарви, он представлял собой простую коробку, поэтому меня переполняла жгучая, бессмысленная зависть, когда я ходила в гости. Я спала и видела лоджии, круглые своды, балконы, мансарды со скошенными потолками. Мне представлялись раскидистые деревья в саду — выше и крепче хозяев, маленькие комнатки под лестницами, густые живые изгороди с пустотами от сухих веток, где можно спрятаться. На небесах в моем распоряжении оказались веранды и винтовые лестницы, подоконники с коваными железными оградками и даже колокольня, отбивавшая часы.
