Хербьёрг Вассму - Стакан молока, пожалуйста
— У тебя были клиенты в Стокгольме?
— Нет.
— Почему?
Внезапно нахлынуло отвращение, и Дорте захотелось, чтобы этот разговор поскорее закончился.
— Пожалуйста, скажи мне, который час? Часы на тумбочке остановились.
— Конечно. Вот только поедим, — сказала Лара и взглянула на свои ручные часики. — Уже почти одиннадцать… Где это случилось? — Ее крупные губы поджались, словно она хотела их проглотить, но глаза не отрывались от Дорте.
— Не помню… В какой–то бане, — прошептала она. Этого говорить не следовало. И думать об этом тоже. Губы и подбородок больше ей не подчинялись. Челюсти двигались так, словно рот у нее был набит хлебом.
— Что он с тобой сделал?
— Они сидели в креслах…
— В креслах?
Дорте кивнула и глянула в окно. Пальцы разжались, и хлеб выпал на тарелку. Пошел снег. На оконном стекле снежинки ложились друг на друга. Потом соскальзывали вниз. Где–то далеко из труб поднимался дым. Его мохнатая белая полоса разделялась на две части. Половинки уплывали каждая в своем направлении.
Дорте не видела домов на другой стороне улицы, потому что до земли было страшно далеко. Только крыши. Плоские крыши. Скоро их целиком покроет снег.
— Их было много?
Дорте кивнула.
— Они пользовались чем–то или обходились своими силами?
— По–моему, пользовались.
— Чем же?
— Не знаю… У них были всякие штуки… Бита, бутылки…
— Сволочи! — просипела Лара. Она поджала губы, помолчала и спросила: — Тебе больно? До сих пор?
Дорте кивнула.
— Когда ходишь в уборную?
— Особенно тогда…
— И спереди и сзади?
— Как это?
— Они совали свои штуки тебе в обе дырки?
Дорте положила ладони на стол по обе стороны тарелки, на которую упал хлеб. Поверхность стола была мокрая, и она передвинула руки на сухое место Положила их на колени. Наконец она услышала Ларин голос:
— Чтобы помочь тебе, я должна знать все во всех подробностях.
— Не сзади… Спереди…
— У тебя до сих пор идет кровь?
— Да. Но уже меньше.
— У тебя месячные?
— Нет.
— А когда они должны быть?
— Не помню, — пробормотала Дорте, ей казалась, будто она сидит перед учителем, который решает, можно ли перевести ее в следующий класс. Она уже не была уверена, что Лара ей нравится, хотя та и говорила по–русски.
— А ты помнишь, когда они были в последний раз? Дорте задумалась и положила голову на стол рядом с тарелкой. Смешно всхлипнула.
— Через два дня после того, как Николай уехал в Каунас.
— Кто такой Николай?
— Сын пекаря. — Дорте взяла себя в руки и выпрямилась.
— Когда он уехал? — улыбнувшись, спросила Лара.
— Не помню…
— Ты спала с ним до его отъезда?
— Нет, — испуганно прошептала Дорте и подумала, что Лара ей точно не нравится.
Половинка булочки с копченой колбасой лежала на тарелке Дорте, перевернутая кверху горбушкой. На ней были видны следы от ее зубов. Словно куснула собака. Рядом, как зеленый глаз, лежал блеклый кружок огурца.
— Хорошо, пей свое молоко и ешь, — сказала Лара, помолчав.
Дорте перевернула булочку, но есть не стала. Потом высморкалась в туалетную бумагу.
— Sorry!{6} Прости за резкость, — сказала Лара и прикоснулась к ее плечу.
— Ничего страшного…
— Как это, ничего страшного! Я должна вести себя как воспитанный человек, даже если мир катится в тартарары! — воскликнула она и шлепнула себя по руке.
Дорте невольно улыбнулась. Верхняя губа отозвалась на улыбку болью.
— Что тебе нужно? — дружески спросила Лара. — Может, немного косметики?
— Молоко. И прокладки…
— Ты смотрела, что там у тебя делается? Заживает?
Дорте опустила глаза и покачала головой.
— Как я могу это увидеть?
— Очень просто, надо только взять карманное зеркальце…
Перед внутренним взглядом Дорте возникло ее истерзанное лоно, и она невольно скривилась. На такое добровольно смотреть нельзя! Во всяком случае в зеркало.
— Можно, я посмотрю? — спросила Лара, словно речь шла об одежде.
— Зачем?
— А вдруг тебе нужен врач? Том считает, что нужен.
— Что мне сделает врач?
— Осмотрит и решит, что делать.
— Для этого обязательно меня осматривать?
— А как же? Но я постараюсь найти гинеколога–женщину.
Дорте кивнула. Было бы очень хорошо, если бы ею занялся врач.
Лара наклонилась к ней и приподняла ее волосы.
— У тебя красивые волосы! Каштановые. Это прекрасно! — сказала она и склонила голову набок. — И красивые глаза, хотя вид сейчас больной. И ты такая стройная! Немного худовата… Но сложена отлично. Тебе надо немного прийти в себя, тогда мы пойдем и купим тебе кое–какую одежду. Белье… Это важно. Что тебе еще нужно? — спросила она и одобрительно улыбнулась.
— Мой паспорт, — проговорила Дорте и все–таки откусила кусок булочки.
— Он хранится у Тома. Тебе он ни к чему.
— Без него я не могу вернуться домой.
— Ты и не поедешь домой, пока не заработаешь денег на билет. Ты это знаешь.
Кусок хлеба застрял у Дорте в горле. Она с трудом проглотила его.
— Людвикас сказал, что я буду работать в кафе, — прошептала она и посмотрела Ларе в глаза.
— Кто такой Людвикас?
— Тот, кто привез меня в Стокгольм. Он сказал, что мы с Надей будем работать в кафе.
— С Надей?
— Да, это знакомая Людвикаса, она хотела, чтобы я поехала с ними. Но в назначенное время она не пришла…
— Ей за это заплатили.
— Как заплатили?
— Заплатили, чтобы она уговорила тебя поехать вместе с ними.
— Не может быть! — От удивления Дорте забыла закрыть рот.
Лара задумалась, но только на мгновение. Потом губы ее растянулись в улыбке, она заморгала длинными ресницами. Они, как крылья дрозда, бились о ее щеки.
— Ладно, плюнь на нее! Теперь все будет решать Том. Радуйся этому, после того как Людвикас так обошелся с тобой! Ты должна это понять, хотя тебе только пятнадцать! Правда? Ни одно кафе не возьмет на работу девушку, которая не знает норвежского. К тому же там мало платят по сравнению с тем, чего ты заслуживаешь.
— А если бы я знала норвежский, я могла бы работать официанткой в кафе?
— Да, возможно…
— Тогда я хочу учить норвежский!
Лара усмехнулась, но Дорте видела, что Лара относится к ней серьезно.
— Норвежский язык трудный… Но я скажу Тому. Может быть, он тебя поддержит. Некоторые клиенты не очень–то хороши… в деле. Им хочется просто приятно провести время или поговорить. Тогда было бы здорово, если б ты немного знала норвежский. Старые мужчины часто бывают лучше молодых. Да и денег у них больше. Но тогда тебе придется задержаться здесь на некоторое время. За три месяца норвежский не выучишь. Я не совсем понимаю, на каких основаниях ты будешь здесь жить… Но Том что–нибудь придумает.
— Что это значит?
— Ты приехала по туристической визе, поэтому Тому надо все уладить, чтобы у тебя не возникло сложностей с полицией.
— Я же ничего не сделала!..
— Конечно нет! Не волнуйся! Но Том заплатил за тебя. Теперь ты должна проработать здесь три месяца. То есть сначала ты должна выздороветь. А потом будешь получать двадцать пять процентов от того, что заработаешь, но сперва из этих денег вычтут твой долг Тому.
— А сколько я должна Тому?
— Не знаю. Но могу спросить. Считай поездку сюда. И то, что он заплатил за тебя Людвикасу. Плюс твое питание, жилье и приличная одежда.
— И где же я буду работать? — Дорте едва расслышала собственный голос. С тарелки на нее бросились остатки булочки. Красная колбаса с белыми порами жира. В лакированной поверхности стола отразилось чужое лицо с трещинами у виска и на губах. Все краски были стерты.
— Смотри, это твоя спальня, здесь ты будешь спать, а принимать клиентов — в другой комнате. Ты к этому скоро привыкнешь. Работа как работа, разве что в более тесном контакте друг с другом. Клиентам разрешается пользоваться душем, но ты не обязана пускать их в комнаты, которыми пользуешься сама. Мы ждем еще одну девушку из России. Но так для тебя даже лучше, будет с кем поговорить. Другие девушки у нас живут далеко не в таких условиях, как ты. Ты последняя инвестиция Тома. По–моему, он к тебе неравнодушен.
— А где живет Том?
— Нас с тобой это не касается. Он много ездит. Я сама общаюсь с ним в основном по телефону.
— Он придет сюда?
— Этого я не знаю…
Лара с усмешкой посмотрела на нее. Потом неожиданно встала, схватила свою чашку, тарелку и поставила их в мойку.
— Ты должна выучить норвежский, тогда сможешь разговаривать с ним без переводчиков. Я принесу тебе свои словари. Еще у меня есть кассеты. У меня на норвежский ушел целый год… Но, может, ты способнее меня, кто знает.
— С кем я смогу говорить по–норвежски?
— Со мной! Ведь я буду приходить каждый день. Приходить и уходить. Во всяком случае, до тех пор, пока ты не привыкнешь. Буду покупать тебе все, что нужно. Это моя работа. Со временем ты сможешь говорить с клиентами. Правда, только об обычных вещах. Душу перед ними не раскрывай. И самое главное: никогда им не жалуйся! Но прежде мы должны тебя залатать. Так что у тебя будет настоящий отпуск.
