Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
— Желаю удачи, — сказал Рудольф и повесил трубку.
«Клотильда» стояла на якоре в порту Сен-Тропеза, неподалеку от яхты, на которой служил Кролик, и они с Уэсли отправились туда, чтобы на нее посмотреть. Кролик долго отговаривал Уэсли.
— Ты и так ее уже достаточно видел, — говорил он.
— Не беспокойся, Кролик, — сказал Уэсли, — я не заплачу и никого не прибью. Это единственный дом, где мне хорошо жилось. Я только взгляну на нее и вспомню, как все было, когда на ней ходил отец. С тех пор я насмотрелся много чего и похуже… — Поджидая Билли, он дни и ночи болтался по ночным кабакам в Сен-Тропезе и Канне. Он не решался спросить у Кролика, не встречал ли тот Дановича, потому что Кролик тотчас начал бы с ним препираться. Уэсли не мог спросить о Дановиче и никого другого: он не хотел, чтобы Данович и в конечном счете полиция узнали, что он его разыскивает. Но сам искать он мог. Он искал ежедневно и был уверен, что рано или поздно Данович где-нибудь непременно объявится. Ну а времени у Уэсли было достаточно. К его удивлению. Канн и Антиб в этот тихий предсезонный месяц действовали на него умиротворяюще. Он даже спал теперь спокойнее, и кошмарные сны, которые так долго его преследовали, больше не повторялись.
Дойдя до того места, где была пришвартована «Клотильда», они остановились. Яхта выглядела старомодной и комфортабельной, и Уэсли было приятно, что она содержится в чистоте и порядке.
— Они хорошо ее содержат, правда? — спросил он у Кролика.
— Немцы. Такая чистота — прямо хоть на палубе ешь. Хочешь подняться на борт посмотреть? Они поставили автопилот.
— Нет, — покачал головой Уэсли. — И так достаточно. Я рад, что посмотрел на нее.
Они направились обратно к яхте Кролика, где к обеду жарилась рыба. Обедать они должны были втроем, так как Кролик подружился с девушкой, которая работала в магазинчике в порту и теперь обедала с Кроликом каждый день. Это была хорошенькая темноволосая девушка, она довольно прилично говорила по-английски. Кролик был от нее без ума и, насколько мог понять Уэсли, она — от Кролика. Она приходила на яхту и после работы, а иногда оставалась на ночь. Они собирались пожениться и вместе наняться на более крупное судно.
Обед был вкусный и сытный, с бутылкой холодного вина. Уэсли попросил Кролика никому не говорить, что он снялся в картине, которую будут показывать в Канне, но, когда девушка — ее звали Надин — спросила Уэсли, чем он занимается, Кролик выпалил:
— Он, черт побери, киноактер. Как тебе это нравится — мой старый товарищ по плаванию?
Что ж, подумал Уэсли, если это только повышает шансы Кролика в глазах девушки, то ничего плохого тут нет.
— Это правда? — Надин смотрела на него недоверчиво.
— Правда. После того как картина выйдет, меня, возможно, будут считать бывшим киноактером.
— Вы что, меня разыгрываете? — спросила Надин.
— Сама убедишься, — сказал Кролик. — Он герой в кинокартине, которую будут показывать на фестивале.
— Не герой, — запротестовал Уэсли. — У меня там просто эпизодическая роль.
Надин пристально посмотрела на него.
— Я так и подумала, потому что уж слишком ты хорош собой, чтобы быть никем. Со мной работает одна девушка, — продолжала Надин, — моя лучшая подруга, удивительно милая, она просто с ума сходит по кино. Привести ее сегодня на ужин?
— Я пробуду в Сен-Тропезе недолго, — сказал Уэсли смущенно. Помня обещание Элис приехать на две недели в Европу, он не хотел, чтобы его соблазнила удивительно милая французская девушка.
— Она хорошо говорит по-английски.
— Видите ли, у меня сегодня свидание. — Это был пятый день его пребывания здесь, и он хотел встретить Билли в гостинице, когда тот появится.
— А как насчет завтрашнего вечера? — настаивала Надин.
— Завтра вечером я, наверное, буду в Канне. Как-нибудь в другой раз.
— А если мы приедем в Канн, — спросила Надин, — ты сможешь достать нам билеты на твою картину?
— Наверно, смогу. Кролик будет знать, где я остановился.
Черт побери, подумал Уэсли, только мне не хватает, чтобы две французские девицы висели у меня на шее, когда я налечу на этого сукина сына Дановича.
— А ты не забудешь? — спросила Надин, собираясь возвращаться в свой магазинчик.
— Не забуду, — солгал Уэсли.
Надин поцеловала Кролика, и они с Уэсли посмотрели вслед ее точеной маленькой фигурке, танцующей походкой быстро удалявшейся по набережной.
— Как она тебе? — спросил Кролик. Раньше он этот вопрос задать не решался.
— Очень хорошенькая.
— Ты считаешь, слишком легкомысленна, чтобы стать хорошей женой? — тревожно спросил Кролик.
— Она славная, — сказал Уэсли. Он не хотел брать на себя ответственность за такое серьезное дело, как женитьба Кролика. — Я ведь ее почти не знаю.
— Я тебе вот что скажу: с твоей внешностью и твоими киношными делами, да с тем, чему ты научился у отца, держу пари, ты теперь в сто раз лучше меня разбираешься в женщинах. У меня это всегда было слабым местом, и я боюсь ошибиться. — Он помолчал. — Тебе не показалось, что она с тобой вроде немного заигрывала?
— Ну что ты. Кролик, — удивился Уэсли.
— Я бы не хотел связать себя с женщиной, которая строит глазки моим друзьям.
— Зря волнуешься. Она мне и ресницей не моргнула.
— Рад слышать. Ну а как насчет тебя?
— Что насчет меня?
— Ты ведь приехал на Лазурный берег не только повидаться со старым приятелем и посмотреть какую-то там дурацкую картину…
— Ну что ты придумываешь. Я только…
— Ничего я не придумываю, — сказал Кролик. — Я просто хорошо тебя знаю. Знаю, когда ты в хорошем настроении. Знаю, когда тебя одолевает беспокойство. Сейчас ты что-то скрываешь. Я все время за тобой незаметно наблюдаю, и ты мне не нравишься, Уэсли.
— Чепуха все это, — сказал Уэсли резко. — Что ты охаешь, как старая баба.
— Одно я знаю точно: твоему отцу очень не хотелось бы, чтобы ты попал в беду, особенно из-за этого Дановича. Ты слушаешь меня, Уэсли?
— Слушаю.
— Он любил тебя и больше всего на свете хотел, чтобы у тебя в жизни все было хорошо. Того же хочу и я. У меня нет желания навещать тебя в тюрьме или в больнице или опознавать в морге.
— Не заставляй меня жалеть, что я приехал с тобой повидаться.
— Плевать мне, если ты меня вообще больше не увидишь, — сказал Кролик, — лишь бы вколотить в твою башку хоть что-то разумное. У тебя впереди прекрасная жизнь — не губи ее. Твоего отца нет в живых, ну ничего теперь не поделаешь. Уважай его память — вот все, о чем я тебя прошу.
