Борис Можаев - Мужики и бабы
– Иван, ну чего ты нудишь, как на поминках! – крикнула через стол Верка, сидевшая рядом с Жуком. – Налей! Иль удачи тебе нет? Иль руки сохнут? Или вахлаки перевелись? Хватит на наш век…
– Правильно, Вера! Мы еще покидаем телят на холку. – Иван тряхнул своими длинными волосами и взялся за четверть.
– Кнут! Ставь граненые стаканы! Наливай по полному… Не то закисли, как вечорошнее молоко, – крикнула Верка.
– Ух ты, ягода-малина! Фу-ты ну-ты… А плясать будешь? – спросил Жук.
– Буду!
– Сенька, гитару! – крикнул Жук.
Семен снял со стены гитару на розовой ленте, достал граненые стаканы с деревянной открытой полки и, дунув в каждый, как в патрон, поставил их на стол.
– Хоть бы сполоснул, дикобраз нечесаный, – сказал Жук, принимая гитару.
– Чего их полоскать?.. Из них никто и не пил с самой купли. Кружками обходимся, – сказал Семен, усаживаясь на свое место.
– Чаво там стакан, лей в кружку! – потянулся к четверти Ларион с кружкой.
– Смотри, Сообразило, в колхоз тебя не примут, – засмеялся Жадов, но в кружку налил: – Пей, черт с тобой.
И все потянулись к Жадову – кто с кружкой, кто с чашкой, а Жук протянул тарелку.
– Плесни сюда! Ложкой хочу похлебать.
– А выхлебаешь?
– Выхлебаю!
– Ваня, налей мне в блюдце! Я вприкуску с сахаром хочу, – потянулась Верка.
– Наливайте во что хотите… Пейте! – Иван принес из сеней еще одну четверть и – грох ее на стол…
И пошла разливанная…
Загудело, закрутилось колесо.
Лысый налил всклень оловянный ковш, выпил его одним духом и, надев ковш на голову, пошел вприсядку вокруг стола, посвистывая и приговаривая: «Как зять тещу завел в рощу…» Верка держала пальчиками блюдце и, шумно дуя, как на горячий чай, схлебывала глотками водку. Жук, отставив тарелку, из которой выхлебывал водку ложкой, взял гитару, закинул голову, мучительно свел размашистые черные брови, потянул воздух, как на первом утреннем морозе, и, громко хакнув, тряхнул гитарой и рассыпал высокие, томительные переборы цыганочки: «Эх раз, что ли! Да еще раз, что ли…»
– Верка, оторви да брось, чтобы доски загудели-запели!..
Та выкатилась из-за стола, как пущенная с карусельного круга, только дробь грохотом, да сарафан пузырем, да косы вразлет.
Жук бросил на стол гитару, поднял Верку на руки и, целуя, спрашивал:
– Ну, ягода-малина, проси чего хочешь! Все отдам, не пожалею…
– Подари мне рыжую кобылу, – сказала Верка, жарко играя глазами. – Купи у Ивана…
– Зачем она тебе?
– В гости ездить. Семен возить будет.
– Будь по-твоему. – Он опустил ее на пол и сказал Жадову: – Матрос, я покупаю рыжую кобылу и оставляю ее здесь… Для девчат.
– Чего? – Жадов выпучил зеленые жабьи глаза, встал из-за стола, подошел к Жуку, поймал его за отворот коричневой куртки и осадил, придвинул к себе. – Лучше меня хочешь быть? Не выйдет! Это я дарю девчатам рыжую кобылу. Кнут, слышишь? Беречь ее как зеницу ока. Во как… Гуляй, ребята, пока Жадов живой…
7
Зиновий Тимофеевич Кадыков решил собрать на совет весь актив артели и обговорить: что делать дальше, куда идти?
Собрались в той же конторке при магазине; на скамью вдоль стены сели все три зачинателя артели: Прокоп Алдонин, старчески сухой, но прямой и рослый мужик с аккуратно подстриженными треугольничком седеющими усами, Андрей Колокольцев, по прозвищу Ельтого, круглолицый здоровяк с младенческим румянцем во все щеки, да Иван Бородин, по-уличному Ванятка, несмотря на возраст бойкий еще и черноусый.
Руководство артели расположилось вокруг стола: Кадыков в центре, по торцам Успенский и Клим Барабошка – он был и кассиром, и экспедитором, и за продавца оставался.
Кадыков поднялся.
– Дело вот какое: надо подбить бабки, посчитать – сколько и кому задолжали, какие прибыли и тому подобное. Заодно посоветоваться – наметить новое руководство, а старое переизбрать.
– Как то есть переизбрать?
– Какое еще новое руководство?
– Новый блин всегда жжется.
Загомонили на скамье.
– На этот счет прениев не требуется, – строго сказал Кадыков.
– Да ты чего это надумал, Зиновий Тимофеевич? – обалдело глядел на него Прокоп. – Чем мы тебе не угодили? Что ты, в самом деле, нас прогнать хочешь или сам уходишь?
– Обожди малость. Узнаешь все по порядку, кто кому угодить хочет, а кому надоело в угодничество играть! Давай, дорогой Дмитрий Иванович, выкладывай все наши счета.
Успенский раскрыл серую картонную папку и сказал, глядя поверху:
– А чего тут докладывать? Вы и сами все наперечет знаете. На июнь месяц изготовлено сто пятьдесят тысяч кирпича, да сто тысяч сырца лежит в сараях, ждет обжига. Две печи хрущевки обожгли. Высаживать надо… Это по кирпичному заводу… Теперь каменщики. Капкин дом вывели под стропила, Кости Бердина дом сдали, Семену Луговому заложили фундамент – кирпич свезен на площадку. По кредитам задолженность погасили. Проценты за торговлю внесли. Магазин в полном порядке, можете проверить. Деньги на счету есть. Пусть бригадиры закрывают наряды. Рассчитаемся и с каменщиками и с кирпичниками.
– Дак чего у вас приспичило? – спросил опять Прокоп, беспокойно ерзая на скамейке. – Июнь еще почти весь впереди.
– На носу Троица, Духов день… Праздники, – нехотя отозвался Кадыков. – А после Троицы навоз будем вывозить. Тогда не до кирпича и кладки.
– Дмитрий Иванович-то не возит навоз! – крикнул Прокоп раздраженно. – Он и посчитает все не торопясь… В аккурат расплатится.
– Дмитрий Иваныч от нас уходит, – раздельно, точно по слогам, отчеканил Кадыков.
– Куда уходит?
– Чего ж ты молчишь?
– За этим и собрал вас, чтобы сказать. Дмитрий Иванович сдает дела.
– Кому?
– Ня знаю, – по-пантюхински, упирая на «я», отрезал сердито Кадыков и нахохлился, словно кто-то его обидел.
Бородин и Ельтого выжидательно и удивленно глядели на старших, но те молчали. Прокоп метал прокурорские взоры то на Кадыкова, то на Успенского; но Кадыков, резко вскинув подбородок, рассматривал тесовый потолок, а Успенский, низко опустив голову, что-то чертил в папке.
– Э-э, как она, как ее… Притчина ухода? – спросил наконец Барабошка.
– Указания свыше не обсуждаются, – ответил уклончиво Кадыков.
Успенский слегка покраснел и, глядя вкось на Барабошку, пояснил:
– Я в ближайшее время поступаю учителем в Степановскую школу.
После этих слов Прокоп, все время державший голову поверху, как гусак, сразу осел, подавая вперед мосластые плечи.
– Вопросы имеются? – спросил Кадыков.
– Кого подготовили взамен? – спросил глухо Прокоп.
– Вот рекомендую Клима Борзунова, если он, конечно, согласится, – Кадыков мотнул головой, взглянул на Барабошку.
– Э-э, как она, как ее… Работенка не под силу. Не по голове то есть… Запутаю, мужики, все дебеты и кредиты… Сам черт не разберет, а сатана шею сломит. Право слов, мужики, – залотошил Барабошка.
Прокоп скривил щеку и вздохнул, потом с надеждой поглядел на Кадыкова:
– Может быть, ты возыметь и бумажные дела? А, Зиновий Тимофеевич?
– Нет, мужики… Я тоже ведь ухожу, – отрезал Кадыков.
– Как? – Прокоп подался к столу и часто заморгал.
– Я не обучен с кредитами обращаться… Я человек служилый… То в армии, то в милиции. Пожары тушил, за преступниками бегал. Вот и пойду опять, пожалуй, туда же.
– А как же мы? Закрывай лавочку, да? – спросил Иван Бородин, обращаясь к своим приятелям Прокопу и Андрею.
– Ельтого, попросим в РИКе, может, пришлют кого с образованием, – сказал Колокольцев.
– По почте выпишут, что ли? – усмехнулся Прокоп.
– Найти все можно, – сказал Кадыков. – Было бы желание. Боюсь, что в РИКе вам не помогут, а скорее наоборот.
– Как то есть наоборот? – спросил Прокоп, все более удивляясь.
– А так. Не нравится ваша артель Возвышаеву. Вот кабы все обобществить – землю, инвентарь, скот… тогда другой оборот.
– Так была же в Выселках коммуна?
– Возвышаев повторить хочет, – сказал Кадыков.
– Нет, на это я не согласный, – решительно отрезал Прокоп и хлопнул себя по коленке.
– Ты погоди, Прокоп, погоди! – Ванятка положил свою ладонь на сжатый кулак Прокопа. – Раскатать избу куда как просто. Сложи ее попробуй заново! Ты забыл, как мы артель создавали? Сараи строили, печи?! Жилы из себя тянули. Последние гроши закладывали… Думали – оправдает, обернемся… разбогатеем… И теперь вот, когда дело пошло на лад, сами разбегаемся. Куда? Пошто?!
– Окстись, Христос с тобой. Кто, я разваливаю артель? Ты их вон спроси, – указал Прокоп на застолицу. – Куда они бегут? И пошто?!
– Мы на службе, – ответил Кадыков. – Нас отзовут, других поставят. Это вам решать – быть артели или не быть. Обобществляйте землю, инвентарь, и разговор кончен.
– Не для того я двенадцать лет хрип гнул, чтобы свалить все свои манатки в общую кучу, – крикнул Прокоп.
– Да кто тебя заставляет делать кучу-малу? – подался к нему опять Ванятка. – Ведь бьем же вместе кирпич, дома вон строим. И ничего. Разбираемся, кто лучше кладет, тот и получает больше. Так и с землей приладимся, и с инвентарем.
